Каторгин Кут

– Нет, не заплутали, – рассмеялся Микита, а сидевший рядом с ним Захар как-то криво и нехорошо усмехнулся, – Мы, можно сказать, тут и живём… недалече.

– А, так вы тоже не поспели до дому засветло! – обрадовался Степан, – Ну, тогда и хорошо! Вместе не так страшно ночь-то коротать! Уж больно места тут… страховитые, вон, слышь, как болото вздыхает, будто зовёт кто-то…

– А, да мы уж такого и не пужаемся, – махнул рукой Микита, – Я, когда в эти места попал, тоже дивился – лес выше неба стоит, болота чуть не до горизонта. Там, где я родился, степи да поля, поля да степи… А вон как вышло, попал сюда, да здесь и остался!

– А как же ты сюда попал? – полюбопытствовал Степан.

– А так же, как и ты! – расхохотался Микита, – Дело это нехитрое, сюда попасть, а вот обратно вертаться… Вот и я не пошёл, кому я там нужен, любой на меня глаз косить бы стал, а здесь… Я вот на́большим стал, считай, хозяин этих местов.

– Да что ты с ним тут рассусоливать вздумал, – рявкнул вдруг Захар, – Это же он нас этим сдал, которые хороший барыш с ярмарки везли! Я сразу смекнул, когда ихний старшо́й с ружжом цельную ночь как сыч сидел! Дай я ему пущу кровушку та!

– Да обожди ты, Захарка, – поморщился Микита, – «Кровушку, кровушку…»! Только это и знаешь! Он, поди уж, и сам понял, что дальше этой топи ему не уйти, страх-то в глазах так и плещет! Чего же не поговорить, пока молодцев ждём. Да и нашего он замеса, мабуть, товарища нового обретём! А ты – кровушку…

Где-то в стороне раздался свист, и Захар, состроив фигуру из пальцев и вложив её в рот, ответил на него тем же манером. Микита подтянул к себе мешок, сброшенный с плеча Захара, и отвязал бечёвку. Извлёк оттуда кожаную перевязь, на которой висел короткий клинок вшитых ножнах. Отложив её в сторону, он полез глубже в мешок и добыл кошель, звякнувший монетами.

– Ну, говори, сколь тебе надо отсыпать, чтоб душа твоя спокойна была? – спросил Микита, – Мужик ты сильный, здоровый, мне такие молодцы нужны. Денег тебе дам, сколь попросишь, по правую руку от меня сядешь, ни в чём нужды знать не будешь! Опосля Захарко тебе покажет, куда на сохранность можешь своё добро припрятать. А опосля, когда от дел молодецких отойдёшь, будет у тебя и дом справный, и хозяйство большое. Хозяйку молодую в дом приведёшь, сам лично какую хошь тебе сосватаю, хоть бы и знатного рода! Ну, что скажешь, согласен к нам в товарищи пойти?

В это время со стороны дороги затрещали сучья, послышалась брань, и на поляну вышла дюжина мужиков. Только глянув на такую компанию, Степан понял, что живому ему не быть, так и останется он, сгинет в этих страшных местах… Пропадёт, затеряется его след в топком болоте и никто не хватится, где же запропал бывший каторжанин Степан Кузнецов.

– Ха! Тоже, нашёл себе «правую руку», – оскалился Захар, – Гнильё, не человек! Был бы другой, дак тогда бы ещё смекнул, как разжиться деньжатами, когда возле обозников сидел, али на пароме, подле очкастого в клетчатых шароварах! А он пацанёнка кормил, дурень, он дурень и есть!

– Помолчи, Захар, – тихим, но каким-то страшным голосом сказал Микита, – Тебе кто дозволил поперёк меня говорить?! Али позабыл мою науку? Так я и другой раз поучить тебя могу!

Захар смолк, потупившись и нахмурив брови отошёл от Микиты, который теперь стоял перед Степаном, их окружили пришлые молодцы, балагурили и располагались на поляне. Кто-то скидывал свой мешок на сырую от ночной росы траву, кто-то разувал онучи и с наслаждением кряхтел, и все хитро так поглядывали на Степана…

– Ты не серчай, Микита, не знаю, как тебя по отцу-батюшке величать, – тихо проговорил Степан, – А только неподходящий я тебе человек… Не смогу я, ты ведь и сам знаешь! За то, что позвал – благодарствуй, небось и вы не от доброй жизни на то пошли… А только я всего и хочу, что домой вернуться! Может матушка ещё жива, ей на старость утешением да подмогой стать. А ты… с тобой ведь что – прямая дорога обратно! Туда, откуда я только что и вышел, да подальше захотел уйти! Не обессудь за отказ, отпусти меня подобру-поздорову! Никому про тебя не скажу, никому не поведаю, видит Бог, душой не кривлю, это говоря!

