Аника

Мой интерес быстро сменился недоумением, а потом и просто раздражением. Так вот куда привели эти книги – к очередным фантазиям. Единственное понятное слово для меня было – фараон. Я слышал туманные легенды о жившем некогда народе, который густо красил глаза и ходил боком, нелепо скрючив руки. Хотелось с досады вырвать у нее книжку и бросить в камин. Быть может, если бы в нем был огонь, я так и сделал бы. Но камин был холоден, и мой протест оказался бы жалким.

- Аника, - прервал я ее как можно спокойнее, - ты не умеешь читать даже на английском… Но даже если бы умела… каким боком эта сказка может касаться нас? Я не улавливаю…

- Да…, - она поскучнела и бережно поставила книгу обратно на полку. Я попытался запомнить ее, чтобы немедленно пустить на растопку, как только Аника выйдет погулять, - Я знаю, что не улавливаешь. Зачем тогда задаешь вопросы?

- Я спрашивал, что это за место, кто старуха в погребе и зачем явилась эта женщина? А ты мне травишь байки про какую-то Хутусию!

- Хатусас, - поправила она меня с бесящей невозмутимостью.

- Это разговор немого с глухим, - я разочарованно отмахнулся и вновь принялся за камин. В доме уже становилось холодно, - порой мне кажется, что ты умственно неполноценна.

- Да? Иногда я то же думаю о тебе… Ты знаешь, что я не могу ответить на твои вопросы так, чтобы ты понял. Но все равно задаешь их.

- Что же мне делать? – я не оборачивался, - Не задавать их вовсе?

- Я ведь не задаю…

Холодок прогулялся по моей спине. И дело было вовсе не в задуваемом в каминную трубу ледяном ветре. А в том, как она произнесла последнюю фразу - словно с намеком на то, что давно поняла мое положение беглеца и преступника… и решила напомнить, что не в том я положении, чтобы о чем-то спрашивать. Хотелось немедленно ударить ее в ответ. Сказать что-то такое, что немедленно сотрет эту печать таинственной загадочности с ее мордашки. Но что я мог? Выдать своего гнилого козыря – историю ее настоящей семьи? Действительно ли я знал эту историю? Та девочка на тропинке несколько минут назад ясно дала понять, что я был далеко не так осведомлен о ней, как думал.

…

Я планировал собрать вещи и уйти следующим же утром, но поднялась отвратительная, сырая, мартовская метель. Представив, что придется искать ночлег в лесу, я малодушно подкинул дров в камин и занялся повседневными делами. А потом откладывал уход снова и снова. Меня держали и теплый дом, и осознание того, что погреб по-прежнему полон припасов, которых нам вдвоем хватило бы еще на несколько месяцев сытой и спокойной жизни, и которые мы физически не смогли бы унести с собой. А оставлять на произвол судьбы столько отличной еды я просто не мог себе позволить. Первое время я страшно опасался новых гостей, но дни складывались в недели, а наше уединенное убежище оставалось уединенным. Как бы нелепо это ни было, но Аника оказалась права. Ни та женщина, ни, тем более, ее муж или его приятели не появились. Тогда я решил дождаться настоящего тепла, и только тогда двинуться в путь.

Март сменился апрелем, на соснах стали набухать розовые шишки, и я начал расслабляться. Вновь подумал о том, чтобы сходить в деревню за инструментом и живностью (да и Анике нужно было купить пару новых одёжек), построить овчарник, а историю с посетителями забыть, как недоразумение.

- Дочка, мне надо добраться до деревни, чтобы купить кой-чего. Ты ведь справишься без меня несколько дней? – спросил я как-то, старательно сбривая своим верным кинжалом отросшую за зиму бороду, - Я бы взял тебя с собой, но… Вид у тебя в этом рубище настолько плачевный, что…

Случайно бросив взгляд в окно, я молнией кинулся к двери и, задвинув тяжелый засов, припал к половицам. Через несколько мгновений, в дверь раздался робкий стук, а после паузы еще один – более настойчивый. Я возблагодарил Господа, что на дворе теплый апрельский денек, и над нашей трубой не вьется предательский дым.

- Мисс Берта? – раздался неуверенный женский голос из-за двери, а потом окно слегка потемнело – некто по примеру своей предшественницы пытался заглянуть в него. Окно было высоко, к тому же закрыто занавесками, но я все равно по-крабьи переместился из зоны возможного обзора и зыркнул на Анику, всем своим диким взглядом и позой призывая ее к тишине. Она с легкой усмешкой глядела на меня поверх спинки кресла. Но, слава Богу, молча.

