Навья кровь

Лиза открыла рот, чтобы уточнить имена. Ей вдруг показалось, что людей, способных на такое, надо знать, чтобы обходить стороной. Но потом решила, что в данной беседе есть темы и поважнее, и рот закрыла.

— Но решил, понимаешь, не спешить. Есть поселения, люди, которым я доверяю. Вот с ними и поработаем потихоньку. Будешь письма носить, газетки. Исключительно через телепортатор. Грузы небольшие, туда, сюда…

— Одна?

— Ты отказываешься?

— Нет. Я с удовольствием буду работать одна.

— Вот и хорошо. А там зарекомендуешь себя, может, наши мужики и оттают. Найдём тебе в конце концов напарника. Или ещё девки подтянутся, на тебя глядя. Сформируем бабский сталкерский батальон.

Тимур рассмеялся собственной шутке.

— Или вы поймёте, что я прекрасно работаю в одиночку.

— Или так, — перестал смеяться Тимур и согласно кивнул. — В общем, жду тебя послезавтра, утром. Заказик имеется. А пока иди.

Лиза поднялась, пробормотала «спасибо большое», и ушла.

Тимур снова уставился в окно. На улице занималась метель. Его не то, чтобы терзали, но тревожили сомнения — правильно ли он поступил? Потом вспомнил про Олега Дмитриевича и успокоился. Такому козлу по носу щёлкнуть стоило. Вырвать, так сказать, из сферы влияния хоть кого-нибудь.

После конца света мировые религии пришли в упадок, хотя, казалось бы, должно быть наоборот. Но происходящее вокруг не вписывалось в священные книги любых верований. В приличных обществах подобное вслух не обсуждали, каждый с разрушением своих взглядов на жизнь справлялся сам, как умел. Традиции, ритуалы разных сторон света очень медленно, с неохотой, но всё-таки смешивались, переплавлялись в нечто новое, но процесс этот обещал затянуться на несколько поколений.

Сам Тимур в молодости не отличался особой религиозностью, он был светским человеком, хоть и считал себя мусульманином. Потом, во времена лилового тумана, был период яростного фанатизма, за которым пришло философское отношение к творящемуся вокруг. На многие вещи главный курьер стал смотреть сквозь пальцы, а кое-что из традиций вообще отринул, как бессмысленное. Но цинизм и неуважение к вере предков, причём любой, Тимура до сих пор коробили.

Олег Дмитриевич поначалу тоже позиционировал себя мусульманином, и при этом единственное, что он взял из этой религии — многожёнство. Тимур ни разу не видел, да и не слышал от кого-то о том, чтобы Олег совершал намаз, ел только правой рукой или поминал Аллаха. И не только Тимур, так что в конце концов к фермеру возникли вопросы. Тот раздувать конфликт не стал, а сообщил, что общественность ошиблась: он не мусульманин, а мормон.

В общем, отвратительный тип без каких-либо устойчивых ценностей, который готов объяснить собственную развращённость чем угодно. Хотя некоторые в Гомеле называли Олега благодетелем: он женился раз двадцать, и большинство невест были в далеко не юном возрасте, с детьми. Все они дружно трудились на ферме и вроде бы жили, как у бока за пазухой.

Наёмные работники, старики и мальчишки-сироты, которых пригрел Олег Дмитриевич, не особо распространялись о том, как там, на ферме. Да и как они могли это сделать? Два раза в месяц в Гомель приходил караван с продукцией — его сопровождали молчаливые охранники, сам Олег приезжал раз в неделю на заседание городского совета и не слишком болтал о личном, да вот угрюмая Лиза, от которой вряд ли лишнего слова дождёшься, зачастила в город в последнее время. Остальные сидели в десяти километрах от города и носа оттуда не показывали.

Впрочем, какая разница? Живут себе и живут, как могут. Как все.

Сам Тимур думал, что на ферме что-то вроде рабства, но особо своим мнением ни с кем не делился.

Ярмарку всё-таки организовали. Лиза до полудня успела пробежаться по рядам и даже выменяла гречку на маленький брусочек рыжего мыла, попахивающего навозом. Торговец уверял, что после того, как оно вспенится, неприятный запах сменится на аромат яблок. Девушка не слишком поверила, но решила не отказываться, так как с продуктами на ферме проблем не было, а вот со средствами гигиены — очень даже.

Спирт обменивать не стала. Полезная в хозяйстве вещь, как ни посмотри. И ценится выше крупы, да и мыла тоже.

Долгое время простояла возле продавца гаджетов. Ей давно хотелось приобрести планшет или хотя бы телефон из прошлой эпохи. Делать фотографии, надиктовывать собственные мысли, скачивать в библиотеке книги и читать их, и вообще — сколько всего можно творить с подобной техникой?

Пока для неё подобные вещи были дороговаты. Но отчим обещал, что, если Лиза выйдет на стабильный доход, сам даст ей телефон — в дороге такое лишним не бывает. Правда, заработанное за четыре предыдущие «ходки» Олег Дмитриевич забрал на нужды семьи.

«Ну, мыло я ему точно не отдам, пусть хоть убьёт. Ни за что».

Помыкавшись по ярмарке, пошла в библиотеку. Надеялась найти там Марию Николаевну. Но старая учительница, видно, тоже любопытничала где-то в районе вокзала — на двери висел замок. Девушка решила, что это к лучшему — сначала нужно дочитать книги, взятые в прошлый раз, прежде чем показываться на глаза.

Лиза вдруг поняла, что устала от города. Захотелось домой, к тёплой печке. И она пошла к месту встречи со своими. На городские склады, устроенные в когда-то жилом доме недалеко от вокзала.

«Свои» были уже здесь.

Двое саней, набитых ящиками со свининой, гигантскими по объёму мотками ниток из собачьей шерсти, квадратными пластами сыра и прочими дарами фермы вроде мешочков с сушёной зеленью, берёзовыми вениками и другой дребедени.

— О, Лизка! Пришла? Отлично. Ну-ка, хватай ящик, — скомандовал Егор Павлович.

Егор Павлович заведовал на ферме свинарниками. Он и сам был похож на счастливого поросёнка — круглый вздёрнутый нос, румяные щёки, маленькие глазки и упитанные бока. Дядька очень любил болтать, поэтому с молчаливой Лизой у них был откровенный неконтакт. Но при этом отношения оставались хорошие.

Лиза поставила один ящик на другой, взялась за нижний, поднатужилась и понесла продукты в дом. На выходе из подъезда столкнулась со «сводным братом» — ещё одним пасынком Олега Дмитриевича.

Антон был старше Лизы лет на десять. У него уже у самого имелись жена и дети. Однако от отчима он не уходил, продолжал горбатиться на ферме. Жил Антон со своей семьёй в доме, который стоял на другом конце поселения, с Лизой практически не общался.

— Ты здесь уже? Хорошо, что ждать не придётся, — бросил он и пошёл к саням.