Страница 34 из 105
И лишь в последний год их обучения в школе старшей ступени случай свел их вместе. В начале семидесятых начался новый период культурной революции. Председатель Мао решил, что «красные охранники» – хунвейбины – прежде его пылкие сторонники – препятствуют усилению его власти. Поэтому Мао объявил: необходимо, чтобы хунвейбины – их тогда стали называть «грамотной молодежью» – ехали в деревню и «учились у бедняков и середняков». Тем самым молодежь удалялась из городов и не могла ему помешать. Общенациональная кампания проводилась под барабанный бой и звуки гонга. Наивно откликнувшись на призыв Мао, миллионы юношей и девушек поехали в отдаленные провинции. В провинции Аньхой, Цзянси, Хэйлунцзян, во Внутреннюю Монголию, на северную границу, на южную границу…
Юй Гуанмина и Цзин Пэйцинь, хотя по возрасту они еще не могли быть хунвейбинами, зачислили в ряды «грамотной молодежи», несмотря на то что они так и не закончили школу. Им выдали красные цитатники председателя Мао. Они, как представители «грамотной молодежи», также должны были покинуть Шанхай, чтобы «перевоспитываться в деревне». Им предстояло поехать в военную сельхозкоммуну в провинции Юньнань – на юг, на границу с Бирмой.
Накануне отъезда мать Пэйцинь пришла в гости к родителям Юя. В ту ночь родители долго проговорили. На следующее утро к Юю пришла Пэйцинь, а ее брат, работавший водителем грузовика на 1-м Шанхайском сталеплавильном комбинате, отвез их обоих на Северный вокзал. Они сидели в кузове на сундуках, в которых уместилось все их имущество, и вместе с ликующей толпой, провожавшей их, пели: «Езжайте в деревню, езжайте на границу, езжайте туда, где вы нужнее родине…»
Как понял Юй, тогда родители устроили им нечто вроде помолвки; однако он согласился почти не думая. Родители хотели, чтобы они, два шестнадцатилетних подростка, посланные за тысячи километров от дома, заботились друг о друге. А Пэйцинь к тому времени расцвела, превратилась в хорошенькую девушку, стройную и почти такую же высокую, как он. В поезде они стыдливо сидели рядом. В деревне они действительно поддерживали друг друга. Иначе они бы не выжили.
Военная сельхозкоммуна, куда их послали, находилась в отдаленной местности под названием Сишуанбаньна, затерянной в дебрях южной провинции Юньнань. Почти все тамошние бедняки и середняки были дайцами, представителями нацменьшинства; они говорили на своем языке и придерживались собственных обычаев. Из-за частых тропических ливней земля в тех краях была заболоченной, влажной. Поэтому дайцы строили себе дома на прочных бамбуковых сваях; внизу, между сваями, бегали свиньи и куры. «Грамотную молодежь» из города поселили в армейские казармы, где они изнемогали от духоты и жары. И речи быть не могло о том, чтобы городские юноши и девушки чему-то учились у дайцев. Правда, кое-что они все же узнали – только не то, к чему призывал председатель Мао. Например, они усвоили дайские понятия о любви. Пятнадцатого числа четвертого месяца по китайскому лунному календарю в тех краях отмечается Праздник обливания; его смысл заключался в смывании грязи, смерти и демонов предыдущего года. Однако у праздника имелся и другой смысл. В тот день любая дайская девушка имела право назвать своего возлюбленного – им становился тот, кого она обливала водой. Той же ночью избранник приходил петь и танцевать под ее окно. Если девушка открывала дверь, счастливец мог провести с ней ночь.
По прибытии Юй и Пэйцинь были шокированы, но быстро адаптировались. Выбора у них все равно не было. Все те годы они нуждались друг в друге, потому что в Юньнани не было ни кино, ни библиотеки, ни ресторана; в общем, там не было никаких развлечений. После долгих часов работы у них были только они сами. Как и многие «грамотные» юноши и девушки, они начали жить вместе. Официально расписываться они не спешили. И не потому, что не испытывали друг к другу никаких чувств. Дело в том, что у неженатых сохранялась хотя бы крохотная возможность когда-нибудь в будущем вернуться в Шанхай. В соответствии с политикой правительства, поженившись, молодые должны были навсегда поселиться в деревне.
