Страница 229 из 303
— Когда я впервые пришел на Пик Сышэн, в этом городе все двери закрывались еще до наступления темноты, дворы были усыпаны пеплом от сгоревших благовоний, на входе висели отражающие зло зеркала, а под карнизами — колокольчики для успокоения неупокоенных душ, — Чу Ваньнин смотрел на поток людей, который не иссякал, несмотря на то, что давно сгустились сумерки и зажглись фонари, — от тех времен у этого города осталось разве что название, а все остальное изменилось до неузнаваемости.
Мо Жань с улыбкой сказал:
— Теперь, с Пиком Сышэн под боком, здесь будет все лучше и лучше.
Они неспешно шли по главной улице, не так давно заново вымощенной серо-голубым известняком. Несмотря на поздний час, на их пути было множество лавок, торгующих сахарными леденцами в виде марионеток для театра теней и засахаренными фруктами на палочке. Тут же на открытом воздухе готовили горячие закуски и суп гудон. Яркое многоцветье и гул толпы создавали особую атмосферу праздника, которую дополняли развешанные рядами бумажные фонари.
Заприметив забегаловку, в которой он с Сюэ Мэном и Ся Сыни когда-то ел гудон, Мо Жань со смехом потянул Чу Ваньнина за собой:
— Учитель, давай тут поедим. Здесь даже есть твое любимое соевое молоко.
Они присели на маленькие скрипучие бамбуковые стулья. Хотя уже похолодало, но повару, похоже, было так жарко, что он даже снял рубашку. Утирая пот, он подошел к ним, чтобы принять заказ:
— Что желают бессмертные господа?
Чу Ваньнин озвучил свой заказ:
— Мне горшок «утка-мандаринка[187.4]».
Мо Жань сказал:
— Горшок грибного супа.
— ...Разве ты не хочешь чего-нибудь острого?
Мо Жань опустил глаза и, мягко улыбнувшись, тихо ответил:
— Собираюсь в будущем воздерживаться[187.5].
Чу Ваньнин на мгновение растерялся. Он смутно догадывался, почему Мо Жань вдруг решил отказался от острого, и стоило ему вытащить эту мысль на поверхность, как его сердце, словно маленькую рыбку, попавшую в водоворот, начало бросать из стороны в сторону и качать на волнах.
— Тебе не нужно воздерживаться…
— Нет, мне это даже нравится.
— …
— Мне нравится воздерживаться, поэтому я буду воздерживаться, — он взглянул на Чу Ваньнина из-под завесы густых ресниц и, заметив, как порозовели кончики его ушей, улыбнулся.
На самом деле он не договорил...
Если есть из одного котла, можно погрузить туда одновременно две пары палочек. Это ведь куда интереснее, чем когда каждый ест из своей половины.
Мо Жань заказал еще несколько жареных блюд. К сожалению, в маленькой закусочной не готовили изысканных десертов, поэтому пришлось ограничиться тремя горшочками соевого молока. Сделав заказ, они стали терпеливо ждать в окружении мужчин и женщин, темноволосых детей и седовласых стариков, которые вместе ели и пили, спорили и смеялись, играли и били кулаками по столам. Слушая гомон толпы и вдыхая полной грудью витающий в воздухе запах молодого вина, растворившегося в облаках ароматного пара от бурлящих котелков, Мо Жань почувствовал, как медленно, но верно погружается в теплое море довольства и умиротворения.
Этот мир простых смертных был таким обыденным и заурядным, но полным жизни и радости.
До пятнадцати лет Мо Жань жил впроголодь и не мог позволить себе хорошее вино и вкусную еду.
Даже достигнув положения Наступающего на бессмертных Императора, возвышающегося над всеми этими людьми, он так и не смог почувствовать это умиротворение и безмятежность.
То, что он ощущал прямо сейчас.
Взметнулись языки пламени. Обнаженный по пояс повар бросил на раскаленную сковороду потроха и овощи. В причудливой игре света и тени его лоснящаяся от пота кожа, казалось, была покрыта золотым медом. Сильные руки с рельефными мышцами умело управлялись со сковородой, воздух над раскаленным металлом плавился и, закручиваясь, поднимался вверх. Кухонных дел мастер последовательно добавил масло, соль и уксус, ловко перемешал содержимое и, доведя до готовности, сбросил на тарелку так, что когда блюдо было подано на стол, масло еще шкворчало и пузырилось.
— Жареные потроха[187.6]! – громко объявил юный помощник повара.
В прошлой жизни Наступающего на бессмертных Императора не радовали даже самые изысканные деликатесы, но стоило ему услышать «Жареные потроха» и с его губ сорвался счастливый смех. Тонкие пальцы погладили гладкий подбородок, а затененные густыми ресницами блестящие глаза, казалось, вобрали в себя весь огонь мира, осветив мрак этой ночи.
