Страница 16 из 97
– Разве я могу! – он провел ладонью по ее голове, приглаживая растрепавшиеся локоны. – Я просто хотел… Ты ведь убежала из-за меня, из-за того, что услышала?
– Атен внимательно всматривался в лицо девочки, но ее черты остались спокойны, лишь тихая грусть затеплилась в глазах.
– Да. Но только потому, что все случилось так неожиданно… Я не поняла, не смогла понять всего сама…
– Мне следовало рассказать тебе раньше…
– Ты боялся меня испугать… Все в порядке, па… Я тебя очень люблю и знаю, что ты любишь меня. Все остальное не важно. Мне просто нужно было сразу довериться сердцу…
– Спасибо, милая. Я и не знал, что ты у меня такая…
– Умная? Нет, я глупая. Мне нужно показать, чтобы я увидела…
– Ты просто чудо, – он улыбнулся, целую дочь в затылок. – Мати, я даю слово больше никогда ничего не скрывать от тебя. Но ты тоже должна кое-что пообещать.
Что бы ни случилось, не убегай. Пойми, жизнь бесценна…
– Да. Мне и самой не хочется больше теряться.
– Что же с тобой случилось, доченька?
– Не знаю… Ну… Я услышала, что мы изгнанники, расстроилась, обиделась… И захотела убежать. В пустыне плясали ветра. Они подхватили меня, закружили, понесли куда-то… Я и не заметала, как потерялась… А потом увидела его…- губ девочки коснулась улыбка. – Я рассказала ему все, и успокоилась… Поняла, какой была глупой… – Мати вдруг встрепенулась: – С ним все в порядке?
– Чужак здесь, рядом… – отец на миг задумался, но потом, вспомнив, к чему в прошлый раз привело то, что он скрывал от дочери правду, продолжал: – Он тяжело болен, Мати, и, может статься, боги захотят забрать его…
– Нет! – девочка вскочила. – Я не позволю им! Он нужен мне!
– Мати,- укоризненно качнул головой караванщик. – Воле богов нельзя противиться.
– А я буду! – упрямо вскрикнула она и, в спешке одевшись, бросилась к пологу.
– Постой! Погоди! Ты даже не позавтракала…
– Потом, па!
Атен, опустив голову на грудь, улыбнулся… Он боялся этого разговора, с содроганием ждал, когда дочь проснется, а вышло все так легко, так просто… И зря он набросился на чужака, тот вовсе не пытался очернить его в глазах дочери, скорее наоборот…
Потом он подумал: "Мати кажется, что Метель не случайно привела ее к незнакомцу…
С одной стороны, это хорошо: девочка привяжется к нему, станет спокойнее, не будет больше убегать… Но с другой… Он ведь чужой, совсем чужой… Ладно, ладно, – успокаивал он себя. – Дозорные присмотрят за ним, и если он осмелится хоть пальцем тронуть малышку, они не станут раздумывать…" Мати тем временем, запыхавшись, торопливо смахивая с лица снег, уже влезала в повозку, в которой везли незнакомца. Сидевший с ним рядом раб, увидев дочь хозяина, поспешил уйти.
– Здравствуй, – Мати старалась двигаться осторожно, говорить тихо, боясь потревожить раненого. Но ей с трудом удавалось сдерживаться: ее всю распирало от радости, сердце бешено билось в груди, ей хотелось броситься на грудь чужаку.
– Здравствуй, – он открыл глаза, улыбнулся девочке. – Как ты, малыш?
– У меня отличный отец, все понимает… А ты как? – ей было легко с ним, как с давно знакомым, родным человеком. – Наверно, замерз в пустыне без полушубка, без шапки…
– Ничего, – он снова улыбнулся.
– Только ты не вздумай умирать. Ладно? Посылай вестников смерти прочь. А если придет сама госпожа Кигаль, станет звать за собой, скажи, что ты не можешь, что дал мне слово остаться. Договорились?
– Договорились, – его улыбка стала шире, в глазах замерцали огоньки… …Первые несколько дней караванщики с опаской поглядывали на повозку чужака, настороженно переговаривались, повторяли: "Быть беде…", бросали недовольные взгляды на хозяина каравана, но никто так и не осмелился возразить против его решения.
– Они ждут повода, – под конец второго дня сказал Атену Лис. – Можешь не сомневаться: если что-то случится, первым, кого они станут винить, будет чужак.
Атен только пожал плечами. Сейчас у него не было времени разбираться с подобными пустяками: пока погода не переменилась и опять не набрали силу ветра, нужно было постараться пройти как можно большую часть пути.
Пустыня была преисполнена покоя и безмятежности. Крупные, похожие на пух белых птиц, снежинки сверкали в лучах солнца, переливаясь всеми цветами радуги и раскрашивая все вокруг удивительными оттенками, сплетенными в причудливый узор кружев. Ветер дремал, лишь лениво ворочаясь с бока на бок да протяжно зевая, отчего снег колыхался тихими, задумчивыми волнами. Легкий, преисполненный наивной радости воздух был мягок и нежен. Он не жег, не старался пронзить насквозь своим холодом, а касался щек прохладой утреннего луча или задорно щекотал нос запахом лаванды.
Опытные караванщики считали и два таких дня подряд подарком судьбы, а тут…
Минуло почти две недели, а вокруг царила все то же магия покоя и счастья.
Люди суеверны. Особенно в маленьком караване посреди бескрайних снегов. Они склонны во всем видеть знак: если беда – значит, боги чем-то недовольны, коли удача – наоборот. Так что, если первые дни чужак казался нарушителем спокойствия, и многие считали: Метели не понравится, что жертву вырвали из ее объятий, то теперь все не просто поверили, что совершили богоугодное дело, приняв незнакомца, раз небожители награждают их удачей, но и сочли гостя своего рода оберегом, чье присутствие способно защитить караван.
Раньше чужака сторонились, теперь же, наоборот, искали повода заглянуть к нему в повозку, заговорить. Но тот, казалось, сам стремился к одиночеству. Единственно кого раненый всегда был рад видеть, это Мати. Она прибегала к нему утром, с первыми лучами солнца, принося еду. Девочка привыкла завтракать с чужаком. Рядом с ним даже самая обычная пища – лепешки да каша – казались ей восхитительным лакомством.
Он смеялся: – Тому виной твоя фантазия, малыш.
Незнакомец упорно не называл ее Мати, но девочка не обижалась, когда обычные слова в его устах приобретали неповторимое звучание и имели, казалось, большую власть, чем священное имя.
Мати страшно хотелось расспросить его обо всем: о мире сказки, из которого он пришел, о драконе, принесшем его в снежную пустыню, о том, что случилось, что заставило их отправиться в путь. Однако время шло, а она так и не решилась задать ни одного вопроса, словно что-то непонятное, необъяснимое удерживало ее.