Аника

Мне удалось опередить их и оказаться дома раньше, именно благодаря тому «джему», ведь Люси потратила некоторое время на окраине – оттирая девочку и… собирая цветы. Я ни слова ей не сказала, сделав вид, что поверила в «потеряли счет времени, собирая луговые цветы», но решила повнимательнее ознакомиться с книгой, и провела за этим делом несколько дней и ночей. Большая часть писанины ни о чем мне не говорила, но последний раздел, написанный, как я полагаю, тем самым грустным странником, многое прояснил.

Никто не насиловал мою дочь. Она, если верить записям, в каком-то смысле осталась… непорочна. Не знаю, кто ее надоумил, но она нашла в глухом лесу некую женщину, которая при помощи колдовства помогла ей забеременеть без мужчины. Она отвела ее в «некое место» и поместила… Я не помню точно, как это называется, но в книге есть рисунки. Штуки, похожие на наши колодцы. И еще уяснила, что чтобы дьявольское отродье жило, необходимо каждый год на весенние месяцы относить его к истоку и прикладывать к груди некой… матки.

Дальше я разбираться не стала, отбросила сатанинскую книжку и приперла дочь к стенке. Пообещала ей, что на всю округу разнесу о ее сношениях с Дьяволом и прилюдно отрекусь, если она немедленно не избавится от отродья!

Тяжелое это было время. Дочь несколько раз порывалась уйти из дома. Писала письма братьям и сестрам с просьбами ее принять, но я сообразила написать раньше, и, конечно, они с ужасом отказали приютить у себя бесовское дитя. А больше идти ей было некуда.

Где-то полгода мне потребовалось, чтобы наставить ее на узкую стезю добродетели, и, в конце концов, она сдалась. Конечно, своими руками убить ребенка, пусть и нечистого, рука у нас не поднялась, но я запомнила, что написано в книге – если дитя не приносить к «матке», оно умрет. На это и понадеялась. Не полагаясь на сознательность своей дочери, я заперла дьявольского ублюдка в чулане, навесила замок, а ключи от него всегда носила на шее на очень короткой цепочке. Снять его можно было бы, лишь сорвав…

- Постойте, как же вы кормили девочку? Каждый раз рвали цепочку?

- А мы ее не кормили! – старуха отхлебнула вина, разрумянилась и весело смотрела на меня, - И не надо кривить физиономию! Ни черта ей не сделалось. Она полгода маковой росинки не видала, но не издохла, и это как ничто другое доказывает ее дьявольскую суть! Когда миновал очередной период кормления, я стала чаще заглядывать в чулан, каждый раз ожидая, что отродье отправилось в ад. Но она… не умирала. Высохла вся, волосы повылезли, но дышала и хныкала! Тогда я заколотила чулан наглухо, чтобы исключить возможность диверсии – что Люси или горничная все же подкидывают ребенку еду через щели – пропихивают крошки, не знаю…

- Вы… чудовище, - вырвалось у меня.

- Да, наши слуги тоже так решили и в один прекрасный день просто ушли. Даже жалованье не попросили. В деревне, конечно, спрашивали, где малышка, но я говорила, что ребенок серьезно болен. Я надеялась, что он серьезно болен, но сколько бы раз не заглядывала в чулан, оно продолжало дышать!

Несколько раз заявлялся доктор Экельман, и мне приходилось на свой страх и риск быстро доставать ее из чулана и укладывать в кроватку в спальне Люси. Доктор только разводил руками, отмечая истощение и обезвоживание, прописывал усиленное питание и питьевой режим, какие-то витамины. Естественно, после его ухода девочка возвращалась в чулан, но все равно не умирала! В отчаянье я поставила кушетку возле двери в чулан и не вставала с нее целый месяц. И точно знаю, что все это время отродье было без крошки еды и капли воды! Но оно все равно не умерло!

Так прошло восемь лет. Дверь в чулан не открывалась ни разу. Около двух лет Люси без конца выла, ползала вокруг меня на коленях и умоляла отпустить их с дочерью, но потом, казалось, свыклась с мыслью, что дитя ее – бесовское и нет ему места на освященной Господом Земле.

