Тропой мужества

– Заберу пленных, проведу среди них профилактику, потом решу, куда их, – ответил тот.

– Мне нужно их опросить. Каждого. В первую очередь комиссара. Потом они ваши.

– Нет проблем, господин обер-лейтенант, – сказал обершарфюрер. – Переводчик нужен?

– Нет. Я хорошо говорю по-русски. Фельдфебель, проводите меня к комиссару.

Комиссар сидел на земле, откинувшись на ограду. Обер-лейтенант приказал принести стул. Солдат принес из дома табурет. Хофман критически осмотрел его, после чего сел и посмотрел на русского. Тот был плох. Видимо, ранение было тяжелым, или из-за несвоевременной помощи он потерял много крови, и ко всему началось заражение. Однако, несмотря на боль, взгляд этого комиссара был тверд, а волевые люди импонировали Хофману.

– Я обер-лейтенант Хофман, – представился он по-русски. – А вы батальонный комиссар Иванцов.

– Забыли добавить, что вы из абвера.

– Вы проницательны, – сказал обер-лейтенант, отметив, что русский никак не отреагировал на то, что ему известно имя и звание. – Почему не удивлены моей информированностью?

– Моя проницательность проистекает из хорошего слуха, – улыбнулся русский. – И глупо удивляться, что кто-то из моих бойцов оказался малодушен.

– Der Schwatzhafte schadet sich selbst[16], – сказал Хофман, с неудовольствием посмотрев на солдат.

Улыбки на их лицах сразу исчезли.

– У нас есть аналогичная поговорка, – кивнул Иванцов. – Язык мой – враг мой.

– Что ж, это хорошо, что мы оба прекрасно понимаем друг друга, – сказал обер-лейтенант и вдруг понял подтекст пословицы. Он взглянул в глаза русского и понял – орешек крепкий, и расколоть его будет трудно. Если вообще возможно.

– Меня интересует, что вы знаете и какой приказ отдали бежавшему? Какие сведения он добыл?

Русский не ответил. Он просто смотрел, и этот взгляд говорил – ничего существенного он не скажет. И никакие пытки не помогут, будет лишь безмолвный труп. Хофман посмотрел на перебинтованное плечо. А может, так?

– Мы можем оказать вам медицинскую помощь.

– Уже не сможете, – улыбнулся Иванцов. – Я уже фактически мертв.

– Так облегчите свою участь. Расскажите мне все. Тогда умрете как солдат.

– Моя участь – это моя участь, – устало произнес комиссар. – Лучше подумайте о своей. Начав войну против СССР, Германия сделала уверенный шаг к своему краху.

– Считаете? – усмехнулся Хофман. – Германия непобедима!

– Именно это скажет ваш Геббельс, когда Красная Армия будет стоять у Берлина, – русский произнес это так, что обер-лейтенант вздрогнул. В голосе комиссара звучала уверенность, будто он знал нечто такое, в чем не сомневаются. Впрочем, замешательство Хофмана длилось лишь мгновение.

– Зря упорствуете. Советы фактически проиграли эту войну!

– У нас есть еще одна поговорка – не дели шкуру неубитого медведя. У вас, кстати, есть аналогичная пословица.

– Есть, – согласился обер-лейтенант. – Но уверяю вас, что солдаты Германии обязательно пройдут парадом по Москве.

– О да! – усмехнулся русский, и глаза его сверкнули. – Немецкие солдаты действительно пройдут по улицам Москвы. Но отнюдь не парадом. Грязные, порой в исподнем и босые. Смотреть по сторонам никто из вас не будет. И не из-за стыда, а потому что для вас будет тяжел взгляд русского народа. Слишком много бед принесет Германия на нашу землю. А вслед за вами пойдут поливальные машины, чтобы помыть землю после «гитлеровской нечисти».

Хофман молча смотрел на русского. В его взгляде читалось торжество и превосходство. Все, что сказал русский, звучало нелепо. Однако сказано было как о непреложном факте, и было странно, что в это на миг поверилось. Обер-лейтенант встряхнулся, отгоняя наваждение, и вернулся к своим делам. Что ж, раз он ничего не скажет, то пойдем другим путем. Еще обер-лейтенант поймал себя на мысли, что этого русского стоило бы забрать. Только действительно – русский скоро умрет. И какое ему дело до врага? Тем более комиссара.

