Мор, ученик Смерти

Мор в порядке эксперимента потыкал в нее пальцем. Было ясно, что обратно придется выбираться другим путем.

– Ну, – обратился он к стене. – И что теперь?

Позади него раздался голос:

– Э-э… Прошу прощения?

Мор медленно обернулся.

За столом в центре комнаты собралась семья клатчцев в составе отца, матери и полудюжины детей мал мала меньше. Восемь пар округлившихся глаз уставились на Мора. Девятая же пара, принадлежащая престарелому родственнику неустановленного пола, этого не сделала, потому как ее владелец решил воспользоваться замешательством ради свободного доступа к общей плошке с рисом, справедливо полагая, что порция отварной рыбы будет поважнее любого количества необъяснимых явлений, и тишина нарушалась энергичным чавканьем.

В углу людной комнатенки находилось маленькое святилище Оффлера, шестирукого клатчского Бога-Крокодила. Он скалился совсем как Смерть, хотя у Смерти, конечно, не было персональной стаи священных птиц, приносящих вести о жизни паствы и поддерживающих в чистоте его зубы.

Из всех добродетелей на первом месте у клатчцев стоит гостеприимство. Поэтому хозяйка, пока Мор оглядывался по сторонам, достала с полки еще одну тарелку и без лишних слов стала наполнять ее из общей плошки, вырвав в ходе короткой борьбы добрый кусок сома из старческих рук. При этом она не спускала с Мора подведенных сурьмой глаз.

Голос, обратившийся к нему, принадлежал отцу семейства. Мор нервно поклонился.

– Прошу прощения, – сказал он. – Я, кажется, прошел сквозь вашу стену. – Он вынужден был признать, что прозвучало это довольно жалко.

– Пожалуйста?.. – сказал хозяин. Его жена, позвякивая браслетами, аккуратными движениями разместила на тарелке несколько кусочков перца и сдобрила блюдо темно-зеленым соусом – Мор опасался, что уже с ним знаком. Он попробовал этот соус несколько недель назад, и хоть рецепт его был очень сложен, хватило одной капли, чтобы понять, что сделан он из рыбьих потрохов, несколько лет мариновавшихся в бочке с акульей желчью. Смерть сказал, что к нему нужно приобрести вкус. Мор решил не пытаться.

Пока он бочком пробирался вдоль стены в сторону дверного проема с занавеской из бусин, все едоки провожали его взглядами. Мор попытался широко улыбнуться.

– Почему демон скалит свои зубы, о муж моей жизни? – спросила хозяйка.

– Должно быть, он изрядно голоден, о луна моей страсти. Положи ему побольше рыбы!

Тогда предок проворчал:

– Это мои харчи, несносный плод чресл моих. Чума на тот мир, где не в почете седины!

Стоит упомянуть, что, хотя все эти фразы входили в уши Мора произнесенными на клатчском, со всеми витиеватостями и изысканными дифтонгами языка столь древнего и сложного, что еще до того, как остальные народы мира начали колошматить друг друга по голове булыжниками, в нем уже насчитывалось пятнадцать слов, означающих «наемное убийство», мозг Мора воспринимал их так же ясно, как если бы они были сказаны на его родном языке.

– Никакой я не демон! Я человек! – выкрикнул он – и осекся, потому что заговорил на безупречном клатчском.

– Ты грабитель? – спросил отец семейства. – Убийца? Коли просочился в наш дом таким манером, уж не сборщик ли ты налогов? – Скользнув под стол, его рука вынырнула оттуда с мясницким тесаком, заточенным до тонкости бумажного листа. Хозяйка вскрикнула и обронила тарелку, а затем сгребла в охапку своих младшеньких.

Наблюдая за тем, как лезвие рассекает воздух, Мор решил не оказывать сопротивления.

– Я явился к вам с приветом из самых дальних кругов ада! – наудачу ляпнул он.

Произошла разительная перемена. Тесак опустился, а все семейство благодушно заулыбалось.

– Визиты демонов приносят большую удачу, – улыбнулся отец. – Чего изволишь, о мерзейший плод чресл Оффлера?

– Прошу прощения? – переспросил Мор.

