Один я здесь…

Василий откинул в сторону почти целую папироску и поднялся с пенька. Он было сделал шаг к Сергею, но тот жестом остановил его, промямлил про себя что-то неразборчивое и сел на соседний пенек.

В воздухе повисла тишина. Пустые глаза Сергея смотрели в сторону лабаза, закрепленного между двух стволов деревьев на высоте трех метров от земли. В этом маленьком сарайчике он хранил запасы продовольствия, уготованные на зиму. В отличие от хибарки, лабаз выглядел более опрятным. Оно и немудрено, поскольку в прошлом году он построил его вместе с Максимкой.

Сергей вглядывался в каждую дощечку, в каждый забитый Максимкой гвоздь. Перед глазами возник тот день, когда по лесу разносились громкие удары молотка и скрип досок, распугивающий всю живность в округе. Теперь это казалось чем-то неимоверно далеким и потерянным, как дивный сон, приснившийся однажды и запомнившийся на всю жизнь.

Сердце требовало слёз, но он больше не мог из себя выдавить ни капли.

– Спасибо, что пришел, – сказал Сергей с хрипотцой. С трудом он оторвал взгляд от лабаза и посмотрел на товарища.

– Да как тут не приди, в самом-то деле…

Василий предложил ему цигарку и помог ее зажечь. Дрожащие руки охотника, казалось, в любую секунду могли уронить самокрутку. Затягивался Сергей сильно, точно мальчишка, который первый раз пробует вкус табака.

Они сидели, вслушиваясь в тишину зимнего леса.

– Да, пока не забыл, – Василий, не вынимая из зубов папироску, потянулся к мешку и вытащил оттуда сверток белой ткани. Внутри него оказались золотистого цвета пирожки с румяной корочкой. – С малиновым вареньем, Галька моя испекла. Просила передать тебе, а то ты здесь окромя мяса и крупы не жрешь ничего. Вот разбавишь хоть.

– Спасибо, – еле слышно произнес Сергей, даже не посмотрев на пирожки. Он напоминал лунатика, который поднялся с кровати и прибывает между сном и реальностью.

Василий почувствовал растерянность и положил сверток на пенек. Черный нос Борьки тут же поднялся по ветру, уловив запах выпечки.

– Хорошо у тебя здесь, – сказал Василий, пытаясь хоть как-то разрушить напряженное молчание. – Спокойненько, от жены бы целых три месяца раз в году отдыхал, хе-хе. Все уши мне уже…

– Ты оставайся сегодня, – перебил товарища Сергей. – Заночуешь, а я тебя завтра утром доведу до реки, переправлю, чтобы ты сутки лишние не шел.

Василий развернулся к Сергею.

– Может, это, Сереж, ну его к лешему, промысел этот? Пошли в деревню, поживешь на наших харчах пока, а потом и вернешься?

– Нет, – тихо, но уверенно произнес охотник. – Через неделю река замёрзнет, уже не переплывешь. Вброд идти, как ты, – плохая затея, начнется вихрь, и поминай как звали. Тут совсем скоро такой мороз будет… Хорошо, что ты вышел сейчас, а не позже, иначе бы…

Сергей недоговорил, дав Василию самому представить, что за участь ждала бы его.

– Как знаешь, – ответил он.

Посидели в тишине еще немного, пока Василий не достал из кармана еще один клочок бумаги и не протянул его Сергею.

– Вот, – сказал он. – Я, сам понимаешь, не отправил…

Клочком бумаги оказалось ответное письмо Максиму, написанное Сергеем перед выходом на промысел. Взял он его, почти смял в ладони, но все же сдержался и положил в карман.

За весь оставшийся вечер они больше не обмолвились ни словом.

12

На следующее утро встали спозаранку, перекусили и отправились в дорогу.

По пути Сергей молчал, глубоко погрузившись в себя. Со стороны он выглядел так, словно не управлял собственным телом. Под водянистыми глазами охотника образовались большие мешки – он так и не смог уснуть ночью. Все его мысли были о сыне и о последней встрече с ним. Уже тогда он предполагал, что, возможно, больше его не увидит, но старался отводить эти мысли. И все же надеялся, что смерть найдет кого угодно, но только не его сына. Нет, нет… Он выберется, ему удастся преодолеть этот ужас и вернуться домой в целости и сохранности. Умрёт кто угодно, но только не его Максимка…

Сергей не заметил, как прошли они половину пути и оказались возле речушки. Он даже шарахнулся от испуга, когда Василий коснулся его плеча – настолько старый охотник выпал из настоящего мира. Вместе с Борькой уселись в лодку и все в том же безмолвии через полчаса оказались возле огромного булыжника, от которого шла тропа в сторону деревни.

– Вот и добрались… – выдохнул Василий, выгружая из лодки свой скарб. – Ты уверен, Серёг? – продолжил он, серьезно посмотрев на охотника. – Может, все-таки в деревню, пока не поздно, а?

Сергей покачал головой.

– Ну, как знаешь, – выдохнул Василий и протянул руку. – Доброго промысла тебе.

Охотник вяло пожал руку товарища и тихо произнес:

– Спасибо.

Не сказав больше ни слова, Сергей залез в лодку, где его ждал Борька. Пёс, будто переняв состояние хозяина, тоже выглядел опечаленным. Его морда лежала на краю лодки, а ноздри лениво улавливали окружающие запахи.

Пройдя несколько шагов, Василий остановился и крикнул спустившему на воду лодку Сергею:

– Серега, береги себя, слышишь? Я знаю, как он был тебе дорог, но, Христа ради, не делай глупостей! – Он, наверное, весь день набирался духу, чтобы произнести эти слова.

Охотник ничего не ответил, взялся за весла и начал грести. На мгновение плеск воды показался ему чарующим и успокаивающим. И как он раньше не замечал этого прекрасного звука?! Но затем мысли вновь вернулись к сыну, и он не расстался с ними до самого возвращения в хибарку поздним вечером. В глаза ему тут же бросилось упавшее деревце, поломавшее и без того прохудившуюся конуру. Но ему было плевать. Упади оно хоть на хибару, он и пальцем бы не пошевелил. Теперь все это казалось таким несущественным, таким бесполезным…

Впервые за долгое время он нарушил строгое правило и пустил Борьку в хибару. Пёс, прежде чем переступить порог, долго стоял на задних лапах и всматривался в тамошнее убранство, точно ища в подобном жесте хозяина подоплёку. Когда же он зашел, то осторожно, как вежливый гость, сел в углу и принялся изучать обстановку, обнюхивая каждый угол.

Сергей в это время залез в погреб и вскоре показался оттуда с бутылкой водки, одной из многих, заготовленных на время промысла. Он жадно пил из горла в надежде, что с каждым глотком мысли о сыне улетучатся. Но те всосались в мозг, подобно клещу.

Вскоре, когда солнце скрылось за горизонтом, он отбросил бутылку в сторону, разбив ее вдребезги, и, замычав от внезапно подступившего чувства горечи, упал на пол и зарыдал. Борька тут же поспешил утешить хозяина, облизывая его щеку большим, шершавым языком и протяжно поскуливая. Пёс делал это так усердно и любя, что Сергей не выдержал и крепко сжал пса в объятиях.

– Сынок, Максимка… Господи, за что ты так со мной? Господи, за что?! – захлебываясь, говорил он прямо в серо-белый загривок пса. – Максимка, мой Максимка…

Еще долго охотник держал в объятиях своего верного пса, пытаясь хоть на секунду избавиться от режущей боли в груди.

Но боль не отступила до тех пор, пока тело его не обмякло и он, почувствовав невероятную усталость, не рухнул прямо на пол, погрузившись в долгий и крепкий сон.

13

Все последующие дни Сергей блуждал по лесу как призрак. Проверяя одну ловушку за другой, он с недоумением обнаруживал, что с каждым днем дичь попадалась в нее все реже. Он не мог найти объяснения этому странному явлению, разве что зверьки поумнели и прознали об устройстве ловушки, что уже звучало как нелепица. Но факт оставался фактом – куницы не было. Даже Борька, постоянно улавливающий запах дичи, будто потерял собачье обоняние.

Сергею казалось, что сам Бог подговорил своё творение – природу, и та устроила козни против него. У Господа словно созрел зловещий умысел – добить старого охотника окончательно, чтобы он никогда не знал спокойствия.

Впервые за свою жизнь он почувствовал ненависть ко всему вокруг. Он не мог смотреть на ослепляющие искорки снега. Прокля́тые деревья, окружающие его со всех сторон, вызывали головокружение. Злоба бурлила в нем, подобно закипающему чайнику, оставленному без присмотра. Всеми силами он старался сохранять свойственное его ремеслу хладнокровие, выработанное за долгие годы в лесу, но с каждым днем делать это становилось все труднее.