Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 51 из 78

За Энквиста ходатайствовал генерал от инфантерии Жуков. Мол — кутеж кутежом, но генерал дельный, на фронте себя проявил молодцом. Его дивизия первой вошла в Минск, а потом первой вышла на границу Российской империи. И, на фронте у него по всей дивизии «сухой закон». Сорвался человек, с кем не бывает? А госпиталь… Так ведь можно же и простить?

Георгия Константиновича я безмерно уважаю, но он из своего кармана мне стоимость госпиталя и медицинского оборудования, а также всего прочего, на что тратятся государственные деньги, не выложит. У командующего фронтом таких денег нет. Жуков предложил скинуться всем фронтом — то есть, не нижним чинам с унтер-офицерами, не младшим офицерам, а только старшим и высшим офицерам. Мысль, надо сказать, дельная. Понимаю, что не оскудеет государство российское от одного сожженного госпиталя, восстановим, но важен сам принцип. Да и с какой стати офицеры должны платить за чужие кутежи?

Первым от меня получил «люлей» начальник госпиталя — подполковник медицинской службы Дадыкин. Какого… лешего распустил своих выздоравливающих? Во время лечения все полковники и генералы обязаны слушаться не только подполковников медслужбы, но даже прапорщиков. Дадыкина разжаловали в капитаны и отправили возглавлять медсанбат на передовой. Врач он хороший, коли его собственное начальство доверило госпиталь для высоких чинов, но раз командовать не умеет, то пусть на фронте и учится.

А вот его подчиненные получили благодарность за умелые действия, а сестра милосердия, что вытащила из огня генерал-лейтенанта (не то он тяжелораным был, не то упился!) была даже отмечена Георгиевской медалью «За храбрость». Как-никак, спасла не простого офицера, а цельного генерала. А что не так? Девушка до этого пыталась остановить пьянку, но кто ее послушает? Вот, ушла к себе в комнату плакать, а когда начался пожар, спасать прибежала.

Вот честно, мне было стыдно перед этой девчонкой за своих отцов-командиров.

Далее — всем участникам пьянки официально выражено монаршее, то есть, мое неудовольствие. Ни званий их лишать не стали, ни орденов. Их даже не стали пугать, что самая почетная награда — орден «Отечественной войны» им не светит. А вот в чем станет выражаться «монаршеское неудовольствие», пусть думают сами. И пусть это неудовольствие висит над ними, как Домоклов меч.





А с самим Энквистом я поступил так. Из генералов разжаловал в полковники, но на дивизии оставил. Если он человек достойный, то станет сражаться и полковником, а нет — застрелиться, допустим, с горя, то похороним и поставим на его место другого.

Была у меня мысль намекнуть полковникам и генералам — мол, если на свои средства восстановите госпиталь, то есть надежда на прощение. Нет, сожженный госпиталь я отстрою на свои собственные деньги. Коль скоро именно я подписывал указы о присвоении генеральских званий (ладно, мой предшественник, но это без разницы) то и ответственность тоже я сам несу.

Жаль, разумеется, потому что «карманные» деньги можно потратить и с большей пользой. Вон, Пырьев уже давно просит выделить средства на киностудию, а я отговариваюсь войной.

Стало стыдно и я черкнул записку Титову, чтобы тот выделил моему «министру кинематографии» запрошенные средства.

Вот так вот и работаем, от одной проблемы к другой.