Каторгин Кут

– Ты… меня…, – захрипел Миките очнувшийся Захар, отплёвывая кровь из разбитого рта, – Не этого халуя, а меня, палкой…

Он тяжко дышал, кровь заливала его рот, струилась из свёрнутого на бок носа. Он не глядел на Степана, а не сводил глаз с Микиты.

– Да ты что, я ж ненароком! Хотел вас разнять, по спинам огреть, а вы же сцепились, – затараторил Микита, отступив на шаг от Захара и поглядывая на злого Степана, видно было, что он опасается их обоих.

– Ладно, побарагозили, и будя, – сказал Захар, отирая лицо и подымаясь, – Ты, Степан, на меня не серчай, опосля мне ещё спасибо скажешь! Все станут думать, что тебя разбойники-душегубцы погубили и выселок сожгли! Героем станешь, молва пойдёт о тебе! Давай-кось, полей мне из баклаги, лицо омою, ох, и крепок у тебя кулак!

– Вот и ладно, чего нам делить! – говорил Микита, у которого в глазах не гасла тревога, а голос подрагивал, – Идти надобно, а вы тут… Ну, омывайтеся, я покудова передохну, нога разнылась!

Степан с трудом унял дрожь в руках и ногах, сердце исходило тёмной злобой, он лил в Захаровы ладони воду из баклаги и старался не глядеть на его затылок, которой так хотелось размозжить…

– Сперва нам надобно к старой заимке завернуть, – сказал Микита Степану, – Дорогу туда я знаю, покажу. Там заночуем, туда никто не сунется, а уж оттудова ты нас выводить болотами и станешь.

– Так вот где ты всё добро наше ухоронил, – протянул Захар, закидывая за спину свой мешок, – А врал, что на старой копи, ишь ты, хитрец.

– Потому и сохранно, что никто не знает, где оно ухоронено, – усмехнулся Микита, – Вот ты не знал, и хорошо, а теперь пора пришла, тогда и узнал. Теперь не на три дюжины душ, а на троих всё поделим, худо ли?

Степан молчал. Невмоготу было глядеть, как радуются эти душегубцы, что политое кровью да слезами чужое добро им удалось сохранить и делить с ватагой не пришлось… ну да ладно, думал он, поглядим ещё, как кривая дорожка выведет!

Глава 20.

Степан шёл не оглядываясь, поспевают ли за ним его спутники, но слышал за спиной натужное дыхание Микиты, и сопение Захара.

Солнце за эти дни ещё не успело просушить налившийся талой водою лес, мох под ногами то и дело чавкал и оставлял в следе маленькую лужу. Болота кое-где выползали к пригоркам, взбодрённые талой водой, Степан старался обходить опасные места стороной. Он не знал пути к старой заимке, только слыхал о ней от того самого охотника, который к Марье Тимофеевне лечиться бывал, и теперь шёл по приметам. Он страшился, что его спутники поймут, что никакой он не сродник старой знахарки, и мест этих не знает вовсе! Ни одной тропы он не может найти в этих чёрных болотах, да и искать таковые он не собирается. Но всё же до поры ему надобно остеречься. Уже давно опустилась на землю ночь, но, на счастье путников, небо было чисто, и яркая, полная луна освещала им путь.

А спутники его словно ошалели и на Степана почти не глядели, даже бдительный Захарка теперь радостно ухмылялся и пребывал больше в своих думах, чем наблюдал за проводником. Видать, блазнилось ему теперь, как перейдёт он через болота, обойдёт дозорных, да и уберётся от сих мест подале! Станет важным человеком, двор себе заведёт…

– Постойте… постойте…, – задыхаясь прохрипел Микита, – Давайте чуток… отдохнём. Невмоготу мне…

Степан остановился, огляделся по сторонам и сбросив ношу с плеча уселся на поваленное дерево. Захар сделал то же самое, и подал Миките баклагу с водой.

– Что, далече ещё идти? – спросил Захар, – У меня тоже спина трещит уже, по кочкам этим… того и гляди заведёт нас этот… в болото.

Степан исподлобья посмотрел на Захара и хотел было ответить ему грубостью, потому что в ночи тоже не мог найти дорогу, он уже давно шёл наугад, но на его счастье тут заговорил сам Микита:

– Не заведёт, я тут бывал. Мы с Лёнькой тут шли, только вона, по низине, тогда ещё земля подмёрзла, болота были не страшны. А теперь нас Стёпа выше ведёт, по гребню, а заимка, вон она, тама, – Микита указал рукой направление, и Степан незаметно вздохнул с облегчением.

– Так что зря ты, Захар, на товарища нашего наговариваешь, – усмехнулся Микита, – Никому не веришь, старый ты чёрт!

– Жизнь така, – усмехнулся Захар и привалившись к стволу дерева прикрыл глаза.

– Нога болит, – негромко сказал Степану Микита, – Дай испить, чего в доме давал, вроде мне помогает лечение твоё.

Степан добыл из своего мешка маленькую баклажку и подал Миките, а сам покачал головой, не помочь уже ему травами да настойками.

– Помогает, говоришь? А чего делать станешь, когда и эта закончится? – Степан кивнул на баклажку, – Товарищ-то твой все травы да корешки пожёг.

– Да и Бог с ними, чего ты поминаешь! Выберемся за болота, я к лекарю пойду, поправит. На мне и не такое заживало, – усмехнулся Микита, лицо его в свете луны было иссиня-белым, – Но твою доброту и помощь, Степан, я не забуду, не думай.

– Идти пора, чего сидеть, – помолчав, добавил Микита, – Зябко, ночи ещё стылые, а мне… сейчас неохота ещё и лихоманку схватить. Захар! Эй, Захар, ты заснул что ли?!

Теперь, когда Микита сам того не ведая указал Степану путь к старой заимке, тот безошибочно угадывал дорогу, всё же опасаясь в ночи пропустить землянку. Охотничья заимка некогда была пользована часто, который-то охотник шёл сюда за добычей, но после болота отвоевали себе часть этого сухого островка, чёрная вонючая вода подступила ближе, поглотив чистый ручей, бегущий с небольшого холма. И заимку забыли, стали ходить дальше за Липовку, там местность подымалась над болотами, потому и зверь ушёл туда. А землянка почти полностью ушла в землю, крыша её поросла мхом и травою, только старая покосившаяся и частично порушенная печная труба выдавала местонахождение.

Вот её-то и увидал Степан, и мысленно пожелал всех благ и здравия тому охотнику, что так подробно рассказывал о своём неудавшемся походе, стоившем ему ноги.

– Вон заимка ваша, – пробурчал он и глянул на Микиту.

Тот обливался потом, но по телу его шёл озноб, дрожь пробивала его всего так, что укрыть её от пристального взгляда Захара он уже не мог.

– Ну, и где вы с Лёнькой добро схоронили? – насмешливо глядя на Микиту, спросил Захар.

– А вона, схоронили…, – задыхаясь ответил Микита, – Виш, пригорок, на котором камни замшелые? Вот, его-то поди уж теперь и сам Лёнька-покойничек стережёт! Его-то я вона в той трясине оставил, давай-ка, Захарка, покличь, мабудь и явится на зов, покойничек-то! Ночь вона какая, лунная, страшная!

– Да ну, тоже чего придумашь! – проворчал Захар и вдруг перекрестился, искоса поглядывая на край болота, куда указал Микита.

– Стёпа, затопи хоть печурку, обогреемся, – ласково проговорил Микита, – Чутка передохнём, по утру заберём добро и в путь отправимся. Прибрал Бог Лёньку, а я его добром поминаю. Да, а как же…

– Да чего – добром, – ощерился в ухмылке Захар, – То ты его и прибил!

– Ну, скажешь… прибил. Да, пришлось, вот и прибил. А коли бы ты со мной пошёл схорон-то делать, так я бы и тебя прибил – чтоб не выдал, если вдруг что… А ты, Захарка, на меня тогда ещё шибко ругался, что я тебя не взял, а Лёньку позвал. А я тебя пуще Лёньки-то берёг, а ты не понял! Вон, лопата моя в углу так и стоит, завтра пригодится! Дай мне, Стёпа, водицы испить, да я лягу, сосну маненько, силы набраться надо!

– А ты говоришь – любил Лёньку, – ворчал Захар, развешивая на жерди у печи свой зипун, – Ты его и добро выменивать посылал, к уряднику Золинскому, который нам продался, собака! Там же его прибить могли!

– Могли, – улегшись на деревянный топчан, ответил Микита, – Так не прибили же! А урядник… хоть и собака ненасытная, всё больше и больше просил, но ведь это он нам помог… что мы всё добро на золото выменяли, и теперь не с возами через болота пойдём, а с двумя мешками. Ты, Захарка, как думаш, чего человеку легче унести? Денег мошну, али накраденного барахла воз?! Вот и помолчи, раз тяму нету. Всё, дайте поспать. Да не забывайте – по одному в дозор…