Оба – и Юй, и Пэйцинь – скучали по Шанхаю.
В конце культурной революции все снова переменилось. Теперь они могли вернуться домой. Хотя официально о прекращении движения «грамотной молодежи» не объявляли, больше городских юношей и девушек не посылали в деревню «на перевоспитание». Как только Юй и Пэйцинь вернулись в Шанхай, они поженились. Юй, так сказать, получил место в полиции по наследству – по возвращении сына отец вышел в отставку. Пэйцинь распределили на работу в ресторан, бухгалтером. Это было не то, что она хотела, но ее работа оказалась довольно выгодной. Через год после рождения сына Циньциня их брак превратился в спокойную обыденность. Юю почти не на что было жаловаться.
Однако иногда он, как ни странно, скучал по тем годам, проведенным в Юньнани. Он вспоминал, как они вместе мечтали вернуться в Шанхай, устроиться работать на госпредприятии, начать новую жизнь, родить детей и жить совсем по-другому. Сейчас он достиг такого возраста, когда больше не мог себе позволить непрактичных мечтаний. Полицейский первого ранга – скорее всего, им он и останется до конца дней своих. Юй не то чтобы махнул на себя рукой, просто трезвел, становился большим реалистом.
Главное же, не получив хорошего образования и не имея нужных связей, следователь Юй находился не в том положении, когда можно мечтать о карьере офицера народной полиции. Отец прослужил двадцать шесть лет, но вышел в отставку всего лишь сержантом. Возможно, таков и его удел. Правда, в свое время Старый Охотник хотя бы мог гордиться тем, что был частью диктатуры пролетариата. В девяностых годах термин «диктатура пролетариата» исчез с газетных полос. Он, Юй, – всего лишь ничего не значащий полицейский низшего звания, получающий минимальную зарплату, почти не имеющий права голоса в управлении.
И последнее дело лишь подчеркивает его незначительность.
– Гуанмин!
Он вздрогнул и отвлекся от своих мыслей. К скамейке вернулась Пэйцинь – одна.
– Где Циньцинь?
– Развлекается в зале электронных игр. Не начнет нас искать, пока не потратит все деньги.
– Хорошо ему, – сказал Юй. – Тебе не нужно за него беспокоиться.
– Тебя что-то тревожит. – Пэйцинь присела рядом с мужем на краешек валуна.
– Нет, ничего. Правда ничего. Просто вспоминал о том, как мы жили в Юньнани.
– Из-за Сада?
– Да, – сказал он. – Разве ты не помнишь – Сишуанбаньна тоже называется садом?
– Да, Гуанмин, только не пытайся сбить меня с толку. Не забывай: мы с тобой женаты уже очень давно. На работе что-то не ладится, верно? Если бы я знала, не потащила бы тебя сюда!
– Все в порядке. – Юй легонько погладил жену по голове.
Некоторое время Пэйцинь молчала.
– У тебя неприятности?
– Трудное дело, вот и все. – Юй пожал плечами. – Не идет у меня из головы.
– Ты замечательно умеешь раскрывать трудные дела. Все так говорят.
– Не знаю.
Пэйцинь вдруг сжала его руку:
– Знаю, сейчас не самый подходящий случай, но все равно… Если тебе не нравится твоя работа, почему не бросишь ее?
Юй изумленно воззрился на жену.
Пэйцинь не отвела взгляда.
– Да, но… – Он не знал, что сказать.
Он знал, однако, что еще долго будет думать над ее предложением.
– Что, дело не движется? – спросила Пэйцинь, меняя тему.
– Не слишком.
Юй вкратце рассказывал жене о деле Гуань, хотя редко распространялся дома о работе. Ловить преступников трудно и опасно. Не нужно делить свои трудности с семьей. И потом, Чэнь не раз в разговоре подчеркивал, что убийство Гуань – дело щекотливое. Юй не то чтобы не доверял собственной жене; вопрос касался его профессионализма. Просто он сильно огорчен и раздосадован.
– Поговори со мной, Гуанмин. Как часто говорит мой свекор, а твой отец, Старый Охотник, облегчи душу.
И Юй начал рассказывать жене все, что его смущало; он остановился на том, как ему не удалось раздобыть сколько-нибудь ценных сведений о личной жизни Гуань.