– Эх, дурак ты, Степан! – вздохнул Микита, – А ведь я добра тебе желал! Ну, как знай…

Кивнул Микита головой, глянул эдак-то будто с болью и злостью, тут и вспыхнула молния в Степановой голове. Колокольным звоном отозвалась жгучая боль, и повалился он на траву, едва не угодив головою в огонь. Мир погас, тьма разлилась в сознании, и уже не слышал он, как весело загоготал Захар, как басом ему вторил здоровый молодец, который стоял позади Степана, он и исполнил молчаливый приказ Микиты – обухом Степанова же топора, взятого из его мешка, ударил он сидящего перед ним человека.

Глава 6.

Давно погасли уголья в Степановом костре, лихие молодцы разлеглись по поляне на отдых и только громкий храп разгонял налетевшее с болот комарьё. А Захар, прозванный Степаном «хитроватым», вместе с тем здоровенным детиной, ударившим Степана, тащили теперь его обмякшее тело к краю чёрного болота.

– Да чего его далече так ворочать! – бурчал детина, – Так и надорваться можно, каждого таскать! Ты, Захарка, давай пособляй, а не рядом иди!

– Тебя, Прошка, спросить забыли, чего делать! – рявкнул на него Захар, – Твоё дело справлять то, что говорят, и рот на замке держать! Думаешь, не знаю я, что ты ко вдовушке в Ярмилино бегаешь? Думаешь, не ведаю, что у ней в хлеву прячешь, да какие разговоры с ней ведёшь? Вот и помолчи, покуда сам цел!

Детина побледнел, это было видно даже в свете неяркой луны, взошедшей по-над лесом. Он крепче взял за безвольное тело человека и потащил его к самой трясине.

Болото жило и наполняло округу своими звуками. Протяжно и тоскливо кричала какая-то птица, странное уханье и бульканье слышалось за поросшими редким кустом кочками.

– Глянь, как проседает под нами, – испуганно сказал Прошка, – Того и гляди сами вместе с им и уйдём в трясину! Давай тут его кинем, он всё одно не жилец, я ему видать башку рассёк, хоть обухом-то всего в полсилы дал!

Захар, который и до слов своего напарника почуял, что под ногами уже нет твёрдой земли, остановился раньше и теперь смотрел вслед Прошке, тянувшем за подмышки бездыханного Степана. Идти дальше в болото было боязно, но и ослушаться приказа того, кто назвался Микитой, было ещё страшнее. Перехватив валявшуюся под ногами палку, он пошёл за Прошкой и пробурчал:

– Тяни давай! Вон, до тудова дотянем, там вишь – трясина чёрная, в неё и скинем, ему всяко уж не выбраться! Крепко ты его приложил, а по мне, так ещё бы крепче надо. Не тягали бы его сейчас, там бы и бросили мёртвого!

Прошка тяжело вздохнул, но помня недавние угрозы и зная злой и мстительный характер своего сотоварища, потащил Степана туда, куда указал Захар. В каждый след, оставленный на сыром мху, набиралась черная вонючая вода, и Прошка, задыхаясь от усталости и страха, прохрипел:

– Всё, хорош! Тут кину!

Вздохнуло болото, чавкнула трясина, принимая в свои чёрные объятия живого ещё человека. Закрылась вода над его головой, только тягучие чёрные пузыри поднялись на поверхность.

– А-а-а! – заорал вдруг Прошка, обнаружив, что и он резко ушёл по колено в ряску, – Мама! Мамочка! Захар, тяни!

Дикий ужас исказил его лицо, а Захар, вместо того чтобы протянуть товарищу палку, которую он держал в руках, шарахнулся в сторону. Но после, оправившись и найдя под ногами твёрдую кочку, всё же протянул палку истошно вопящему Прошке, уже по пояс стоявшему в трясине.

В считанные секунды оба они, перепуганные и грязные, оказались уже на краю болота, устало повалившись на твёрдый пригорок, поросший белёсым мхом. Переглянулись, часто дыша, и заспешили скорее уйти из этого страшного места! А болото, потерявшее часть добычи, вдруг завыло, застонало, как человек! Может это им конечно показалось, у страха, как известно, глаза велики, но дёру они оттуда дали такого, что вмиг оказались на поляне у костра.