Штабс-ротмистр

Она застала Виктора Сергеевича за чисткой револьвера. Он бы подумал, как ненароком коснуться её пальцев, но его руки были в оружейной смазке, и офицер только неловко тёр их тряпицей.

— Признайся, хоть немного переживала за меня?

— Нет. Но ночь провела в трансе. Ты же знаешь, отчаянный призыв Одарённого почуяла бы. Узнала бы, что ты в беде.

— Боюсь показаться излишне откровенным… Ты рассказывала, что молодые люди врываются к тебе в голову, только когда теребят свой причиндал и Энергия бурлит от похоти. Поверь, даже при смертельной опасности я бы не расстегнул штаны ради прощального привета.

— Похоть — не единственная сильная страсть, — засмеялась Львова и, шутливо хлопнув его по погону, убежала. Наверно, знала, что там скоро появится капитанская звезда.

На празднестве княжна села не рядом, а напротив. Не хотела подчёркивать, что между ними существуют некие отношения помимо уставных. Зато смотреть на неё было удобно, чем граф занимался в своё удовольствие.

Анастасия, как и в тот первый вечер на яхте в компании штурмовиков, надела армейскую форменную рубаху с незастёгнутым воротом, чтоб взору открылась восхитительная ложбинка между ключиц. Во взоре её, обычно с грустинкой, читались какие-то новые нотки.

Вечерело. Терраса кафе осветилась десятками масляных лампадок. После третьего или четвёртого тоста зазвучала музыка: оркестранты наяривали на скрипке, банджо, контрабасе и духовых. Сначала залихватскую латину. Потом — совершенно европейский вальс. Полковник первый привстал и, одёрнув гимнастёрку, учтиво пригласил Львову. Она танцевала и с другими офицерами, пока очередь не дошла до Тышкевича.

— Вот я и сдержала обещание о круге вальса.

Он вёл её, касаясь через тонкую ткань рубахи девичьей талии, изумительно стройной безо всякого корсета.

— Признателен и весьма. Однако рассчитывал на что-то исключительное. Ты и с другими офицерами кружилась.

— Ревнуешь? Тогда лучше посмотри на тех латиносов, дальний столик веранды. Самый высокий не сводит с меня глаз. Я уж отвод включала — не действует. Одарённый. Родовитый. Наверняка решится на штурм.

— Ну… пусть рискнёт.

Он и правда решился — тотчас после танца с Тышкевичем. Не дождался даже, чтоб тот проводил барышню к столу.

— Боярич Луи Монморанси, капитан гвардии боярина Монморанси. Имею честь пригласить вас, сударыня, на следующий танец.

Он поклонился и щёлкнул каблуками, прижимая правую руку к сердцу. Был галантен до невозможности.

— Боюсь, сударь, она не намерена принять ваше приглашение.

Монморанси перевёл глаза на графа, словно увидел его впервые.

— Возможно, барышня сама способна решить?

— Вы бесконечно правы, ваше благородие. О нежелании танцевать и общаться с вами она мне сообщила ещё во время вальса.

Львова молчала. Вряд ли радовалась, что молодые офицеры вот-вот передерутся из-за неё, такое не впервой. И могла сама закрыть беседу, просто выпростав ладошку с зажжённой на ней шаровой молнией. Но деликатно молчала, предоставив выпутываться спутнику, иначе поставила бы его в неудобное положение.

— К сеньорите вопросов не имею. Но вам должен попенять — вы неуважительно разговариваете с бояричем. И для вас я — не «благородие», а «ваше сиятельство».

Вообще то, в военных отрядах принято обращаться по званию, а не по титулу. Звание видно по погонам, а о дворянском статусе надо ещё узнать. Тышкевич догадался, что выскочка стремится принизить его перед Львовой, напирая на своё «блаародное» происхождение в пику ординарному офицеру.

Граф и не думал отступать.

— Вы оскорбили меня, считая положение какого-то боярича выше моего, графа из коронных российских земель.

— Хотите изобразить себя пострадавшим? Тем самым выбрать оружие для дуэли?

— О, коль произнесено слово «дуэль»… Где и когда?

— Здесь и сейчас, — заявил латинос. — Секунданты — мои друзья.

— Мой — корнет Искров. Что касательно оружия… Оно будет необычным. У вас же есть, Монморанси, какой-то домашний любимец? Пёс-волкодав, например. Предлагаю взять наших питомцев и сойтись, больше никакого оружия.

— Кто же ваш любимец, граф?