– Я могу вам помочь, – неожиданно для себя сказал Хофман. – СС – мясники. Их методы я не одобряю. Хотите, я заберу вас отсюда?

– Не стоит, – улыбнулся русский. – Хотите совет?

– Слушаю.

– Восточный фронт ваши солдаты назовут мясорубкой. Переводитесь на запад, лишь так вы сможете выжить. На русской земле враг найдет только могилу.

Упрямый фанатик, подумал обер-лейтенант, поднимаясь, злясь на себя. Еще жалел его…

– Он ваш, – обернувшись, сказал Вольфу.

Не успел Хофман выйти из двора, как в деревне началась непонятная суета. Причина выяснилась сразу – собака привела поисковую группу к месту пленения русских и там нашла Хубера и Майера. Оба мертвы, причем Майера убили так же, как добровольного помощника, а Хуберу свернули шею. Русский забрал оба карабина и весь боекомплект с гранатами. Еще отсутствовал паек, фляги и кое-что из снаряжения. Дальнейшие поиски пришлось прекратить, так как след собака почему-то потеряла.

Хофман принял эти скверные новости с раздражением, особенно после того, как взглянул на комиссара, естественно увидев в его глазах торжество. Однозначно – упустили профессионала. И это злило. Ведь если бы этот недоумок из СС не промедлил, то никуда бы русский диверсант не делся бы. Впрочем, кто о нем бы тогда узнал?

Следующим шагом обер-лейтенанта был опрос пленных. Причем той части, что содержалась в отдельности, так как одного уже подробно опросили. Именно от него стали известны звание и имя комиссара. Хофман усмехнулся – не все русские такие, как этот комиссар. Но его ждало разочарование – никто ничего особо ценного не сказал, что уже было известно обер-лейтенанту. Хофману пришлось еще раз допросить отдельно содержавшегося пленного, который назвал имя и приметы бежавшего.

Осталось решить последний вопрос. Обер-лейтенант нашел гауптмана. Леман выглядел озадаченно. Оно и понятно – батальон еще не вел боевых действий, а потери уже имеются. Причем погибли хорошо подготовленные солдаты. И гауптман скорей всего обдумывает, как в рапорте отразить эти потери. И Хофман готов помочь в этом вопросе.

– Господин гауптман, у меня к вам предложение.

– Слушаю, – кивнул Леман.

– О том, что произошло, отражать в рапорте не стоит. Я в своем рапорте напишу о ваших примерных действиях. Ваши солдаты вступили в бой с русскими на марше, часть которых уничтожили, часть пленили. В потери впишете Хубера и Майера. Бежавший русский целиком на совести добровольных помощников.

– Что ж, – задумчиво кивнул гауптман, – так будет лучше. На марше нас действительно обстреляли русские. У нас потерь не было, а русские потеряли пятерых. Только как на это посмотрит обершарфюрер Вольф? Он ведь тоже напишет рапорт.

– Сугубо положительно посмотрит, – хищно улыбнулся Хофман. – И напишет в нужном ключе.

Гауптман согласно кивнул и спросил:

– Что вы хотите взамен?

– Вы отдаете мне фельдфебеля Фокса и его следопытов.

– Все отделение?!

– Не всех, только солдат из Вестфалии. С командованием я договорюсь, – добавил Хофман, видя, как Леман морщится. – Пополнение получите уже через три дня. С этим я тоже помогу, есть возможность ускорить процесс.

– Согласен, – угрюмо кивнул гауптман.

– Где сейчас Фокс?

– Его и все отделение забрал обершарфюрер, – вновь поморщился Леман, – для показательной казни комиссара. Это двести метров по дороге.

Когда обер-лейтенант подъехал к указанному месту, то сразу увидел Вольфа. Тот был взбешен.

– Красная свинья! – кричал обершарфюрер, пиная комиссара.

Хофман осмотрелся. Поляну окружали солдаты, держа оружие наготове. В центре у выкопанной ямы угрюмо стояли двое русских, сжав кулаки и иногда с ненавистью поглядывая на других пленных. Эта восьмерка русских понуро смотрела в землю. Обер-лейтенант послушал немного вопли обершарфюрера, затем подошел к фельдфебелю.

– Что тут происходит? – спросил он у Старого лиса. – Почему обершарфюрер так кричит?

16

Der Schwatzhafte schadet sich selbst. – Болтун сам себе вредит.