Гора Орлиная

— Молодец! — поддержал Алексей Петрович, пощипывая седую бороденку. — Меня, старика, вот как обогнал. Но ежели серьезно говорить, так оно и должно быть. Все правильно получается, крепнет рабочий класс. Я дальше дяди Кузьмы шагнул, а ты, Кольчик, дальше меня… Не будь этого — и жить бы не стоило!

ЭПИЛОГ

Надвигалась ночь.

Николай осторожно вел Надю по ступенькам крыльца. Она хотела вырваться и сбежать вниз сама, но он удержал ее.

— Непослушная ты девчонка!

— Извини… я просто забыла.

Надя остановилась, оглядела себя — свое бежевое свободное платье, синий жакет нараспашку. Эта небрежность была приятна ей.

— Оберегаешь ты очень, — сказала она, опираясь на его руку. — Это старит меня.

Николай засмеялся от души.

— Никогда бы не подумал, что можно сказать такое. Догадайся, что может состарить женщину в тридцать лет? Заботы мужа! Я же о тебе беспокоюсь!

— Напрасно… хотя я тоже волнуюсь немножко, — созналась она, — и даже боюсь… все женщины боятся. Я как-то у Нины спрашивала…

Наде нравилось ее новое положение. Одно только смущало ее. Она стала более жалостливой, иногда — до слез… Откуда брались неожиданные слезы, она и сама не знала. Дивилась Надя и переменам своего настроения: вдруг становилась дорогой какая-нибудь мелочь, которую она и не замечала раньше, или вдруг, уйдя в себя, ничего не видела перед собою, ни в чем не нуждалась, ничему не хотела улыбнуться. В такие минуты даже очень важное казалось ей незначительным.

— Ты, как всякий мужчина, сына, конечно, ждешь? — проговорила она.

— Совсем не обязательно.

Николай осторожно повернул ее к себе, поцеловал, погладил по щеке, приласкал, словно маленькую.

Раньше, замечала она, ему самому хотелось быть маленьким в ласках. Теперь же он, казалось, неудержимо рос и мужал, а она становилась меньше и меньше. Еще раз поцеловал он ее в глаза, повел по тропинке к трамваю…

Была такая луна, какую она видела только в юности и какой больше не надеялась увидеть в беспокойные годы замужества.

…Проводив Надю в больницу, Николай не мог уснуть до рассвета. Ранним утром он сидел у телефона и ждал звонка.

Больница была недалеко. В сотый раз мысленно преодолевал он этот путь: выскочив из подъезда, попадал в трамвай, несся по заводской улице, которая с юношеских лет запомнилась ему навсегда своей свежей брусчаткой, своими первыми робкими елочками; спрыгнув с подножки трамвая, вскакивал в троллейбус и вскоре оказывался на одной из нагорных улиц, оттуда можно было видеть весь комбинат, а там и начиналась та тополиная аллейка, в конце которой виднелось большое здание с множеством окон. Сейчас окна, должно быть, отражают зарю. Издали в них он ничего не увидел бы.

Одиноко он сидел у телефона и ждал звонка.

Передний угол комнаты был занят детской плетеной коляской, в ней лежали распашонки и прочие вещи из пока неведомого для него мира. Окно было распахнуто, и ранний ветер шевелил тюлевой шторой.

Раздался звонок.

Николай бросился к телефону.

— Леонов слушает!

Он не сразу узнал голос табельщицы, которая по его поручению сообщила, что в цехе работа идет нормально.

— Нормально? — словно бы удивился Николай и потом поспешно добавил: — Хорошо, спасибо. Больше не звоните.

Опустив трубку, уперся руками в стол и закачался на задних ножках стула.

Перестав качаться, заметил, что у него, кажется, впервые в жизни вспотели руки. Он вытер их платком и с особенно острым ощущением подумал о страданиях Нади. То, что Надя страдает или должна страдать, он почему-то раньше забывал. Задумавшись, он отвел глаза от окна и посмотрел упорным взглядом на телефон. И телефон зазвонил.

— Да! — крикнул Николай.

— Еще дома? — раздался голос старого мастера.

— Жду вот, жду…

— А я справиться решил, как там. А так больше ничего, — словно оправдывался Алексей Петрович.

Прошло неизвестно сколько времени.

