Огненные цветы

– Помнишь пикник на Четвертое июля? – спросил он.

Бекки невинно взглянула на него своими огромными глазами:

– Четвертое июля – какого года? Мы в этот день всегда пикник устраивали.

Не дав ей убрать руку, Брайен накрыл ее своей большой ладонью и пристально взглянул прямо в глаза.

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я, – негромко сказал он.

На щеках у Ребекки выступили красные пятна.

– Ну конечно, помню. Только джентльмену не пристало говорить о таких вещах.

– Много упреков на своем веку мне пришлось выслушать, но джентльменом еще никто не обзывал, – улыбнулся он.

– Брайен О’Нил, ты совершенно не переменился за эти годы.

– Да и ты тоже, Бекки. Все такая же красивая, как и в тот день, когда я поцеловал тебя на прощание на вокзале.

– Лжец! Я постарела и потолстела.

– Потолстела? – Брайен критически оглядел спутницу. На Ребекке было роскошное вечернее платье – последний крик парижской моды. Оставляя обнаженными плечи, оно слегка приоткрывало и грудь – как раз настолько, чтобы остальное дорисовало воображение. – Не знаю, не знаю, на мой вкус, в самый раз. Помнишь, я дразнил тебя жердью?

– Жердью я никогда не была. Стройная – вот как правильно будет сказать.

– Пусть так, – пожал плечами Брайен, – и все равно сейчас ты мне нравишься.

– Нехорошо так говорить, Брайен О’Нил. Я замужняя женщина, мать двух взрослых дочерей. И я счастлива в семейной жизни.

Тем не менее по сияющему виду Бекки нетрудно было догадаться, что ей приятно было услышать сказанное Брайеном.

– Ну и замечательно. Я рад, что у вас с Ларри все так хорошо сложилось. Он когда-нибудь рассказывал тебе, что однажды, когда мы с ним жили в квартире над магазином, у нас из-за тебя драка затеялась?

Прикрыв рот ладонью, Ребекка безудержно расхохоталась, даже плечи задрожали.

– Было дело. Ладно, давай оставим эту скользкую тему, поговорим о чем-нибудь другом.

– Ну что ж, вернемся еще немного назад. Итак, ты помнишь то самое Четвертое июля?

– Брайен, ты совершенно невыносим! – Ребекка высвободила руку и густо покраснела.

Он засмеялся и покачал головой:

– Что ж, не отрицаю. Дразнить тебя всегда было сплошное удовольствие – такую застенчивую, такую недотрогу.

На сей раз и в ее глазах мелькнула неуловимая лукавинка:

– Лучше бы я оставалась застенчивой недотрогой в то Четвертое июля.

– Чушь, – фыркнул Брайен. – В тот день нам обоим было хорошо, как, впрочем, и в последующие дни.

– Уже поздно, а на утро у меня назначены четыре встречи. Может, будем закругляться?

Игра окончилась. Но не насовсем, пообещал себе Брайен.

– Ну что ж. – Он жестом подозвал официанта. – Счет, пожалуйста.

На улице было холодно и, хоть снег кончился, дул пронизывающий ветер, да такой сильный, какой бывает только в настоящую пургу. В кебе Ребекка сразу закуталась в плед, заботливо приготовленный для седоков, но и это не помогло.

– Слышишь, как зубы клацают?

– Сейчас чего-нибудь придумаем. – Брайен взял оба пледа, сложил их вместе и, подоткнув со всех сторон, накинул разом на Ребекку и на себя. Теперь они сидели, тесно прижавшись друг к другу.

– Таким образом мы с большим эффектом используем внутренние запасы тепла, – пояснил он.

– Ах вот как? – Она повернулась к нему, и их глаза встретились. Брайен ощущал ее близкое дыхание.

– Но теперь ведь тебе на самом деле теплее, не отрицай, Бекки. Видишь, даже дрожать перестала.

– Не спорю, немного согрелась. Так лучше.

Рука Брайена скользнула под плед и легла ей на бедро.

– Когда доберемся до твоего дома, согреешься еще больше. Неужели тебе охота после этого забираться в холодную и пустую постель?

– Брайен, прошу тебя, не надо так говорить.

Но он знал, что это просто слова. Он чувствовал, как напрягается при его пожатии ее тугое бедро. И когда он наклонился и поцеловал ее, она не отстранилась. Поначалу губы ее были холодны, но к ним быстро вернулось тепло. Она застонала и ответно потянулась к нему.