— Красотка. Ящерка такая из Тартара. Если мерить с хвостом, саженей шесть в длину.

— Тогда я тоже… — подхватился Монморанси, но тут же остыл. — Нет. Дуэль — это наш поединок, а не боевых животных. Имейте честь, граф. Магия, револьвер, шпага, сабля.

— Сабля.

— Хороший выбор, — нехорошо улыбнулся боярский сын. — Достаточно смертельный.

— Добавлю, — вмешалась Львова. — Считаю низким ваш поступок — вызывать на смертный бой человека, спасшего многих и защищая их от тварей Тартара. И только для того, чтоб произвести впечатление на девушку, которой вы безразличны. Поскольку дуэли между мужчинами и женщинами не приняты, я просто убью вас как собаку, если этого не сделает мой товарищ. А если ваши сообщники вздумают вмешаться — положу и их.

Такого оборота боярич явно не ожидал. Нервно сглотнул, отчего дёрнулся кадык. От дуэли, тем не менее, не отказался.

Расчистили круг, отодвинув столы. Полковник заверил хозяина заведения, что гвардия Львовых возместит ущерб, коль в первый же вечер после открытия от кафе мало что останется.

Соперники нацепили блокираторы магии, но не те, как на палубе яхты, а полностью выключающие кристалл. Даже целительские плетения.

— Ты владеешь саблей? — поинтересовалась Анастасия с плохо скрытой тревогой.

— Отчасти. Я из шляхты по матери. Мы с детства учились. Правда, сейчас сабля — лишь часть парадной формы.

Кто-то из ординарцев, метнувшись в лагерь, принёс саблю Тышкевича. Монморанси уже разминался, выделывая клинком сложные вращения.

— Дорогая! Он обучен куда лучше меня. Поэтому вспомню один очень странный приём из арсенала Девятого Отделения. Поганец его не ждёт. Только, ради Бога, не волнуйся, когда увидишь мою кровь.

— При виде крови не бледнею. Удачи!

Если бы сражались два спортсмена, бой выглядел бы эффектно — с множеством приёмов и контрприёмов, выпадов и отражений ударов, выверенных перемещений в поиске лучшего места для атаки… Желающие видеть подобное точно бы разочаровались.

Монморанси ухватился за длинную рукоять обеими руками и поднял клинок над правым плечом, чтоб рубануть наискось, при удаче развалив врага от шеи до поясницы. Но, скорее всего, вынуждая того подставить свою саблю, что даст возможность выполнить финт, а обещанный сверху — всего лишь обманный.

Тышкевич взял саблю в левую руку и прикрыл левую часть корпуса от нападения сверху, после чего пропустил выпад соперника, даже шагнул вперёд, глубже нанизываясь на клинок, пробивший тело насквозь и точащий из правой лопатки.

Длилось это какие-то доли секунды. Прямо со сталью в теле, граф одним рубящим движением снёс голову Луи Монморанси, затем вытащил из себя его саблю и только после этого позволил себе рухнуть на доски пола, уже в падении срывая блокиратор магии.

Пришёл он в себя довольно быстро — уже минуты через три. Открыл глаза и, лёжа на спине, обвёл глазами окруживших его.

— Ты — сумасшедший! — её голос источал такую злость, что, казалось, обещанная шаровая молния полетит не в друзей покойного задиры, а в самого Виктора Сергеевича.

— Я — в раю? Если здесь сударыня Анастасия, я точно в раю. Ан нет, то же самое кафе. Господа! Не поможете ли мне подняться?

Он ещё успел насладиться выносом тела противника. Товарищи усопшего положили того на ковровую дорожку и подняли. От их неловкого движения голова, пристроенная возле тела, выпала и покатилась к ногам графа, едва удержавшегося, чтоб не пнуть её ногой.

— Капитан! Нет слов… — начал командир отряда и запнулся, в самом деле не представляя, как обозвать сумасбродную выходку своего офицера.

— Полноте, ваше высокоблагородие. Я служил в охране, где до самых печёнок вбито: защищай доверенную тебе персону даже ценой жизни, принимай на грудь назначенный для неё удар. Мы принимали несмертельные раны, врачуемые амулетом, и ещё успевать нанести удар в ответ. Сабля этого негодяя за миг застряла в моих рёбрах, и ему было нечем прикрыть шею. Просто совсем вышло, будто отобрал леденец у ребёнка. Правда, боль изрядная, когда тебя протыкают насквозь, — он широко улыбнулся и предложил: — Желающих могу научить приёму!