Чу Ваньнин спросил:
— Почему ты смеешься?
— Не знаю, просто я очень счастлив.
Чу Ваньнин промолчал, но улыбка сидевшего напротив него красавца была такой очаровательной и заразительной, что его сердце затрепетало и забилось быстрее.
После еды удовлетворенный Мо Жань запрокинул голову к небесам и с удивлением осознал, что, кажется, скоро пойдет дождь, но похоже никто этого не замечал, и людской поток все так же тек по улицам, наполняя светом и звуком эту прекрасную ночь.
Когда они проходили мимо лавки, торгующей фонарями, Мо Жань внезапно остановился и замер, не сводя с них взгляд.
Проследив за его взглядом, Чу Ваньнин увидел старого мастера, который тщательно обклеивал бумагой светильник в виде пагоды. Рядом с ним стоял почти такой же полностью готовый фонарь, под которым была специальная подставка, позволяющая запустить его по течению реки[187.7].
— Дядюшка, пожалуйста, продайте мне этот фонарь-пагоду.
Чу Ваньнин вручил сидевшему на корточках старому мастеру золотой лист и без лишних слов передал покупку стоявшему позади него ученику.
— Возьми.
Пораженный, но счастливый Мо Жань, еще не до конца придя в себя, уточнил:
— Это мне?
Чу Ваньнин промолчал. Сжимая в руке прихваченный из закусочной недопитый кувшин с вином, он огляделся по сторонам и, обнаружив неподалеку небольшую речку, направился в ту сторону, откуда слышался плеск волн.
Огонь фонаря то ярко вспыхивал, то чуть затухал, отчего бумажная пагода выглядела еще реалистичнее и прекраснее.
Вцепившись обеими руками в речной фонарь, Мо Жань следовал за ним, бормоча себе под нос:
— Я с детства хотел запустить такой, но у меня каждый год не хватало денег.
— Ну конечно, — Чу Ваньнин скользнул по нему ничего не выражающим взглядом, — ты же у нас самый бедный.
Мо Жань лишь улыбнулся в ответ.
Река медленно и тихо несла свои воды куда-то вдаль. Чу Ваньнину не хотелось спускаться к воде по каменным ступеням, поэтому он просто лениво прислонился к перилам моста. Заклинатель в белом одеянии опирался спиной на почерневшую от времени опору и неспешно потягивал вино из перевязанного ярко-красной лентой глиняного кувшина. Запрокинув голову, он сделал глоток и, чуть повернув лицо, взглянул вниз. Свет удаляющегося фонаря осветил белоснежное, как нефрит, лицо, и, хотя на нем не отразилось никаких эмоций, взгляд темных глаз, провожающий счастливого мужчину, неуклюже спускающегося к реке с фонарем в руках, лучился теплом, которое было невозможно скрыть.
Вот дурак, с чего так радоваться?
Однако сам он, не моргая, наблюдал, как болтающий о чем-то с бумажной пагодой Мо Жань дошел до самой кромки воды, наклонился и очень осторожно опустил ее на воду. Слабое золотисто-алое свечение отразилось в водах неспешно текущей реки. Мо Жань дважды провел ладонью по воде, создавая волну, и отправил пагоду в дальний путь.
После этого Мо Жань еще долго стоял на погруженном во мрак берегу.
Сегодня был не праздничный день, поэтому никто, кроме него, не запускал фонари вниз по реке.
Лишь одинокий крохотный фонарик-пагода слабо, но упрямо светил во тьме, уплывая все дальше и дальше по холодной реке, пока не превратился в трепещущую искру, растворившуюся во мраке безбрежной ночи.
187.4
[187.4] 鸳鸯锅 yuānyangguō юаньянго — букв. горшок «утка-мандаринка»: котел с подогревом снизу, разделенный на две секции: для острого и не острого бульона. Название достаточно романтичное: пара мандаринок по-китайски «юаньян» символизирует пару на всю жизнь и является символом верности.
187.5
[187.5] От переводчика: автор обыгрывает два слова: 辣 là — острый; порочный/сексуальный и 戒 jiè — остерегаться; быть бдительным; поститься; воздерживаться. Т.е. Мо Жань решил не только бросить есть острое, но и воздерживаться от секса, в общем, устроил себе полный целибат.
187.6
[187.6] 油爆双脆 yóu bào shuāng cuì ю бао шуан цуй — жареные куриные/свиные потроха и верхняя часть желудка, жареные свиные почки.
187.7
[187.7] 河灯 hédēng хэдэн — pum. речные фонари: бумажные, пускаемые по воде 15-го числа седьмой луны на 中元节 zhōngyuánjié чжунюаньцзе Фестиваль [голодного] Призрака или Праздник полнолуния середины года, чтобы «осветить путь блуждающим духам».