Когда поцелуй оборвался, Ребекка зажмурилась и отвернулась. Из глаз у нее скатилось по слезинке. Подобно крохотным ледяным кристаллам, блестели они при загадочном свете прибывающей луны.

– Почему ты плачешь?

– Такой дешевкой себя чувствую. Я же замужняя женщина, у меня взрослые дети.

Брайен подавил улыбку. Замужняя женщина, взрослые дети!

– Замужество и дети не имеют к этому никакого отношения, Бекки. Ты зрелая, здоровая, красивая самка с потребностями и желаниями, свойственными любой женщине. Скажи честно, ведь отчасти ты потому так и надрываешься на работе, что она как бы заменяет тебе физическое удовольствие? Ларри постоянно разъезжает по делам фирмы. А от накладных да деловой переписки чувственного наслаждения все же не много, а, крошка?

Ребекка вытерла слезы перчаткой и снова повернулась к Брайену.

– Да как ты смеешь так говорить со мной, несчастный ирландишка?

Брайен откинул голову и расхохотался:

– Ну вот, наконец-то узнаю свою Бекки. Слушай, помнишь, как мы швырялись друг в друга подушками там, в мансарде? Самое подходящее занятие для такой холодрыги, как сейчас.

Бекки откинула покрывало и сбросила его руку с бедра.

– Какие там, к черту, игры, мне и без того уже жарко. – Она отодвинулась от него.

Экипаж остановился. Кебмен открыл окошко на крыше:

– Приехали. Особняк Кейси.

– Ну и?.. – Склонив голову набок, Брайен выжидательно посмотрел на Ребекку. Выражение лица у него было совершенно мальчишеское – искушающее.

Ребекка поджала губы и сурово произнесла:

– Брайен О’Нил, я не позволю тебе обращаться со мной, словно со шлюхами, каких у тебя наверняка навалом было за последние двадцать лет. Если ты хоть на секунду решил, что я расчувствовалась, слушая, как ты мне голову морочишь, если хоть на секунду подумал, что я позволю тебе забраться к себе в постель, то… – Бекки оборвала тираду и впилась ему в губы.

– Ну продолжай же, – сказал он, когда Бекки наконец оторвалась от него. – Если я хоть на секунду подумал, что ты позволишь мне забраться к тебе в постель, то…

Ребекка сдалась:

– Ладно, пошли. Поместим тебя в одну из гостевых спален и скажем прислуге, что поживешь у нас до отъезда из Нью-Йорка. Завтра можешь перевезти сюда вещи из гостиницы. Да, и еще одно: чтобы до рассвета вернулся к себе в комнату!

Брайен с улыбкой покачал головой:

– Госпожа начальница. Настоящий руководитель. Если решение принято, то выполнять его следует наилучшим образом.

Страсти в их объятиях не было, была какая-то горьковатая сладость. Брайен чувствовал себя блудным сыном, вернувшимся домой после долгого отсутствия. Да, вернувшимся в дом своей молодости, где можно потрогать вещи, которые сохранила для него в целости та, что не сомневалась: когда-нибудь он вернется.

Когда все кончилось, Ребекка уткнулась носом в подушку и заплакала.

– Что, совесть мучает? – Брайен нежно прижал ее к себе.

– Какая, к черту, совесть? Я вовсе не чувствую себя виноватой. Мне хорошо. Но и страшно тоже. Ну почему все имеет свой конец? Почему мы с тобой не такие, как прежде? Будь проклята война! Будь проклята старость!

– Да брось ты, детка, стареем мы только снаружи. А сердце никогда не стареет, особенно если добавить ему огня молодости. И не надо казнить себя за то, что вышла за Ларри. Так оно и должно было быть. Тебе с ним лучше. Мне бы никогда так не поставить дело.

Бекки еще крепче прижалась к нему.

– Ну же, Брайен, давай еще, я хочу тебя. Хорошо бы вообще не вылезать из постели, когда ты рядом.

– Боюсь, девочка, в таком случае у меня бы на борьбу с англичанами сил совсем не осталось, – засмеялся он.

Брайен прижался губами к ее левой груди, а ладонь, миновав округлость живота, проследовала ниже, остановившись на лужайке любви. Бекки нащупала ее и принялась водить вверх-вниз.

Брайен прожил в особняке Кейси три дня. Они с Бекки обедали у Дельмонико, ходили в театр и в оперу, слушали Джонни Линда – «шведского соловья», выступавшего в эти дни в концертных залах Нью-Йорка. А главное, занимались любовью.