Женщина потопталась на крыльце и, судя по шагам, пошла в обход дома. Я осмелел и, поднявшись, сунул нос меж занавесок. У основания тропинки, как и в прошлый раз, спиной к дому и закрыв лицо руками стояла девочка. Длинное пальто с капюшоном не позволяло ее разглядеть, но судя по ее росту, ей было лет десять. Женщину же я видел лишь мельком, когда заметил ее на подходе к дому и, судя по одежде и подаче себя – она была не простой селянкой, а дамой состоятельной. Как и первая. Разве что без скрывающей лицо вуали.

Вновь послышались шаги, и я, аккуратно отпустив занавеску, отошел от окна. Снова стук, затем безуспешные попытки открыть дверь и в конце концов, крики, постепенно переходящие в истерику: «Мисс Берта!... Вы дома?.. Вы здоровы?! Сегодня её день! Пожалуйста!! Будьте же милосердны!!!»

Эта пытка длилась несколько часов. Женщина стучала руками (а потом и ногами!) в дверь и умоляла открыть, ибо «время уходит». Я сидел, привалившись спиной к двери, схватившись за голову и не понимая, почему она до сих пор не схватила камень с тропинки и не вынесла стекло. Понятно, что толку от этого не было бы, так как ей со всеми ее корсетами, юбками и панталонами, просто не забраться. Но хотя бы ради морального удовлетворения. Ведь ясно же, что раз дом закрыт изнутри, значит, и хозяйка внутри… Но, казалось, женщине просто не приходило это в голову, или же она не осмеливалась.

Когда на лес опустились глубокие сумерки, штурм утих. Слышались только безнадежные всхлипывания и мольбы. Потом камушки зашуршали прочь от дома, и я снова прильнул к окну.

Женщина подошла к девочке и долго смотрела на нее. Меня поразил ребенок… Конечно, я не весь этот день видел ее, но… она по-прежнему спокойно и молча стояла на том же самом месте, прижав к глазам ладони. Кто – не важно, взрослый или ребенок – способен простоять так несколько часов?

Женщина некоторое время в растерянности разглядывала свое дитя, потом вернулась к нашему дровянику и вытащила из него увесистое полешко. Не знаю, решился бы я помешать ей, если бы сразу сообразил, и если бы у меня было бы хоть несколько секунд времени. Но времени не оказалось. Коротко вскрикнув, она размахнулась и со всей силы опустила полено на голову ребенка, потом откинула его и с диким воем, покачиваясь, скрылась за деревьями. В оцепенении я глядел на кучку тряпья, в которую за мгновенье превратился ребенок. Ох, если бы мы ушли еще тогда, в марте! Может, это и не спасло бы ребенка, но хотя бы мне не довелось смотреть на чудовищное детоубийство!

«Не выходи», - пробормотал я, не глядя на Анику, открыл дверь и на негнущихся ногах приблизился к девочке. Прелестное синее бархатное платьице, лаковые туфельки с атласными лентами, белые чулки и кружевные панталончики. Благородная дочь богатых и, без сомнения, любящих родителей. Вот только голова ее напоминала разбитый глиняный горшок, наполненный кровью, мясом, тряпками и волосами.

Стараясь ни о чем не думать, я погрузился в теплый душный запах крови и фекалий, стянул с себя рубашку и замотал ей размозженную голову. А потом поднял девочку на руки и унес в погреб. У мисс Берты все-таки появилась компания.

…

Закончив с «делами» в погребе, я вернулся к Анике и, едва сдерживая сотрясающую меня нервную дрожь, решительно заявил: «Собери все, что тебе нужно. Мы уйдем до рассвета».

Я был готов к протесту, но она лишь молча глядела на меня из своего излюбленного кресла и рассеянно поглаживала на коленях книгу, которую я так и не удосужился сжечь. Девочка была бледна, но спокойна.

- В нашем погребе два трупа! – воскликнул я, раздраженный странным выражением ее лица, на котором не читалось ни страха, ни шока, лишь разочарование, - Ты ведь понимаешь, что больше мы не можем здесь оставаться? Я отведу тебя подальше в лес, а потом вернусь и похороню тела.