Лёд Апокалипсиса 2

Но, для начала, погода не задалась. Вообще, цивилизованный человек не задумывается, насколько сильно влияние природы в целом и погоды на каждый день. Когда ты едешь на работу, то тучки или ветерок, снег, заморозки или жара, это то, что сопровождает от тесной квартиры и до с трудом припаркованного авто (взятого в кредит по рекомендации двоюродного брата). Потом из тарантаса в офис. То же самое если: метро, автобус, троллейбус или иная коробка из стекла и металла. Везде есть климат-контроль. И так день за днём, почти всю жизнь. Ну, то есть студенту, который мерзнет с перепоя, трясясь в тралике, так не кажется. А вот если бы он оказался лицом к лицу с природой, то быстро бы поменял свою точку зрения. Если бы не врезал дуба.

Гудит злой ветер, который, к тому же, неспешно перемещает массы снега. Несмотря на день, сравнительно темно. Фары, включенные на максимум, подсвечивали сплошную стену из крупных злых снежинок, которые даже не пробовали налипать на корпус трактора. «На рулях» Денис, губы его сжаты в трубочку, желваки непроизвольно танцуют пасодобль.

В какой-то момент перед трактором возникает почти отвесная стена, он жмёт тормоза, задремавший Викторович всхлипывает и летит лицом вперёд. Мы с Лёхой подхватываем его. На роже копателя написано, что он уже передумал хотеть в рейды. В тепле спокойнее. И в тот самый условный трамвай он бы тоже вернулся, аж бегом.

Усмехаюсь, отпихиваю Викторовича, дёргаю ручку, оказываясь снаружи. Тело радостно потягивается. Всё же впятером в кабине слегка тесновато.

По привычке нюхаю воздух, осматриваюсь.

В стене нет ничего необычайного, мало ли их погода налепила в последнее время. А вот то, что наклонная плоскость высотой шесть метров была не видна почти до последнего момента, это хуже. Дениса никак нельзя назвать близоруким, тем более что в последнее время мы стали вообще зоркими аки орлы (когда компьютера нет, а есть потребность высматривать угрозы на горизонте, это заостряет органы чувств). Но снега чертовски много. Видимость как у Муму после погружения в воду от рук Герасима. Сильно ограничена и приправлена легким ощущением безысходности.

Денис сидел за штурвалом и недовольно хмурился. И это при том, что парни у меня терпеливые. Ладно, проблема понятна. В такую погоду хороший хозяин собаку из дома не выгонит. А съест.

Помахал ему рукой, потом сделал жест «следуй за мной».

— Уооооооо, всадник отслужит на гоооорееееее, черную мессу по теееебееееее, — немузыкально запел я и закашлялся, продолжая живо шевелить конечностями чтобы как живой ориентир, вести за собой колонну из тракторов по заснеженному неровному полю. Аналогию с Сусаниным старательно от себя отгонял.

Когда идешь пешком видимость здорово улучшается, всякие снежные гряды видны издалека, однако есть и некоторый минус, например в основательно замерзающей заднице.

Я топал, за мной медленно тащился Джонни, следом «кейс» военных, на боку которого уже красовалась армейская звезда. Когда только успели?

Движение сильно замедлилось. Однако, выбор был крайне невелик. Переждать ненастье можно только в безопасном месте, который в последнее время — дефицит.

Топали. Ну, то есть в первую очередь — я. Минута за минутой, вспомнилась и прогулка с гробом за спиной. Снежная стена впереди через какие-то время повернула, не стала меньше, но чуть менее крутой. Кое-где из нее сюрреалистично торчали ледяные «клыки», громадные, обточенные ветром опасные ледяные наросты.

Когда угол наклона позволил, повёл свой караван вверх, на этот бархан, оттуда закономерно — вниз. Тело знобило, теперь я не кашлял, а только случал зубами и зло озирался. В какой-то момент моей спины коснулся рука. Обернулся. Это Кабыр. Щурится, показывает мне валить в кабину. Киваю, отдаю ему телефон с навигатором на шнурке с поуербенком. Почему-то от холода электроника порывается быстро сесть.

Трактор впускает меня с потоками снега. В кабине пью остывший чай, движение при помощи живого проводника медленное, успокаивающее. Греюсь. Хочется в туалет, но терплю. Вместе с этими ощущениями проваливаюсь в беспокойную дрёму. Во сне ко мне приходит Кипп и что-то пытается доказать. Из-за шума ветра просыпаюсь. Двери нараспашку, на улице Денис с Кабыром, что-то обсуждают с военным, машут руками. Копатель и Викторович беспокойно смотрят на меня.

