Частички

Довольный наступившей ясностью, Охотников бодро продолжил:

— Осциллограф значит. Очень интересно. Но перед тем, как вы расскажете нам про осциллограф, давайте обсудим, что вы знаете про реальные, — профессор выделил это слово не только артикуляцией, но и подмигнул ему очками и бровями, — Ловушки нейтрино.

— Детекторы нейтрино необходимо защищать от фонового излучения и естественного радиационного фона Земли, — несколько смущенная боевым настроем Охотникова, ответила Вика. — Поэтому их размещают на примерно километровой глубине под землей или водой и делают многослойное экранирование. Так как нейтрино крайне слабо взаимодействуют с веществом, нужно максимально исключить помехи.

— Непростая задачка, — промурлыкал Евгений Степанович. — А вы вот так просто, осциллографом? Ну-ка, давайте все сначала.

— Если вернуться к диплому, — Вика отлистала слайды к началу презентации, — мы видим, что первоначально мной был получен сплав из лантаноидов, к которым я добавила иттрий.

— Зачем? — тут же перебил Охотников.

— Мне его было жалко, — с грустью признала свое несовершенство Вика. — Иттрия у нас много, а ни в каких экспериментах он не использовался.

Охотников вздрогнул, но сбить свой боевой настрой не дал, махнул рукой, чтобы продолжала.

— После получения сплава я стала изучать его кристаллическую решетку…

— Зачем? — снова взвился Евгений Степанович.

— Хотела посмотреть, что за фигня вышла, — искренне выдохнула Вика, начиная ощущать, что расклад на поле боя меняется не в ее пользу.

— Посмотрели? — обрадовался Охотников. Вот она первая победа, студентка сама назвала свою работу фигней!

— Посмотрела. Гексагональная. Как и в классических моделях — с тремя элементарными ячейками, образующими призму на шестигранном основании. А дальше все просто. Стала изучать свойства сплава, облучала всем… что нашла в лаборатории. Когда проверяла реакцию на облучение бета-радиацией, хотела провести негативный тест и закрыла источник свинцовой перегородкой. Бета-радиацию она блокирует, но реакция на излучение осталась! Я сделала сто восемьдесят шесть повторных экспериментов, их результаты здесь. — Вика гордо ткнула указкой в таблицу, которая так раздражала председателя комиссии.

— Почему сто восемьдесят шесть? — тускло уточнил Евгений Степанович.

— Я хотела больше, — взгрустнула и Вика, — но материалы закончились. Да и на консультациях к диплому говорили, что достаточно двадцати повторяющихся с допустимой погрешностью результатов. Так что ста восьмидесяти шести хватает… на диплом.

— Хватает, — Охотников замолчал.

Внезапно с задней парты раздался голос Марии Викторовны Рубенштейн, профессора теоретической физики. Мария Викторовна находилась в столь зрелом возрасте, что на защиту дипломов ее звали уже несколько поколений председателей экзаменационных комиссий. Более того, уже несколько поколений удивлялись, что она до сих пор приходит.

— Стоит отметить, что девочка смогла достичь невероятных результатов на конструкции из, простите за выражение, говна и палок.

— Говна не было, — на всякий случай открестилась Вика и так чуя, вокруг себя недобрый настрой.

— Даже без говна, — трагично прошелестела Мария Викторовна.

— А кто ваш научный руководитель? — встрепенулся председатель комиссии. — Хотелось бы на него тоже посмотреть.

— Так вы же, Евгений Степанович, — Вика так распахнула свои карие глаза, что вся комиссия почти поверила, что они василькового цвета.

Охотников пошел разноцветными пятнами, терапевтическое действие коньяка внезапно закончилось.

— И как мы с вами сформулировали дипломное задание? — снова фальцетом уточнил он, лихорадочно напрягая все серое вещество в попытке вообще вспомнить эту студентку и свою работу с ней.

— Ну… сначала вы уезжали на международную конференцию представлять наш институт и сказали мне, чтобы я что-нибудь придумала с лантаноидами. Потом у вас была отраслевая школа молодого физика России, и вы предложили мне пооблучать мое произведение всем, что найдется, пока вы не вернетесь. А когда вы вернулись, оказалось, что заболел Анатолий Вадимович. Вам пришлось ехать на защиту кандидатских работ его аспирантов. Тогда вы попросили хоть как-нибудь оформить чертов диплом, который все равно ни на что не влияет.

Охотников держался за стол двумя руками. В голове почему-то всплыл вопрос, сколько так нужно простоять, чтобы стол стал частью тела?

— Отличное открытие вы сделали, Евгений Степанович, — вывела его из ступора Мария Викторовна. — Студенты, оставленные с лантаноидами один на один, способны подарить институту Нобелевскую премию.

Охотников никак не мог понять, что же дОлжно в его ситуации сейчас испытывать: стыд, за брошенную без присмотра талантливую студентку, или радость, за то, что под его либеральным и, безусловно, профессиональным руководством было сделано такое открытие.

— А пойдемте посмотрим на это все в лаборатории, насладимся, так сказать, визуальным эффектом открытия, — Мария Викторовна поднялась из-за стола. — Я вам даже материалы выдам, чтобы не только на осциллограф смотреть.

— Хорошая мысль, — обогнав ее, Евгений Степанович галантно открыл перед профессором дверь.

Комиссия гордо шла по коридору, лавируя между нервными студентами. В конце строя плелась Вика, пытаясь понять, впечатлились ли преподаватели ее научным мастерством или решили устроить ей эффектный разнос.

«Все-таки Вика — не счастливое имя», — уныло думала она, глядя на сочувствующие взгляды группки ребят, уже защитивших свои дипломные работы.

Зайдя в лабораторию, комиссия остановилась недалеко от дверей, ожидая Марию Викторовну, отправившуюся в подсобку за обещанными материалами. Здесь-то их и настигла Ольга Дмитриевна, заведующая лабораторией. Она ворвалась как торнадо, с зажатым под мышкой «Перечнем закупаемого и списываемого оборудования», готовая раскидать всех, чтобы добраться до Охотникова. Год из года Ольга Дмитриевна пыталась подписать этот неудобный документ именно во время сдачи дипломов. Она надеялась, и не без основания, что у председателя комиссии в эти дни голова идет кругом от мелькающих студентов и их гениальных работ. А значит он легко может не заметить некоторые хорошо спрятанные строчки, которые в другое время определенно вызвали бы вопросы. К несчастью для заведующей, Евгений Степанович был того же мнения, и в период сдачи дипломов старался держаться подальше от лаборатории и прочих мест обитания коварных сотрудников. Но Вика Фомина спутала ему все карты.

Отбиваясь от атак Ольги Дмитриевны, Охотников бочком, как краб, переместился в центр лаборатории и оттуда раздраженно поглядывал на Вику. Чувствуя себя неуютно, Вика решила не стоять столбом, а изобразить бурную деятельность. Пока материалов нет, хотя бы достать и подготовить держатель для образца сплава.

В лаборатории были шкафы для личных вещей, там рекомендовалось хранить материалы для исследований, записи и всякие полезные инструменты. Полезные для науки, конечно. Но Вика не раз слышала, что здоровый дух невозможен без здорового тела. Поэтому форму для фитнеса, гантели и даже настенный дартс тоже считала очень полезными инструментами, имеющими право на хранение в лабораторном шкафу. К тому же эти вещи были явно неравнодушны к науке. Настолько, что, проникшись исследовательским духом, периодически вываливались с полок, провоцируя лаборантов на замечания и смешки. К несчастью, именно сегодня непреодолимое желание посмотреть мир возникло у скакалки, и она выскользнула на бетонный пол, едва Вика приоткрыла дверцу шкафа.

Скучавшая до этого комиссия оживилась, преподаватели начали перебрасываться шутливыми замечаниями. Викина душа провалилась куда-то в область пяток и зарылась в подошвы кроссовок, которые будто и были созданы для того, чтобы прятать там души.

Глядя, как покрасневшая студентка судорожно пытается пристроить любопытный предмет снова в шкаф, Евгений Степанович, подавив в голосе переполнявшую его иронию, кивнул в сторону лабораторных столов: