Проект "Мессия"

— Я хочу мороженого! — твёрдо сказала Каттери и как истинная айя высокого Дома, гордо вздёрнула голову.

Каттери не видела лица мороженщика, но почувствовала, как по его членам прокатилась волна дрожи, когда он узнал их.

Когда он заговорил, голос его звучал неуверенно:

— Мое почтение, айя, чего желаете?

Он выбрал нейтральное — айя— «дочь дома», не уточняя, какого дома. Отец Каттери побагровел бы от злости, усмотрев в подобном обращении неуважение. Все на побережье от Красного мыса до деревни «У Трех столбов» знали чья она дочь. Сама же Каттери равнодушно не заметила его глупой ошибки, расправила плечи и убрала руки за спину. Они просто две девочки, что зашли купить мороженного.

— Мне сырное и шоколадное! — в предвкушении сказала Каттери.

— А мне, пожалуйста, — Келли закусила губу и задумчиво склонилась над витриной, — вон то красненькое и рядом с ним зелёненькое. А что это за черные ягоды?

— Это изюм, — ответил мороженщик.

— Исиум? — переспросила Келли. Произношение давалось ей плохо, мешали боковые, острые клыки, которых она стеснялась. Из-за этого Келли редко улыбалась, а когда смеялась, то всегда старалась прикрывать рот рукой.

— Изюм, — повторил мороженщик, голос его звучал немного снисходительно.— Это такие сушеные ягоды. Вы когда-нибудь видели виноград? Говорят, — наба понизил голос, — в Ксаравии он растёт прямо на улицах города.

Каттери рассмеялась.

— Нам мороженое, пожалуйста, наба Терций, а в Ксаравии на улицах города, только грязь сама по себе растёт, и песчаный каам, растение-паразит, он очень похож на виноград, но есть его ягоды я вам не советую.

— Ката! — возмущённо зашипела ей в ухо Келли.

Мороженщик вздрогнул, выдал им выбранное мороженое в каисовых стаканчиках с ложечками и больше ничего не сказал. Келли расплатилась и они вышли под высокое, весеннее солнце.

К горлу подкатила привычная горечь разочарования. Каттери мечтала хоть раз, оказавшись среди людей, не услышать, как дрожит в воздухе суеверный страх, смешанный, как краски на палитре, с любопытством или с затаённым, жгучим стыдом.

Люди боялись её. Её, дочь наследного Дома лен Валлин. Боялись её дара, из-за которого она была для них подобна ненавистным неведомым. И все же иногда к страху примешивалась толика надежды, что она и есть та самая искра, из которой разгорится пламя. Что она, айя Дома лен Валлин, наследница синей крови Вестников, и есть тот самый символ будущего перерождения человека во что-то большее. Бесконечное, как сама милость Творца.

— Ну почему ты никак не научишься держать язык за зубами? — спросила Келли. Она злилась, но старалась говорить сдержанно. Получалось у неё плохо.—Вот зачем ты назвала его по имени? Он теперь всем расскажет, что ты ещё и мысли читаешь! Люди скоро с вилами на нас пойдут. И так шепчутся по углам.

Они неторопливо шли вверх по тропе, вдоль ярких шатров, которые Каттери виделись, как белый рисунок на чёрной доске. Узкая тропа под ногами, опоясывающая чёрный камень холма, была как горящая красная нить, а люди, что двигались вверх и вниз, как множество цветных пятен. Узнав ее и Келли, люди старались как можно скорее уступить им дорогу, свернуть с тропы, нырнуть под навес лавки.

— Я проявила уважение, — твёрдо ответила Каттери.

— Лучше бы ты проявила осторожность!

Келли тяжело вздохнула, помолчала, а потом добавила:

— Зайдём ещё к Самаре, хочу себе пару мотков пряжи и иглы новые. Тебе глина нужна, та, красная, которую мы в прошлый раз покупали?

— Я очень устала, — сказала Каттери. Больше всего ей хотелось сейчас спрятаться в темноте и тишине своей спальни. — Давай поскорее вернёмся домой.

Но скорее не получилось.

Каттери только-только успела доесть мороженое и они с Келли взобрались на холм, где в центре устанавливали соломенное чучело и бумажное дерево. Чуть поодаль хлопали на ветру пёстрые шатры.