Когда я, наконец, решила, что все, хватит, никто, включая меня, не заглядывал в чулан больше трех лет. А когда я, наконец, сподобилась, то была уверена, что найду там иссушенный трупик, а то и просто косточки. Никто, думала я, даже дьявол, не способен прожить три года без еды и воды.

Но она по-прежнему была жива! Тогда уж мое сердце не выдержало, я нашла в погребе самый большой ящик, засунула туда девочку и в самый глухой предрассветный час повезла в лес. На полдороге меня догнала Люси в одной ночной рубашке с распущенными косами и молча уселась рядом. К тому времени она совершенно повредилась рассудком и представляла опасность своей непредсказуемостью, но все же я ее не прогнала. Она имела право видеть результат своих трудов и участвовать в их устранении.

Старуха замолчала, покосилась на стоящие в углу часы-ходики, которые показывали, что время к полуночи, и закончила:

- Остальное вы видели сами. Люси же… через несколько дней она повесилась в нашем саду, а я продолжила жить… Как и отродье. Как оно теперь? Впрочем, не отвечайте, я не хочу знать.

- Как хотите…, - я поставил на стол стакан, из которого за вечер так и не отпил, и поднялся.

- Я бы предложила вам остаться, но…

- Ох, нет! – я двинулся в сторону прихожей. Я бы ни за какие богатства мира не согласился переночевать под одной крышей с этой женщиной, - у меня комната в «Кингдом Рест». Вы… обещали книгу.

Не сразу сообразив, о чем речь, она устало двинулась вверх по лестнице. К тому времени, как я облачился в свой наряд, она вернулась, держа книгу, завернутую в грязную тряпицу, вроде кухонного полотенца.

Приняв дар, я поклонился и вышел в осеннюю ночь. Помня все, чего я натерпелся, включая два ножевых удара под сердце, я все равно с трудом сдерживал желание поджечь этот чертов дом и наслаждаться агонизирующими воплями старухи. Восемь лет девочка была заперта в чулане без еды и воды!

«Не девочка, нет», - тут же зашептал кто-то в моей голове, - «Будь она девочкой, ни за что бы не выжила…»

Я отмахнулся от голоса и, поскальзываясь в потемках на обледенелой земле, поспешил в гостиницу.

…

Несколько дней я выходил из своей комнаты, только чтобы пообедать. Завтрак и ужин мне подавали прямо в номер – щедрые чаевые и номер для новобрачных, который я занял, делали свое дело. Все время я посвятил изучению книги. У нее не было названия, и старуха была права – больше всего она напоминала дневник. Через первую треть я мог только пролистать, ибо написана она была почти полностью на иностранном языке. Единственным, за что зацепился глаз, был портрет!

Неведомый автор явно обладал талантом, ибо я сперва даже задержал дыхание при виде такого знакомого лица, глядящего на меня с потемневшей от времени бумаги. Те же широко распахнутые глаза, нежный изгиб рта, густые светлые кудри… Девочка, так похожая на мою Анику, развалилась словно в изнеможении, на небрежно изображенном несколькими штрихами диване.

Я придвинул поближе лампу и попробовал разобрать каракули, которые лепились под портретом и принадлежали явно другой руке. На чудовищно исковерканном английском подпись гласила: «Тине Ван Дер Хейден, запечатленная мужем через час после ее безвременной кончины на пороге одиннадцатилетия. Покойся с миром, дочка»

Голландцы? Неужели дневник проделал такой путь?

Я продолжил чтение. Следующий автор не был склонен к писательству. Большую часть его труда составляли туманные формулы, вырезки из газет и книг, несколько страниц старательно переписанного текста, вроде того, что я видел в любимой книжке Аники – ровные ряды палочек и черточек, а так же перерисовки топографических карт с большими и маленькими крестами на местности. Что за местность, впрочем, определить было очень трудно из-за отсутствия ключевых ориентиров. Но количество крестов пугало. Неужели их так много – «плодородных мест», которые нужно кормить живой плотью?

Все расставила по своим местам лишь третья часть повествования. Автор обладал отличным почерком и неплохими способностями передавать свои мысли в письме. Но, что более важно, его история во многом была схожа с моей. Он, без сомнения, внимательно изучил первые две части и, в купе с собственным опытом, сделал соответствующие выводы и разложил все по полочкам для такого, как я – невольного свидетеля или случайного участника неведомых событий.