Страница 81 из 109
По мере строительства дома 1109 Феликсу становилось все труднее — он вынужден был целыми днями терпеть своего тестя в офисе Kuhn, Loeb. Дом стал закрытой темой для обсуждения, а атмосфера между ними — ледяной. В какой-то момент Феликс признался Фриде: «Я просто не думаю, что смогу дальше работать с твоим отцом при таких обстоятельствах», и Феликс пошел к Шиффу с предложением об отставке. Господин Шифф, глядя на него, сказал: «Если ты уйдешь из этой компании, я позабочусь о том, чтобы ты больше никогда не работал нигде в Америке». Это была серьезная угроза, и Джейкоб был человеком, способным ее выполнить.
Ситуация для Фриды была не легче. Отец не хотел обсуждать с ней этот дом. Хотя каждое воскресное утро он проходил мимо места строительства вместе с Сэмюэлем Саксом по дороге в больницу Монтефиоре, где они ритуально навещали пациентов и проверяли состояние одной из своих любимых благотворительных организаций, когда он подходил к углу Девяносто второй улицы, он обязательно поворачивал голову в противоположную сторону. Наконец, отчаявшись, Фрида сказала: «Возможно, его так расстраивает то, что это готика. Может быть, ему больше понравится, если мы изменим ее на стиль Ренессанса». С этим предложением она обратилась к Гилберту, но тот заметил, что, поскольку наружные стены уже построены, менять тему поздновато.
Строительство дома было завершено осенью 1908 года, то есть через год. К счастью, Шиффы находились в Европе, когда пришло время Фриде и Феликсу переезжать в дом, поэтому они были избавлены от необходимости приглашать Якоба принять участие в этом процессе. Они решили переехать в день рождения своего сына Фредерика, 14 октября. Но, оказавшись в доме, Фрида столкнулась с вопросом, что может произойти, когда отец вернется в Нью-Йорк. Она была уверена, что он больше никогда не будет с ней разговаривать. В ночь перед его приездом она не могла уснуть от волнения, а на следующее утро была слишком больна, устала и напугана, чтобы пойти на пристань встречать родителей, как она всегда делала. Феликс отправился один.
После обеда к ней зашел отец. Его провели в дом 1109 по Пятой авеню и подняли в спальню. Он просидел на кровати рядом с ней больше часа, рассказывая о том, как провел лето в Европе, ни разу не упомянув о том, что живет в новом доме.
Но на следующий день Фриде принесли записку. В ней говорилось следующее: «Мы с мамой желаем тебе большого счастья в твоем новом доме. Хотя он показался мне очень полным, но, наверное, есть что-то, что Вам еще нужно, и мы надеемся, что этот чек поможет Вам». Записка не была подписана, но чек, конечно, был. Он был на сумму 25 000 долларов.
Некоторые ночные сторожа особняка Варбургов, в котором сейчас находится Еврейский музей, утверждают, что в доме водятся привидения. Озорной призрак по ночам патрулирует галереи, грохоча витринами. Если это так, то, скорее всего, это беспокойная тень Якова Х. Шиффа, пытающегося найти свою дочь.
37. «ОСТРОУМНЫЕ И ИНТЕРЕСНЫЕ ЛИЧНОСТИ»
В 1870 г. число евреев в Нью-Йорке оценивалось в восемьдесят тысяч человек, что составляло менее 9% населения города; как таковые они были не более чем объектом случайного любопытства. К 1907 г. в город ежегодно прибывало девяносто тысяч евреев, в основном из России и Польши. (Поскольку русские и поляки казались неотличимыми друг от друга, их всех объединяли в группу «русские»). Еврейское население города составляло около миллиона человек, или примерно 25% от общего числа жителей. К 1915 году их будет почти полтора миллиона, или 28%. Эта статистика поставила перед американизированными немецкими евреями Нью-Йорка самую острую и болезненную проблему, с которой они когда-либо сталкивались, и между немцами и русскими, между верхним городом, где жили немцы, и нижним Ист-Сайдом образовался глубокий раскол.
В царской России 1870-1880-х годов жизнь евреев стала невыносимой. Огромное гетто, известное как Палеопас, включавшее в себя Украину, Белоруссию, Литву и большую часть Польши, превратилось в трясину всепоглощающей нищеты, да и положение евреев, живших за пределами Палеопас, было не намного лучше. В 1880-х годах тирания над евреями была узаконена Майскими законами, которые запрещали евреям владеть или арендовать землю за пределами городов и поселков и не рекомендовали им жить в деревнях. Усиление экономического давления вызвало «стихийные» вспышки 1881 г., резню в Кишиневе в 1903 г. и последовавшие за ней массовые и жестокие погромы. В 1891 г. тысячи евреев были без предупреждения высланы из Москвы, Санкт-Петербурга и Киева, а шесть лет спустя, когда правительство захватило и монополизировало торговлю спиртными напитками, тысячи еврейских трактирщиков и рестораторов были выброшены из бизнеса.
