Каторгин Кут

Глава 12.

Как вернулись с ярмарки, стал Степан замечать, что порой да и не можется его благодетельнице, хмурился и спрашивал, может какое лекарство достать, на что Марья Тимофеевна неизменно отвечала:

– Не придумали ещё такого лекарства, Стёпушка, от старости-то.

На Покрова́ лёг снег, пока ещё малой совсем, неглубокий и рыхлый, он покрыл белым своим нарядом землю, и на душе стало как-то веселее. Степан ладил в сарае сани, скоро можно будет Рыжуху запрягать, да по дрова. Эх, хорош новый-то топор, ровно тешет податливое дерево! И теперь вот они с названой матушкой и за корзины взялись.

Марья Тимофеевна в этом деле мастерица была, и хоть Степан сам умел корзины вязать, а вот такого диковинного узора, как она, выплетать не умел. Теперь вот прилежно учился, сидя вечером у лучины и глядя на умелые руки названой матушки и стараясь ей подражать. А когда брался за небольшую досточку, да пытался повторить те узоры, что были вырезаны когда-то хозяином этого дома. И с каждым разом всё больше разумел – как держать инструмент, как вывести узор.

– У нас дюже ива хороша на корзины-то, как раз у болот растёт, – говорила Марья, свивая ивовый прут и чуть покашливая, – Я тебе опосля покажу где, как поедем в Липовку, там у меня тоже сродники, Агафья с мужем да ребятами, сестра моя родная. А на Липовке-то все мочало дерут, спасу нету, всё говорят, что там оно какое-то шибко хорошее. А по мне – мочало как мочало, чего ему…

Так и жили, иногда Степан подряжался куда-то в работу, понимая, что это с лёгкой руки Марьи Тимофеевны его то и дело зовут плотничать. Тогда он уж во всю старался, стал брать с собой инструмент Ивана Михеевича и примеривать его к своей работе. То притолоку чуть украсит, то ещё что. Хозяева дивились, но ничего, довольны были. А уж ребятишки, которые всё вертелись возле пришлого плотника и получали от него то коника, то ещё какую зверушку, вырезанную из попавшегося под руку сучка, и подавно!

Когда ударил первый лёгкий морозец, приехал побывать дед Архип, да не один, а со старшим сыном Макаром, бородатым крепким мужиком с черными волосами. Наверно, такие раньше и у самого деда Архипа были, пока их серебром не покрыло, думал Степан.

– Мы за тобой, Степан Фёдорыч, – сказал дед Архип, – Коли сам желаешь. В Елашиху завтре до свету поедем, там надо подсобить, тебе по плотницкой части есть работа. Бывший барин хорошо платит, не омманывает! Так что скажешь? Согласен?

Степан глянул на Марью Тимофеевну, которая согласно кивнула, и с благодарностью приглашение такое принял. Глядишь, и соберёт он до весны какие-никакие деньжата, чтобы путь свой продолжить!

– Ну, вот и ладно! По пути в Ярмилино Ефима прихватим, сына моего, тоже с нами поедет, – гудел дед Архип, – Вот и соберёмся, считай – артеля! Что, Марьюшка, управисся пока одна-то?

– А что, управлюсь, – улыбнулась та в ответ, – Поезжайте с Богом.

Собрался Степан в путь, на другой день и поехали. Макар оказался весёлым балагуром, Степану он понравился, они сидели в санях позади деда Архипа и разговаривали, как давние знакомцы.

– А ты, Степан, расскажи, как ты Микиту-Кутерьму встретил, а? Дюже интересно! Страшно поди было?

Степан, который уже не так страшился вспоминать былое, рассказал, что когда он впервые разбойника увидал, то знать ничего не знал – кто такой есть этот Микита, чем промышляет, хоть, конечно и догадался. Особенно по виду и повадкам Микитина главного помощника Захара, как уж тут не понять, что не пахари-косари перед тобой!

– Вон, уж Ярмилино видать, – сказал им дед Архип, – Скоро доедем до Ефима, пообедаем! А кось, гляньте, чегой-то тама такое? Пожарище никак?!

На колокольне небольшой церковки тревожно гудел колокол, бередя сердце, да гудел не к заутрене… Степан с Макаром привстали, держась за плечи возницы и разглядывая, что впереди.

На самом краю села, у околицы, гудела толпа. Крайняя в ряду изба, которая стояла «спиной» к самому лесу, теперь полыхала, рассыпая искры, широкие клубы дыма поднимались в налитое тучами небо. Народ сновал к колодцу и обратно, другие кидали снег, смешанный с землёй, тщетно пытаясь победить бушующий огонь. Мужики баграми тащили обвалившиеся брёвна, чтобы огонь не перекинулся на дворовые постройки и не пошёл дальше пожирать деревню. Кричали друг другу мужики, бабы охали и причитали, поглядывая на что-то, темнеющее на взрытом у дороги снегу.

