Досадная ошибка

– Вот возьми хоть меня: взялся я однажды подвезти двух доходяг, местная шпана. Все сигареты у меня постреляли. Я тормознул у табачного, а сопляков оставил в тачке. Думал, всего на одну минуту отойду, сигареты куплю и вернусь, что может произойти? В том табачном продавщицей оказалась одна вдовушка, симпатичная такая чертовка, с формами, блин, как у Мэрилин Монро. Ну, мы с ней слово за слово, поворковали… короче, пока я ее клеил, эти гаденыши магнитолу из тачки и умыкнули. Я снова к ней. Тогда она меня и «утешила». Выхожу от нее уже под вечер. Гляжу, менты тащат моих доходяг с магнитолой подмышкой. Вернули. А укатил бы сразу, остался бы и без магнитолы, и без женских ласк. Вот так-то.

– Это сюжет Боккаччо, – задумчиво отозвался я.

– Ты че, знаешь Боку Кача? – удивленно и одновременно уважительно воскликнул таксист.

– Не лично, – уклончиво ответил я.

– Не, у Кача другая тема. Он с ума сходит от своей цыпочки. Но крутится вокруг него один хмырь – Рыжий. Я говорю Качу, слушай, этот тип тебя до добра не доведет. А он мне отвечает, мол, этот малый кристальной честности. Короче, прикинь, все мозги уже Качу вынес, что у меня с его женой что-то было. А я даже в щечку боялся ее чмокнуть на их свадьбе. Но Кач тоже хорош, судак копченый, каждому проходимцу доверяет и чуть что, сразу заводится с полуоборота.

– Плохо дело, – заключил я, узнав в житейских перипетиях некоего Кача сюжет шекспировского «Отелло». – Мавр потом задушил жену, да и тебе бы поостеречься этого Рыжего.

– Это ты про какого Мавра трешь, с Подстанционной, что ли?

– Да нет. Когда-то давно был другой мавр… и не из вашего района.

– М-м-м, – понимающе промычал таксист. – Бабы, бабы… без них никуда, но и с ними невозможно, – философски заключил он и замолчал.

Я не стал поддерживать дальнейший разговор о бабах и отвернулся к окну. Мы остановились на светофоре. Впереди уже выглядывали семиэтажные «свечки» – трущобы Истсайда. Это был район, где усталые таксисты, возвращаясь с промысла в свои лачуги, отдавали получку сварливым женам – маникюршам и парикмахершам. Имея шальные деньги и непомерные амбиции, тем было зазорно ходить на работу пешком. Их подвозили такие же точно таксисты, как и их собственные мужья-неудачники, имеющие таких же точно жен-гламурниц. На следующий день деньги благополучно возвращались первым таксистам по этой же схеме. Так создавалась видимость общего достатка и благополучия, хотя на деле каждый оставался с носом.

В этот денежный круговорот вносили свой вклад и дети тех самых таксистов и парикмахерш. Прыщавые подростки воровали у родителей деньги, чтобы купить выпивку и совершить какую-нибудь пьяную выходку, рисуясь перед своими худосочными подружками – пэтэушницами-парикмахершами. Торговцы винных лавок охотно продавали им дешевое пойло. К вечеру на улицах Истсайда становилось небезопасно. Боясь пьяных хулиганов, жители этого района были вынуждены пользоваться услугами такси. Так повторялось изо дня в день…

От размышлений меня оторвал голос таксиста:

– Приехали, сыщик.

Мы стояли напротив проходной кирпичного завода. Я прикинул в уме, что за пять минут езды вряд ли могло натикать больше полтинника, поэтому протянул таксисту сотню.

– Амиго, этого хватит, чтобы не возвращаться к жене с пустыми карманами?

Таксист довольно улыбнулся:

– Нормалек, братан!

Я открыл дверцу и вышел на проезжую часть. Такси, взвизгнув шинами, резко сорвалось с места и вскоре скрылось за поворотом. По правую сторону от завода высилась типовая семиэтажка «МКД-апартментс», двадцать два. Выглядела она убого и бесприютно. Почти все ее лоджии были застеклены, причем каждая на свой манер: одна фанерой, другая полиэтиленовой пленкой, а третья пластиковыми стеклопакетами – кто на что горазд. Слева и справа от нее высились точно такие же обиталища бедноты.