Раздался стук в дверь. Быстро, словно они бежали всю дорогу, в комнату вошли Наташа и Филька.

— Я же тебе говорил — нечего спешить.

— И хорошо, что поспешили, а то могли бы не застать, — ответила Наташа. — Что, еще ничего не знаете?

— Терпеливо жду.

— А вы гостинец приготовили?

Николай даже испугался.

— Забыл! Постой-ка я добегу до углового магазина. А вы смотрите, звонка не прозевайте. Я быстро.

— Я еще успею так-то вот помотаться. Как ты думаешь? — спросил Филька, когда Николай выбежал из комнаты.

— Дурень ты, вот что! — ответила Наташа и стала рассматривать детскую коляску, распашонки, заметила на тумбочке пустышку, между прочим, глянула в зеркало.

— А все-таки они позаботились, — проговорила она.

— Заботиться всегда надо заранее.

Филька говорил с шутливой серьезностью, и Наташа снова назвала его дуралеем, но тут же и поцеловала его, растрепала ему ершистые волосы, отступила, чтобы лучше оглядеть, и в это время раздался телефонный звонок.

— Да, квартира Леоновых… Слушаю. Он скоро придет. А что? Мы как раз ждали… Счастливо? Вот хорошо! А кто? Девочка? Придет, придет он сейчас, только на минутку вышел.

Наташа посмотрела на Фильку.

— Девочка! — сказал он и выразительно выпятил нижнюю губу. — Расстроится начальник…

Вошел Николай.

— Звонили?

— Звонили…

— Кто родился?

— Ребенок… — уклончиво ответил Филька.

— Да, да, поздравляем вас с рождением ребенка! — торопливо заговорила Наташа.

— Да кто же родился? — спросил Николай, роняя покупки.

— Вы знаете, в трубке был такой шум, что я не расслышала, а переспросить не успела. Вы бегите, сейчас же бегите. Просили прийти, принести чего-нибудь…

— Не расслышала? Как же так? — недоумевал Николай.

— Бегите, — повторяла Наташа. Она подошла к окну и сказала: — Как раз трамвай подходит.

Николай бросился из комнаты.

Ловко вскочил он в трамвай, который на этот раз двигался очень медленно, хотя почему-то парнишка, пытавшийся вскочить на подножку вагона при повороте, не успел. «Странно, почему не успел?» — все думал Николай, не замечая, как в вагоне дребезжат стекла.

Троллейбус не заставил себя долго ждать, хотя шел тоже очень медленно, нескончаемо долго добирался до тополиной аллейки, но все же добрался.

Николай пошел по этой аллейке довольно быстро, подхватывая то один, то другой сверток, наконец увидел широкое крыльцо в несколько ступенек. В два прыжка очутился он у самой двери и настойчиво позвонил.

Ему открыли, он назвал себя и хотел пройти вместе с дежурной сестрой.

— Вам нельзя, папаша.

«Папаша! — мелькнуло у него в голове. — Ах да, в самом деле, ведь я теперь папаша!»

— Почему же нельзя? — спросил он как будто с огорчением, в то время как был рад, потому что боялся встретиться с Надей именно сейчас, не зная, что надо говорить в такую минуту. Но, оказывается, просто нельзя!

— А кто родился? Почему не говорите?

— Как же это не говорим? Ведь сказали же по телефону, что девочка.

— Девочка? Хорошо, — проговорил Николай, но так, что сестра поняла: ждал сына.

— Дочка спит сейчас, а жену вы можете посмотреть. Пройдите налево вдоль стены, третье окно от крыльца. Посмотрите. А посылочку давайте сюда.

Николай уже забыл о своих свертках. Он неловко передал их сестре, а сам спрыгнул с крыльца и побежал к третьему окну. Николай вспомнил это окно. На мгновение потемнел день. Он испугался этого затмения, сжал кулаки до боли и постарался уверить себя: это было другое окно, где-то далеко, совсем не здесь…

Окно оказалось довольно высоко над землей. Но потому, что нижний косяк его был захватан многими руками, а внизу, на выступе фундамента, заметен был след от многих ног — небольшая выемка в цементе, Николай понял, как надо действовать: быстро поставил в нее ногу и, подпрыгнув, ухватился за косяк.