Приезжие, дед Архип и Макар со Степаном, соскочили с саней и кинулись помогать, чем только можно. Не скоро, ох не скоро сдался огонь… нет, не победили его люди, просто он «съел» всё, что раньше было большой бревенчатой избой, и ослабел сам собою. Мужики утирали потные закопчённые лбы и радовались хотя бы тому, что «красный петух» не пошёл гулять далее по деревне.

Степан обтёр горячее лицо, прихватив пригоршню снега и похлопал Макара по запачканному разлетевшейся золой зипуну. Они сели на край саней, пока дед Архип разговаривал со старшим, и только теперь Степан разглядел, что же там лежит у дороги. Это были прикрытые полотном тела… Бабы прижимали к лицу ладошки и горестно качали головами, глядя на них.

– Ох, беда-то какая! – говорила одна дородная женщина в синей душегрее, – Как жалко Фросю, ох-ох… Такая молодая! А этот, мужик еённый-то, откудова хоть будет?

– Говорят, что он с самой Перми, по торговым делам здеся! – тихо всхлипывая отвечала ей женщина чуть постарше, стоявшая рядом, – А Капустина сказывала, что он к Фросе свататься приехал, с собой звал… Тоже ведь молодой, справный, а ко вдове сватался, к Фросе! Ох, и судьбинушка, вона как обернулось… Фрося мужа схоронила, а теперь и сама следом за ним… не поспела пожить-то, ох, горе… И ведь что? Пожар-то сосед Фросин увидал, Горев Осип, кинулся на улицу, почитай уже в огонь… и их обоих из избы выташшыл, уж бездыханные оба, вон оно как вышло! Урядник сказал – дымом задохлися оба! Тока Осип то успел сперва Фросю, а потом и етово мужика, как и крыша валиться начала!

За женщинами стояли две старухи в шалях, они шептались тихо и беспрестанно крестились, оглядываясь по сторонам, не слышит ли кто. И не обращали внимания на двух усталых и измазанных сажей мужиков на санях. Одним их них и был Степан, он-то хорошо слышал, о чём шептались бабки.

– С Перми, как же! Прости меня, Господи, душу грешную! Разбойник он, как есть разбойник! Кума сказывала, этот мужик-то у ейной бабки вино куплял! Тряс сумой-то, откудова такие деньги, а? Разбойник, кума сказала, истинно!

Степан покачал головой, ох эта людская молва… чего только не придумают, даже про тех, кто уже и ответить не может…

«Разбойник! Разбойник? – вспыхнула в голове тревожная мысль, – Ярмилино, вдова… где же это я слыхал… или приблазнилось?»

Степан никак не мог вспомнить, но что-то такое металось в его голове, он никак не мог уловить. Увидев, что дед Архип стоит со старши́м, Степан поднялся и направился к ним. Поговорив, все трое подошли к уряднику в вымазанной сажей форме. Тот вслушал их, пожал плечами и махнул рукой, дескать, делайте, что хотите. Степан отвёл дела Архипа чуть в сторону и тихо сказал, оглядываясь по сторонам:

– Дядька Архип, мне надо глянуть на этого… который погиб в избе-то. Пойдём вместе, и старшого прихватим, чтобы народ не смущать.

Дед Архип глянул в нахмуренное Степаново лицо и кивнул. Они подошли к лежащим на снегу бездыханным людям, прикрытым обгорелым полотном, Степан поднял край ткани и охнул… «Прошка!» – вспыхнуло в голове, Степан не мог вспомнить, когда он услышал имя детины, от души огревшего его топором тогда, у болот, а потом тащившего его вместе с Захаркой по мху, чтобы кинуть в топь навечно.

– Его Прохором звали, – тихо сказал он деду Архипу, – Это он меня моим же топором тогда… и потом они ещё с одним меня в болото бросили. Второго я на ярмарке видал, ходил к уряднику тогда, сказал ему, так тот только рукой на меня махнул. «Ступай, – говорит, – отседова, видал я вас таких, кто тебе поверит, ты и сам оттудова, небось, товарищ ихний! Что, краденое не поделили?!…» Таков был ответ! Кто же мне, острожнику, поверит! Я опосля по людям пошёл, сказал, чтоб остереглись, так и они порой косо поглядывали. Дескать, кто таков, чего надобно…