– Демон дарует благословение и удачу тому, кто его привечает, – объяснил хозяин. – Чем мы можем быть полезны, о нечистый песий дух преисподней?

– Ну, есть мне не хочется, – сказал Мор, – но если вы подскажете, где раздобыть резвого скакуна, то я попаду в Сто Лат до захода солнца.

Просияв, хозяин дома согнулся в поклоне.

– Есть одно местечко, о смердящее извержение кишечника; изволь следовать за мной.

Мор поспешил за своим благодетелем. Предок критически посмотрел им вслед, не переставая ритмично работать челюстями.

– И вот это здесь называется демоном? – проворчал он. – Да поразит Оффлер гнилью эти мокрые земли – даже демоны здесь третьесортные, не то что у нас на родине.

Хозяйка дома водрузила маленькую плошку риса на сложенные ладони средней пары рук статуи Оффлера (к утру рис будет съеден) и отошла в сторону.

– Супруг говорил, будто месяц назад в «Садах Карри» обслуживал некое создание, которого там на самом деле не было, – сказала она. – Он был очень впечатлен.

Через десять минут отец семейства вернулся и в торжественной тишине высыпал на стол небольшую горку золотых монет. Достаточно, чтобы выкупить значительную часть города.

– У него таких целый кисет, – сказал он.

Какое-то время все семейство не сводило глаз с денег. А потом жена вздохнула.

– Богатство до добра не доводит, – проговорила она. – Что будем с ним делать?

– Вернемся в Клатч, – решительно объявил муж, – чтобы наши дети смогли вырасти в нормальной стране, верной славным традициям нашего древнего народа, где мужчины не гнут спины, работая официантами у злобных господ, а высоко несут голову. Выезжаем прямо сейчас, о благовонный цветок финиковой пальмы.

– Отчего такая спешка, о трудолюбивый сын пустыни?

– Оттого, – объяснил отец семейства, – что я только что продал лучшего скакуна патриция.

Резвостью и статью этот жеребец уступал Бинки, однако, исправно отсчитывая мили копытами, с легкостью оторвался от конных стражников, почему-то жаждавших пообщаться с Мором. Вскоре трущобы предместий Морпорка скрылись из виду, и дорога вышла на богатые черноземом плодородные угодья равнины Сто, образованные за неисчислимые века регулярными разливами великого вялотекущего Анка, которые обеспечили местному населению процветание, надежный доход и хронический артрит.

Пейзаж навевал жуткую тоску. Пока серебро света обращалось золотом, Мор галопом несся по плоской, стылой местности, от края до края расчерченной на квадраты капустных полей. О капусте можно сказать многое. Можно долго вещать о том, что она богата витаминами, снабжает организм ценной клетчаткой, отличается высоким содержанием жизненно необходимого железа и значительной пищевой ценностью. Однако чего-то в ней все-таки не хватает, и при всем несомненном диетическом и моральном превосходстве капусты над, скажем, нарциссами вид ее еще ни разу не вдохновил музу поэта. Голодный поэт, разумеется, не в счет. До Сто Лата было всего-то двадцать миль, но в силу полной своей бессмысленности для человеческого опыта они растягивались до двух тысяч.

На воротах Сто Лата стояли караульные, хоть по сравнению со стражей, которая патрулировала берега Анка, они и производили впечатление робких дилетантов. Мор проехал мимо, и один из них, чувствуя себя немного глупо, потребовал назваться.

– Боюсь, мне некогда останавливаться, – ответил Мор.

Караульный был из новичков и горел энтузиазмом. Но охранную службу он представлял себе как-то не так. Он не затем записывался в стражу, чтобы стоять день-деньской на воротах, да еще в кольчуге и с тяжелым топором на длинной палке; воображение рисовало ему азарт, и риск, и арбалеты, и доспехи, которые не ржавеют под дождем.

Он шагнул вперед, проявляя готовность защищать город от чужаков, не уважающих приказы полномочных представителей власти. Мор оценил заостренный наконечник алебарды, зависший в паре дюймов от его лица. В последнее время подобное случалось с ним слишком часто.

– Но, с другой стороны, – спокойно сказал он, – как ты смотришь на то, чтобы принять от меня в дар этого породистого жеребца?