Страница 203 из 303
— …У тебя есть, что постелить?
— Есть какая-то лежанка.
— Ты не замерзнешь?
— Нет, просто подложу побольше соломы.
Мо Жань тут же отправился за рисовой соломой и, вернувшись с целой охапкой, аккуратно разложил ее на полу. Окончательно проснувшийся Чу Ваньнин больше не хотел спать. Повернувшись на бок, он приподнял полог и тихо наблюдал, как молодой человек быстро и умело подготовил место для сна.
— …
— Спокойной ночи, Учитель, добрых снов.
Мо Жань, не раздеваясь, лег в свою импровизированную постель и укрылся тяжелым ватным одеялом. Черные глаза мягко и спокойно взглянули на лежащего в кровати Чу Ваньнина.
Чу Ваньнин прочистил горло:
— Кхм.
Глядя на Мо Жаня, который всем видом демонстрировал послушание, Чу Ваньнин внутренне облегченно выдохнул. Натянув на лицо привычное надменно-холодное выражение, он с показной небрежностью опустил полог и устроился поудобнее в своей постели.
Но вдруг Мо Жань опять поднял голову, а потом и сел.
— Что случилось?
— Нужно погасить свет.
Он встал и задул свечу.
Комната погрузилась в тишину. Терзаемые страхами и надеждами, учитель и ученик лежали каждый в своей кровати, наблюдая, как во мраке ночи тускло мерцают созданные ими бабочки и яблоневые цветы.
— Учитель.
— Что опять? Ты будешь спать или нет?
— Буду спать, — этой ночью тихий голос Мо Жаня был наполнен какой-то особенной кроткой нежностью. — Просто я вдруг понял, что мне нужно поговорить с вами кое о чем.
Чу Ваньнин сжал губы. Несмотря на то, что его испуг не был таким сильным как в первый раз, сердце забилось быстрее и в горле пересохло.
— Я тут подумал… Учитель, когда вы спите, всегда забиваетесь в самый угол. Не стоит так стеснять себя, ложитесь на середину кровати.
В низком, приятном слуху голосе чувствовалась едва заметная улыбка.
Чу Ваньнин поспешно отмахнулся:
— Я так привык.
— Почему?
— В моей комнате вечный беспорядок. Как-то я ворочался во сне, упал с кровати и поранился о валявшийся на полу напильник.
Выслушав его объяснение, Мо Жань долго не подавал голоса.
Не дождавшись ответа, Чу Ваньнин спросил сам:
— Что не так?
— Ничего, — ответил Мо Жань, но теперь его голос прозвучал гораздо ближе. Чу Ваньнин повернулся и сквозь полог в тусклом свете, который отбрасывали бабочки и цветы, разглядел, что тот подтаскивает свою подстилку ближе к его кровати.
Наконец, Мо Жань снова улегся и с улыбкой сказал:
— Пока я здесь, Учителю не о чем беспокоиться. Теперь вы точно не поранитесь, если упадете, — чуть помолчав, он добавил, — я буду здесь.
— …
После небольшой паузы Мо Жань услышал, как человек, лежащий на кровати, тихо фыркнул и пробормотал:
— У тебя такие твердые мышцы на руках, что если я свалюсь на тебя, вряд ли это будет лучше, чем упасть на напильник.
Мо Жань рассмеялся и ответил:
— У меня есть часть тела и пожестче, просто Учитель ее еще не видел.
Изначально он имел в виду свои грудные мышцы, но еще до того, как последнее слово слетело с его губ, он понял, насколько пошло[177.1] прозвучала эта фраза, оцепенел и тут же поспешил оправдаться:
— Я не это имел в виду.
Услышав первое предложение, смущенный Чу Ваньнин просто промолчал, но когда прозвучала вторая фраза, между ними словно разверзлась пропасть неловкости.
Конечно, он знал, что у Мо Жаня есть невероятно твердое и обжигающее орудие, более устрашающее, чем рукоять огромного меча созданного им механического воина. Даже если не вспоминать об этом злополучном рейтинге размеров заклинателей мира совершенствования, он и сам смог убедиться в этом, прочувствовав его мощь даже через одежду. Неудивительно, что это грандиозное орудие страсти внушало людям страх и трепет.
Взволнованный Чу Ваньнин строго сказал:
— Спи!
— …Да…
Но как тут заснешь?