Встаю. Мне нестерпимо хочется писать, отчего я сигаю в снег, отбегаю пару шагов, расчехляюсь и немедленно даю волю природе, в полглаза посматривая на импровизированное совещание.

Всё ясно. Навигатор елейно сообщил что «вы прибыли в место назначения». Военный, звания не разобрать, доказывает, что тут должны расти высоченные клёны, а раз их нет, значит навигатор заблудился. Спор топтался на месте. Глянул на часы. Половина четвертого.

— Расскажи, что тут было? — вклиниваюсь я.

— Тут Никитос служил, тоже мехвод, из моей учебки. Я тут не был, но на фотках были клёны.

— А ещё что, кроме клёнов?

— Ну как обычно, столовка, казармы, склады, ангар.

— Склады большие?

— Не помню. Ангар арочный, ржавый, окрашен в зеленый.

— Кто бы сомневался. Лезь на крышу своего трактора, смотри клёны.

— Не видно ничего, ветер же со снегом. Я предлагаю покружить.

— Кхе. Мы же не пчёлы, понимаешь, кружить.

— Айда вот тот двойной холм проверим, — ткнул грязным от въевшейся копоти костров пальцем Кабыр куда-то вдаль.

— Хакас херни не скажет, — веско поставил я точку в дискуссии.

Вечер. Голова не соображает, хочется пить, жрать, ещё и мутит. Ноги как деревянные. Долбим. Солдаты мерзнут, злятся, смотрят зло. Вообще они наша рабочая сила и отрабатывают приобретение трактора, таковы условия.

Старший лейтенант Германов насупил бровушки, прикрикнул на своих, дело сдвинулось. Вообще военные считали, что мы раскапываем безобидный скифский курган или колхозную кучу навоза, где нет ничего ценнее старых куриных костей, закопанных местным Тузиком. Однако способность самозабвенно выполнять приказ в условиях внутренней уверенности в его безрезультатности, это, конечно, круто. Офицер ничего не доказывает, это лишняя трата времени и сил.

Впрочем, в нашем случае, через три метра, пройденные довольно быстро, лукаво показалась наклонная зеленая плоскость. Мы не стали ничего говорить и злорадствовать, оттеснили вояк, привычно проковыряли топором дыру, осветили фонарями.

Ангар. Целый, пыльный, вонючий, безбожно захламленный ящиками и пустыми бочками. Веет спокойствием и уютом.

Плохая новость в том, что торцевой вход в ангар далеко. Раньше, когда погода так не лютовала укрыть трактор было проблемой. Сейчас стало ещё хуже. За ночь их занесет и заморозит. Значит, нужно прятать технику в тепло. А в этом месте просто «расширить и углубить» не получится.

Разделились на две группы. Часть прошла свозь ангар, при помощи мата, дюжины рук и одного подобранного тут же лома вскрыли створку ворот, принялись остервенело ковырять снег изнутри. Другие работали снаружи, сооружая туннель навстречу. Встретились неожиданно скоро, поржали (солдаты как ни крути в основном молодые и весёлые). Мирно тарахтящую технику загнали внутрь, с протяжным скрипом заперли ворота. В какой-то момент оказалось, что снаружи «забыли» Викторовича и старлея Германова. Этим пришлось лезть сквозь первую дыру, прямо-таки по ящикам.

Ничего, хлам, это даже хорошо. Он горит и из него можно соорудить мебель.

Присел отдохнуть. Пока народ занимался обустройством быта и созданием очага, попытался связаться с Климентием. Звонок не проходил, расстояние запредельное. Зато военные отбили доклад посредством радиостанции, которую запасливо таскали с собой.

Поправил шапку. За время с начала катаклизма мы носили их постоянно, как правило, даже в помещениях. Сейчас на мне черная, вязанная, флисовая. Для маскировки Арина нашила на неё некогда белоснежный, а сейчас уже слегка изгвазданный чехол. Медленно брёл вдоль наклонной стены ангара, неторопливо вёл фонарём. Ближе ко входу стоял стол. Кто-то уже оставил на нём одинокий отпечаток грязного сапога. Откуда, твою мать, только грязь взял в ледниковой эре? За столом стул в дерматиновой обшивке, которая знала лучшие годы. Над столом картонка, где черным жирным маркером выведено: