Каторгин Кут

– Может найдут, – отвечал Степан, выводя на малой досточке узор, – Куда с этих болот им деваться, ведь дорог не так и много, и почитай на каждой дозор стоит, да не один. Я давеча к тётке Агафье ездил, так по дороге раза три меня дозор окликал, проверял.

– Так-то оно так. Да только уж больно он хитёр, чёрт рогатый! А в Золино, за Липовкой-то, сказывают, дозор-то прибили, всех положили, душегубцы…

Так и жили гудела округа то страшными, то странными новостями, Степан уже и привык к тому, что болтают разное, а что там правда – кто знает. Весна уже чуть разгулялась, на полянах появились тёмные проталины, земля дышала на солнце, отдавая талую воду. В болота, окружавшие и Погребцы и Бондарихин выселок, начали стекаться маленькие ручейки, речушка вскипела сизыми льдинами и налилась начавшимся половодьем.

Степан ждал погоды, когда дороги просохнут и можно будет отправляться в путь. Хоть и горько ему было покидать выселок, и дом, который обогрел его и приветил, и людей, которые стали ему семьёй, а всё же волнительно было и радостно… Пускаться в путь ему теперь было не так страшно – Архип Гаврилович свёл Степана с купцом, державшим магазин в Богородском, тот как раз тоже собирался за товаром, да не один, а дружной ватагой. И охрану себе брали, чтоб не боязно было, вот с ними и уговорился Степан добраться до тракта, а там и дальше, покуда будет по пути.

Долго думал Степан о своей жизни, советовался с дедом Архипом, с Макаром и Ефимом, да и решил, что правильной была та задумка -побывать на родной сторонке, да и вернуться обратно. Только вот захочет ли матушка ехать на чужбину, сможет ли дорогу дальнюю осилить… Степан почему-то был уверен, что матушка его жива, страшился думать другое!

«Расскажу, как здесь у меня дела идут, вон как много на работу зовут, – думал Степан, лёжа на лавке и закинув руки за голову, – Теперь лето, станут дома справлять, кто по зиме сруб поставил да «выветривал» до лета. Значит плотнику всегда работа будет, и резьба у меня получается всё лучше, тоже заказов будет. Вон, уже пришлось двоим отказать, сказать, что уеду. Может матушка и согласится, коли не шибко слаба стала…»

Степан уже засыпал в своих думах, когда во дворе раздались шаги. Он уже привык жить в окружении леса, когда вокруг только его звуки, а теперь… Это шёл человек, шёл тяжело и шатко!

Глава 17.

Степан поднялся с лавки и осторожно выглянул в окно. На дворе была уже ночь, луна на небе светила тускло, укрывшись сероватой пеленой облаков, её мутный лик не мог пробиться сквозь облачное одеяло и осветить землю. Но приглядевшись Степан всё же у видал, что от калитки к крыльцу идёт человек. Хромая и опираясь на палку, человек озирался по сторонам, останавливался и прислушивался.

Человек с трудом поднялся на крыльцо и снова остановился, беспокойно вглядываясь во тьму, окружавшую одинокий дом на выселке. Раздался негромкий стук и приглушённый голос сказал:

– Хозяева, дома ли? Пустите путника заночевать!

– Кто там? – спросил Степан, нащупывая в темноте кочергу и сжимая её в руке.

– Заплутал я, мил человек, – отозвался из-за двери глуховатый жалобный голос, – Не оставь волкам на съеденье, пусти хучь бы в хлев али амбар, коли боисся. Не обеспокою тебя, по утре уйду, я к родне иду в Ярмилино, с Липовки. Приплутал вот, ногу порвал себе… Ох…

Степан понимал, что выхода у него и нет, кроме как отворить. Хоть и не шибко верил в то, что говорил ему припозднившийся путник, а всё же… Когда-то и его, почти бездыханного спасла названая матушка Марья, хоть и приняла его тогда за разбойника. Так ужли он человека бросит на дворе. Подумал, ружьё бы зарядить, да нечем, как на грех.

Скрипнул на двери отпираемый Степаном засов, сам он покрепче сжал в руке кочергу и прислушивался, но за дверью было слышно лишь тяжёлое с пристоном дыхание.

Степан отворил дверь и шагнул на крыльцо, гость его стоял на верхней ступени лесенки, опираясь одной рукой на палку, а другой держась за перила. При свете мутной луны лица его под надвинутой на брови шапки видно не было, на плече у гостя висел небольшой дорожный мешок.

Степан открыл было рот, чтобы приветить гостя, но тут ему в бок упёрлось холодное ружейное дуло и негромкий, такой знакомый насмешливый голос сказал:

– Ну что, хозяин, принимай гостей!

Дрожь пробрала Степана до самой макушки, голос Захара он узнал бы и через сто лет. И вот теперь он стоял у крыльца, прислонившись к стене за оконной ставенкой, усмехался своей ухмылкой и упирал ствол ружья Степану в бок.

– Ты, хозяин, не боись, коли нам поможешь, мы тебя не обидим, – сказал тот, кто стоял на лесенке, и теперь, когда он заговорил громче, Степан узнал Микиту-Кутерьму.

– Ну, ступай в избу, да кочергу-то дай-кось сюды! Есть там у тебя ещё кто? – резко сказал Захар и ткнул дулом ружья Степану в рёбра, – Как положено путников угости да приветь, тогда может и в живых тебя оставим.

Они вошли в избу, Степан зажёг лампу и всё ждал, когда же эти двое распознают его. Но Захар сразу же кинулся осматривать дом, есть ли здесь ещё кто-то. А Микита устало опустился на лавку у двери и отложил свою палку. Нога у него была замотана окровавленной тряпкой, он морщился от боли и потирал озябшие руки.

– Давай, что в печи, всё на стол мечи! – хохотнул Захар, он хоть и перехватил ружьё, но всё же из рук его не выпустил, – А что, есть у тебя чем рану обиходить товарищу моему, а? А?… Так это ты!

Захар прищурился и подошёл ближе к Степану, который стоял возле стола и исподлобья глядел на своих гостей, раздумывая о том, как бы ему кинуться и достать под шестком топор.

– А, это ты, чёрт!… Ну же я тебя… по кускам разберу, – голос Захара охрип и низко раздавался под сводами избы, – В этот раз до кровавой пены… не выбересся, о смерти скорой молить станешь…

Он надвигался на Степана, достав из-за пояса короткий клинок. Степан стоял, глядя в сверкающие злобой глаза и приготовившись встретить врага… крови которого он тоже жаждал!

– А ну, стой! – грозно крикнул Микита и с трудом поднялся, – Охолонись, я сказал! Вы чего, сдурели что ли?! Ну-кась, я сказал!

Захар ощерился, дыхание его было прерывистым, тяжелым… но всё же он повиновался окрику своего главаря, хотя это далось ему с великим трудом. Ноздри раздувались от лютой злобы, рот разъехался в хищном оскале.

Степан же глянул мельком на Микиту, опустил голову и отошёл ближе к печи, не выпуская из виду Захара.

– Нашли время, кулачный бой устраивать, – Микита снова опустился на лавку, было видно, что каждое движение вызывает у него страдание и боль, – Захарка, охолонись, я сказал. Ты чего взвился-то?

– Ты чего, ослеп что ли?! – заорал Захар, вращая глазами и указывая Миките на Степана, – Ты чего, не признал его?! Мы его тогда с Прошкой-покойничком в болото кунали, как он выбрался, а?! Ты как выбрался, гад ползучий?!

– Не твоя забота! – проворчал Степан и сел на низенькую скамеечку у печи, шесток был совсем близко, только руку протяни, и вот он – топорик…

– И что за беда, с болота выбрался? – Микита устало потёр лицо, – Ты, Захарка, как пёс, будто с цепи сорвался. Угомонись, чего орёшь, как оглашенный! Ну, не утоп он, и чего?! Мы все в острогах побывали, не такое ещё видали! Ты, Захарка, поди того не знаешь, что он меня тогда в Ярмилино возле урядникова дома застиг, а ничего… не выдал! Это уж после нас старостов помощник укараулил, бес его раздери! Вот и началась наша напасть… нам сейчас помощь нужна, а ты орёшь, как баба на базаре!

– Ты! Говори, да думай, – проворчал Захар, но тон уже сбавил и на Степана не глядел, – А, как знаешь! Ежели решил ты голову сложить – дело хозяйское!

Захар сел в углу, поперёк себя положил ружьё и привалился спиной к стене, не спуская глаз со Степана.

– Ты… как тебя звать, добрый человек, запамятовал я, сколь вас таких бывало, – ласково спросил Микита, глядя на Степана, – Ты не страшись, Захарка у нас любит пошуметь, ничего он тебе не сделает, покудова я не прикажу! Сказывали нам, что тут на выселке бабка живет, лекарство ведает. Так ли это?