Одной из причин погромов, конечно же, были отчаянные и в основном безуспешные попытки еврейских рабочих организовать профессиональные и рабочие союзы. В 1897 г. была организована Всеобщая лига еврейских рабочих России, Польши и Литвы — Der Algemainer Iddisher Arbeter Bund, которая в течение последующих трех лет возглавила несколько сотен забастовок сапожников, портных, щеточников, квилтеров, слесарей и ткачей, работавших по восемнадцать часов в день за зарплату от двух до трех рублей в неделю. Но многие из этих забастовок были отмечены насилием, кровопролитием и арестами. В первые годы ХХ века по политическим мотивам были арестованы тысячи человек, большинство из них — евреи. В 1904 г. из тридцати тысяч организованных еврейских рабочих почти шестая часть была брошена в тюрьмы или сослана в Сибирь. Палестина превратилась в очаг революционной активности. Революция 1905 года, казалось, перечеркнула все надежды. Единственным выходом было бегство в Америку, страну свободных людей.
За период с 1870 по 1905 год более трети евреев Восточной Европы покинули свои дома. Более 90% из них приехали в США, и большинство из них поселилось в Нью-Йорке.
В Нью-Йорке они нашли небольшую, устоявшуюся, американизированную колонию немецких еврейских семей, солидных, с хорошим достатком, капиталистическим мировоззрением и богатством. По сути, они нашли то, что сами немцы нашли в сефардах за пятьдесят лет до этого. Новоприбывшие из Восточной Европы были оборванными, грязными, бедняками, культурно энергичными, закаленными годами мучений, идеалистами и социалистами. За исключением одного факта — общей религии, немцы и русские не могли быть менее похожи друг на друга.
Для немцев старшего поколения, приобретших патину воспитанности и респектабельности, огромная масса хриплых голосов, «неотесанных, немытых» русских, имевших наглость называть себя евреями, а значит, братьями, была явным неудобством. Газетные публикации об «ужасных условиях жизни в еврейском квартале» на Нижнем Ист-Сайде с сообщениями о перенаселенности квартир, паразитах, мусоре, супружеских расстройствах, насилии, голоде и преступности были серьезной занозой в боку немецких евреев. Причисление себя к евреям вместе с «этими людьми» становилось все более неприятным. «Эти люди» были шумными, назойливыми, агрессивными — «отбросы Европы». Они создавали дурную славу всем. В этот период г-жа Соломон Лоеб советовала своим детям и внукам: «Когда едешь в поезде на короткие расстояния, никогда не спеши выходить, когда он подъезжает к твоей остановке. Люди подумают, что вы назойливый еврей». Адольф Ладенбург предупреждал своего шофера — и это должно было стать правилом жизни для всех членов семьи: «Никогда не пытайтесь проскочить сквозь поток машин. Жди своей очереди, прежде чем ехать. Чем строже он будет соблюдаться, тем лучше для всеобщего блага». И он повторил, чтобы подчеркнуть: «Всем хорошо». Обвиняя русских в антисемитизме, существовавшем в Нью-Йорке, немцы сами стали проявлять антисемитские настроения.
Немецкий еврейский антисемитизм начал формироваться, когда раввин храма Эману-Эль Кауфман Колер, восхваляя превосходство Германии, заявил, что немецкие корни означают «мир, свободу, прогресс и цивилизацию» и что немецкие евреи освободились от «оков средневековья», а их сознание «пропитано немецкими чувствами... больше не восточное». По странной логике немцы стали говорить о русских как о чем-то сродни «желтой опасности», а русский «ориентализм» стал постоянной темой. Немецкая еврейская пресса вторила им, говоря о «неамериканских путях» «диких азиатов» и называя русских евреев «кусочком восточной древности посреди постоянно прогрессирующей окцидентальной цивилизации». Американский иврит спрашивает: «Ждем ли мы естественного процесса ассимиляции между ориентализмом и американизмом? Возможно, этого никогда не произойдет». Газета Hebrew Standard заявила еще более категорично: «Тщательно акклиматизированный американский еврей... не имеет с ними ни религиозных, ни социальных, ни интеллектуальных симпатий. Он ближе к окружающим его христианским настроениям, чем к иудаизму этих жалких омраченных евреев». Да, русские действительно казались людьми с другим цветом кожи. Поскольку многие русские фамилии оканчивались на «ки», их называли «киками» — вклад немецких евреев в американский жаргон. (Считается, что немцы также изобрели термин «бохунк», обозначающий евреев из Богемии).