Страница 19 из 308
Мо Жань заключил в кольцо рук его потное, разгоряченное тело, запечатав его в свою влажную, пышущую жаром плоть, склеившись с ним даже висками, ушными раковинами и скулами. Еще довольно долго он нежно целовал мочку уха Чу Ваньнина, все крепче сжимая его в своих объятиях.
— Все хорошо, Учитель. Теперь, когда ты рядом со мной, все хорошо.
С этими словами он заснул.
А когда снова открыл глаза, то испытал приступ панического страха, не обнаружив Чу Ваньнина на кровати рядом с собой.
— Учитель?!
Он резко поднялся и сел.
А потом увидел Чу Ваньнина, стоящего у полуоткрытого окна. Уже светало, за окном моросил дождь.
Мо Жань облегченно вздохнул и протянул руку:
— Учитель, иди сюда…
Однако Чу Ваньнин не сдвинулся с места. Аккуратно одетый в свои неизменные белоснежные одежды, он спокойно посмотрел сверху вниз на лежащего на кровати мужчину. Вглядевшись в его лицо, Мо Жань внезапно почувствовал, как в его сердце поднялась волна тревоги.
Чу Ваньнин сказал ему:
— Мо Жань, мне пора идти.
— Идти? — он замер в оцепенении. Постель все еще хранила тепло чужого тела, на подушке лежало несколько вырванных в порыве страсти длинных волос, а в воздухе витал слабый запах похоти. Чу Ваньнин стоял прямо перед ним, но, казалось, между ними было бескрайнее море. Почувствовав его отчуждение, Мо Жань встревожился не на шутку. — Куда ты собрался? Павильон Алого Лотоса — твой дом. Мы уже дома, куда еще ты хочешь пойти?
Чу Ваньнин покачал головой и, повернув лицо к окну, за которым забрезжил серый рассвет, сказал:
— Времени нет, уже светает.
— Ваньнин!
Мо Жань только на миг закрыл глаза, а когда открыл их, то понял, что комната пуста. В ней не осталось ничего от Чу Ваньнина...
В панике он вскочил с постели и, наспех накинув одежду, без носков и обуви, спотыкаясь, выскочил за дверь.
Поднявшийся ночью сильный ветер сбил с веток роскошный яблоневый цвет, обнажив неприглядную голую кору. Осыпавшиеся цветы сплошным ковром покрывали ступени и стол, на котором все еще лежал законченный ими Ночной Страж. Металлические перчатки и напильник были небрежно отброшены в сторону, как будто Чу Ваньнин только что ушел и мог вернуться в любой момент.
— Ваньнин? Ваньнин!
В отчаянии Мо Жань бегал по Павильону Алого Лотоса, пытаясь отыскать его, но продолжал старательно обходить пруд с лотосами, подсознательно не решаясь пойти к нему… Нет, он не смел идти...
И все же, в конце концов, совсем пав духом, он направился именно туда.
Босыми ногами он неохотно ступал по холодным, как лед, камням мощенной серо-голубым известняком дорожки.
Он был еще на приличном расстоянии от пруда, когда увидел его. Взгляд Мо Жаня очень медленно скользнул с белых пальцев ног до полностью лишенного красок жизни лица.
Все еще не веря, он широко открыл глаза, уставившись на человека, лежащего в пруду с лотосами. Именно таким он видел его в прошлой жизни каждый день на протяжении последних двух лет вплоть до собственной смерти.
Чу Ваньнин лежал среди цветущих лотосов. С нетронутым тлением телом, в чистой белоснежной одежде, разве можно было отличить его от живого?
...Разве можно отличить?!
Все ближе. Шаг за шагом.
Ближе.
Еще ближе.
Если он будет продолжать двигаться вперед, то рано или поздно доберется до края пруда и оттуда с легкостью сможет рассмотреть каждую ресницу, слегка нахмуренные даже после смерти брови вразлет и закрытые глаза феникса, что больше никогда не увидят этот мир.
В итоге, дойдя до конца дорожки, он замер в нерешительности и опустился на колени.
Колени глухо ударились о холодный камень. Какое-то время все, что он мог, — это, свернувшись как червяк, дрожать всем телом. А потом Мо Жань вдруг вспомнил о божественной панацее, которую дал ему старик Лю — той, что способна вернуть к жизни мертвого человека. Пальцами, дрожащими не от страха, а от охватившего его безумного ликования, он начал судорожно рыться в своем мешочке цянькунь, одну за другой вынимая хранимые там вещи.
— Божественная панацея... божественная панацея... Мне нужна божественная панацея, способная воскресить мертвого... божественная панацея? Где божественная панацея?!
Вытряхнув из мешочка все содержимое, он перевернул его вверх дном, потом тщательно прощупал каждый внутренний шов.
Ничего…
Божественная панацея исчезла. Внутри мешочка ее не было.
А может быть, ему просто приснилось, что он встретил старика Лю и получил от него божественную панацею?
Нет, на самом деле, все это было его сном, где один кошмар переходил в другой…
Его сознание словно распалось на части, тело обмякло. Охваченный отчаянием, он поднял руки, чтобы потереть щеки и веки, безумно бормоча:
— Нет, она должна быть там… Я ясно помню, что положил ее туда. Божественная панацея… у меня есть божественная панацея… у меня есть… есть...
Он снова искал. Опустившись на колени перед мертвым телом Чу Ваньнина, он снова и снова лихорадочно искал. В его глазах все ярче разгорался ужасающий огонь подступающего безумия, голос становился все более сдавленным и отчаянным. В конце концов, он не выдержал и, согнувшись в три погибели, разрыдался.
— Я положил ее сюда! Я точно помню, что положил ее сюда!
Мо Жань смахнул ладонью валявшийся перед ним хлам. Бесчисленные фарфоровые бутылочки со звоном разлетелись в разные стороны, некоторые из них даже разбились. Не чувствуя ничего, безразличный ко всему, он пополз на коленях по этим впивающимся в плоть осколкам к человеку, лежащему в пруду с лотосами.
Наконец, он вытащил его из пруда и крепко обнял холодное тело.
Это было то, что он всегда хотел сделать в своей прошлой жизни, но так и не сделал.
Он держал на руках труп Чу Ваньнина. Моросил дождь и небо постепенно светлело, но к ним двоим все это не имело никакого отношения. Он плакал, обнимая холодное тело, прижимался к нему щекой, целовал переносицу, ресницы и губы.
— Учитель... прошу тебя... позаботься обо мне... я умоляю тебя…
В этот момент его сгорбленная фигура наложилась на тень того маленького сироты, который когда-то на общественном кладбище упал на гниющее тело своей матери и, рыдая, умолял случайного прохожего похоронить его вместе с ней.
В тот год ему исполнилось пять лет. Пятилетний ребенок поклялся, что больше никогда не допустит, чтобы у него на глазах плоть любимого человека гнила, превращаясь в грязь.
В мгновение ока пролетели годы, и вот тридцатидвухлетний Наступающий на бессмертных Император держал на руках труп своего учителя. То безумно хохоча, то горько плача, он снова и снова нежно ласкал его безжизненное тело.
Это мертвое тело практически не отличалось от того, каким оно было при жизни. Мо Вэйюй в самом деле смог сделать так, что мертвец не гнил и выглядел как живой. На щеках трупа даже было что-то похожее на румянец, поэтому со стороны он выглядел как мирно спящий человек.
На этот раз он не умолял кого-нибудь похоронить его вместе с Чу Ваньнином.
Но этого и не требовалось, ведь Наступающий на бессмертных Император похоронил себя заживо. На следующий день после смерти Чу Ваньнина на их поминках он выпил целый кувшин «Белых цветов груши» и впоследствии каждый день лишь остервенело прожигал свою жизнь[219.2], мечтая упокоиться рядом с живым трупом в гробнице под названием Павильон Алого Лотоса. В тот день и все последующие он и правда только все глубже зарывал себя в землю.
— Учитель, прошу тебя, позаботься обо мне…
— Мо Жань!
— Ты… просто позаботься обо мне…
Он смутно слышал, как знакомый голос зовет его. Снова погрузившись в непроглядный мрак, он, словно утопающий, что увидел плывущее рядом дерево, уцепился за него. От боли сдавило грудь и перехватило дыхание, и когда кто-то протянул ему руку, он, хватая ртом ускользающий воздух, мертвой хваткой вцепился в ладонь этого человека:
219.2
[219.2] 醉生梦死 zuìshēng mèngsǐ цзуйшэн мэнсы «жить как во хмелю и умереть как во сне» — обр. в знач.: жить сегодняшним днём; влачить бесцельное существование и вести разгульную жизнь, не думая о завтрашнем дне.