Позади меня раздался сигнал автомобиля. Я отступил с проезжей части на тротуар. Из-за шлагбаума в бетонном заборе кирпичного завода выезжал наглухо тонированный белый Кадиллак с низкой посадкой. Его борта и крышу украшали шашечки такси. Окно с пассажирской стороны опустилось, и оттуда вылетел окурок сигареты, угодив мне прямо под ноги. Небритый, темноволосый парень тяжелым взглядом проследил за мной, пока автомобиль не свернул на Асбест-стрит и покатил вниз, в направлении города.

Я перебежал на противоположную сторону, обошел по бордюру лужу, размером с дачный бассейн, и свернул во двор дома. Из-за зеленой изгороди разносились звонкие детские голоса. На детской площадке резвилась малышня. Молодые мамаши, покачивая коляски, сидели под покосившимся грибком и оживленно что-то обсуждали, распивая «Джин-тоник» из железных банок и дымя сигаретами. Женщина в халате и с ожерельем из прищепок на шее развешивала простыни на стальной проволоке, натянутой между деревьями.

Я приблизился к дому по разбитой асфальтированной дороге. Ничего не свидетельствовало о том, что где-то здесь располагается какая-либо организация. Под козырьком была двухстворчатая металлическая дверь, выкрашенная в лазурный металлик. Ее сплошь покрывали похабные надписи и рисунки. Кодовый замок не работал. Дверь была приоткрыта. Я заглянул в подъезд. Слева и справа на стенах с облупленной штукатуркой кое-как держались горелые и искореженные почтовые ящики. Широкий коридор вел к двум лифтам и оканчивался зияющим дверным проемом без дверей. Откуда-то сверху раздавались мужские и женские громкие восклицания, усиливаемые эхом лестничной клетки. В подъезде противно воняло кислым томатом и мочой, и я поспешил закрыть дверь.

Слева от входа в подъезд имелось еще две двери – деревянные, неряшливо выкрашенные в грязно-горчичный цвет и исписанные маркером. На широком простенке между ними синела то ли табличка, то ли информационная доска. Я отодрал с нее заскорузлое наслоение объявлений и прочитал текст под ними: «Общественная некоммерческая организация "Совет заслуженных работников культуры и искуства г. Горноморска"». Даже здесь была ошибка!

Я наугад потянул за ручку крайней двери слева. За ней оказался переполненный мусорный контейнер. Я поморщился от исходившего от него гнилостного запаха рыбы, захлопнул рассохшуюся створку и подошел к двери справа.

Глава 7

Дверь оказалась заперта. Я постучал в дверь кулаком. Внутри послышался скрежет отодвигаемого стула и раздался чей-то недовольный бубнеж. Слов было не разобрать, но голос явно был женским. В замке повернулся ключ, и дверь совета приоткрылась на треть. На меня были устремлены два блестящих антрацита глаз. Пышная копна угольно-черных волос над ними шапкой покрывала голову, брови возмущенно наехали на лоб, нос заострился, выкрашенные в ярко-алый цвет губы шевелились:

– …Сейчас полицию вызову! – возмущенно закончила открывшая мне женщина.

– Спасибо, не надо.

Я достал из кармана удостоверение:

– Пресса.

Дверь открылась шире. Брюнетка недоверчиво изучила мое удостоверение:

– Мы уже подписаны на «Горноморскую правду».

– Я рад. Но я здесь не за этим.

– Мне до вашей радости, как до лампочки.

Ничего не скажешь, беседа двух культурных людей. Я приложился к бутылке. Брюнетка неодобрительно сощурилась на меня. И все же она меня не прогоняла.

Я убрал в карман бутылку и прервал молчание:

– Здесь зябко. Позволите пройти внутрь?

– Только если не наследите.

Брюнетка развернулась ко мне спиной и скрылась в потемках. Я последовал за ней. Освещение внутри было скудное, и после улицы я ни черта не мог разглядеть.

– Будьте внимательней, здесь ступеньки, – предупредила она меня в последний момент, когда я уже занес ногу над разверзшейся передо мной пустотой.

Я спустился по крутой лестнице, длиной в три ступени, и оказался в тесном помещении, захламленном коробками, папками и связками бумаги, раскиданными по углам. Также здесь стояли два шкафа, письменный стол, пара стульев и даже одна-единственная покосившаяся выставочная витрина, под запылившимся стеклом которой виднелась какая-то дребедень. Совет заслуженных работников культуры располагался в подвальном помещении жилого дома. Здесь было уютно. Правда, здесь не было окон, но зато было уютно. И тихо. Тихо и уютно. Конторка для маленького, пугливого общественника, который любит тишину и уединение.