Под тентом слышались молотки, это строили сцену для вечернего представления. В этом году к ним приехали повелители огня, театр кукол и цирковые акробаты, так сообщали голоса мальчишек зазывал. Артисты уже готовились, что-то то и дело взлетало в воздух, слышался грохот, свист и смех. Шумно развивались над головой языки — флаги гильдий. Пахло скошенной травой и красной, смолистой древесиной.

Все это виделось Каттери, как мерцающий рисунок мелом на ослепительно чёрной бумаге.

Каттери дёрнула Келли за рукав, ей хотелось уйти, но вдруг совсем рядом заскрежетало железо и раздались крики. Она почувствовала запах тухлой рыбы и дыма, а потом услышала, как кузнец сказал кому-то:

— Беги за Бергием!

Услышала Каттери и как мальчишка-подмастерье, выполняя приказ мастера, бросился вниз с холма, поднимая волны пыли.

В темноте перед ней отчётливо проступал силуэт огромной птицы. Птица попыталась расправить крылья и женщины вокруг завизжали, застучали от страха сердца, как молотки на каменоломнях. Келли схватила Каттери за руку и попыталась оттащить в сторону, но та будто вросла в землю.

В её темноте появился свет.

— Кулус, — зашептала ей на ухо Келли. В голосе её слышался страх. —У него огромная, шипастая голова и узкая морда с клювом.

Каттери чувствовала, что кулус боялся людей ничуть не меньше, чем люди его.

В первый, весенний месяц ринну, когда птичий гомон не умолкал ни в дан-сол ни в дан-лу, кулус подкидывали свои яйца в чужие гнезда, чтобы прокормить будущее потомство. Вылупляясь, маленький и безобидный с виду серо-синий птенчик, с красивыми ярко красными пятнами на спинке, очень быстро обзаводился, тонкими, как иглы, ядовитыми зубами и съедал одного за другим своих новых братьев, а иногда и своих приёмных родителей. Вырастали кулус до двух метров, с размахом крыльев в четыре метра, и помимо своего яда, ценились ещё и за шкуру. На третий месяц они сбрасывали яркое маскировочное оперение и становились больше похожими на ящериц, чем на птиц.

Раздался громкий, ломающийся голос загонщика:

— Прошу вас, друзья, не впадайте в панику, он не опасен!

Загонщик безуспешно пытался убедить людей, что им нечего бояться, но кузнец все равно угрожающе взмахнул молотом и тот громко просвистел в воздухе.

От страха птица расправила крылья и закричала.

Звук превратился в боль, боль казалась била из самой земли ей в кости. Каттери тряхнула головой, прикусила губу и сделала шаг вперёд.

—Ката! — закричала Келли и снова попыталась оттащить её, но Каттери ловко выскользнула из горячей ладони и пошла наперерез кузнецу, прямо в распахнутую пасть. Кулус кричал от страха и бил крыльями, сухожилия были подрезаны, улететь он не мог.

«Не бойся меня» — мысленно уговаривала птицу Каттери.

Вся площадь стояла и смотрела, как слепая девочка Каттери нума Ниери айя лен Валлин подошла к огромной оскаленной голове и погладила птицу по костяным шипам. Кулус замолк, опустил голову ниже и сложил крылья. Загонщик снова пристегнул цепь. В руках он держал электрический жезл. Каттери чувствовала, как бежит ток, ей очень захотелось схватить и ткнуть этим жезлом загонщика под ребра, но вместо этого она продолжала гладить птицу и медленно оттеснять обратно в клетку, которая пряталась под тентом шатра. Когда решётка опустилась, Каттери ощутила невероятную тоску. Она чувствовала, как кулус поддаётся её воле и испытала смятение, ей хотелось одновременно подчинить его и отпустить.

И тут нагрянули пропахшие пивом полиционеры.

Келли, раскалённая от ярости и страха, схватила Каттери за руку, и потащила за собой через улицу. Люди шарахались в стороны, никто не пытался их остановить.

Дома ждала тишина, тень и холодный лимонад. Домоправительница, тётушка Ринайя, увидев их, запыхавшихся, всех в пыли, лишь покачала головой и приказала явиться на обед в пять. Старый, одноглазый Феррис, охотничий цай, растянувшись, лежал у камина, положив огромную косматую голову на лапы.

Каттери искупалась, переоделась, достала уголь и бумагу, и теперь сидела перед мольбертом спиной к двери.