Страсть и любовь, подобно расплавленной лаве, терзали и томили этих двух человек в надежде излиться, ласково облизывая трещины в их сердцах. В комнате стало так тихо, что они слышали не только каждое движение, но и слабый звук дыхания друг друга.
Заложив руки за подушку под головой, Мо Жань широко открытыми глазами следил за огненно-красными бабочками, порхающими по комнате. Одна из них спланировала вниз и села на полог, осветив его мягким алым светом.
В этой звенящей тишине Мо Жань вдруг кое-что вспомнил…
Человек, спасший его в кошмарной иллюзии Чжайсинь Лю на озере Цзиньчэн, шепнул ему кое-что на ухо.
В тот момент его сознание было затуманено, и он не был уверен, что эти слова не пригрезились ему. Но теперь, хорошо все обдумав, Мо Жань был готов поверить, что, скорее всего, тогда он не ослышался.
Возможно, это правда… и он слышал, как Чу Ваньнин тогда сказал: «Я тоже люблю тебя».
Сердце Мо Жаня билось все быстрее и быстрее. Пробившийся росток в его груди превратился в нежную веточку, на которой появились первые листья и бутоны. Подпитываемая его волчьим сердцем, щедро политая его порочными желаниями очень быстро эта веточка выросла в пышное дерево, закрывшее небеса.
В голове загудело, перед глазами мелькали цветные круги. Чем больше он об этом думал, тем больше чувствовал, что что-то тут не так…
«Я тоже люблю тебя».
Я тоже люблю тебя…
Если он в самом деле тогда просто ослышался, почему, после того как они очнулись от кошмара озера Цзиньчэн, Чу Ваньнин отказался признаться в том, что именно он спас его?
Но, что если он все же не ослышался?!
Если Чу Ваньнин и правда сказал тогда именно это…
Мо Жань резко сел. Он был так взволнован, что не смог сдержаться и хрипло позвал:
— Учитель!
— …
Несмотря на то, что человек за пологом даже не шевельнулся, Мо Жань все же продолжил:
— Сегодня, когда стирал одежду, я нашел одну вещь. Это…
За пологом было тихо.
— Вы знаете, что это? — стоило ему произнести эти слова, и он сам испугался своей смелости. Надо же быть таким глупым, чтобы настолько бестактно спрашивать об этом Чу Ваньнина.
Но тот не отзывался.
Мо Жань помедлил в нерешительности. Не сводя с полога черных как смоль, влажных глаз, он снова позвал:
— Учитель, вы не спите?.. Вы слышите меня?..
На плетеной кровати, скрытой за плотным пологом, Чу Ваньнин не шевелился. Похоже, что он в самом деле уснул. Мо Жань долго не мог успокоиться и несколько раз протягивал руку, чтобы отодвинуть полог, но каждый раз замирал в нерешительности.
— Учитель, — одними губами сказал он и снова лег.
Очень тихо и ласково он прошептал:
— Позаботься обо мне.
Чу Ваньнин, естественно, проигнорировал его мольбу.
Он пришел в полное замешательство. Трезвый и ясный ум, которым он всегда так гордился, сейчас был словно в густом дыму. Он лежал на кровати, невидящим взглядом смотрел на спиральный орнамент на темном занавесе, и в его окаменевшем разуме медленно ворочалась одна мысль: «В конце концов, чего хочет Мо Жань?»
В процессе напряженного размышления на эту тему, в мозгу Чу Ваньнина рождались самые невероятные догадки, но он боялся и всячески избегал самого очевидного, казалось бы, предположения, что Мо Жань тоже любит его.
Он был похож на умирающего от голода человека, которому достался одуряюще вкусно пахнущий подрумяненный до хрустящей корочки мясной пирожок. Ему пришлось приложить много сил, чтобы добыть это лакомство, поэтому он был очень бережен и, обхватив его двумя руками, аккуратно съел тесто, но когда осталась лишь мясная начинка, он еще долго не мог решиться съесть и ее.
Чу Ваньнин прислушивался к ласковому и одновременно взволнованному бормотанию за занавесью.
Он тихонько подтянул одеяло до подбородка, потом прикрыл им всю нижнюю половину лица так, что снаружи осталась лишь пара ярко блестящих глаз, а в конечном итоге, спрятал и глаза, укрывшись с головой.
Конечно же он все слышал, но не знал, как ответить…
177.1
[177.1] 浓浓腥膻味 nóngnóng xīng shān wèi нуннун син шань вэй «густой привкус сырого козлиного мяса» — дурновкусие; запах пошлости.