Небо над Ораном

— Capitaine, — испуганно пробормотала она, указывая на небольшую кучку мусора у тротуара.

Алекс посмотрел на указанную точку и сразу понял тон голоса своего штурмана.

Среди остатков еды, оберточной бумаги и собственной засохшей крови лежало несколько мертвых крыс.

Инстинктивно он одной рукой прикрыл Жюли и отступил на шаг.

— Не приближайся, — приказал он.

—  И не думала.

Райли огляделся, пораженный безразличием, с которым люди ели, пили и курили в нескольких метрах от мертвых крыс, переносчиков самой страшной чумы, известной человеку.

—  Таксист был прав, —  припомнила Жюли. — Они не знают.

Это единственно возможное объяснение, подумал Райли: власти скрывают этот факт от населения, чтобы избежать паники. Но результатом замалчивания было то, что сотни мужчин, женщин и детей вели  нормальную жизнь, не подозревая, насколько они близки к смерти.

—  Пойдем отсюда, — прорычал он, схватил Жюли за руку и повел дальше по улице.

Райли чуть ли не толчками прокладывал путь, желая поскорее выбраться оттуда и перестать видеть лица этих людей, не знавших об ужасной судьбе, которая им угрожала. Как только он увидел справа уединенный переулок, он направился к нему, продолжая держать Жюли за руку, словно маленькую девочку по дороге в школу.

Пока их не поглотили сумерки переулка, оставив позади запахи, голоса и лица, Алекс не замедлил шага.

Жюли во время движения наблюдала за ним, и даже в темноте она могла видеть его напряженное лицо, не сводящее глаз с какой-то точки в конце переулка.

По сторонам этого узкого  прохода решетки и ставни побеленных домов оставались закрытыми. Дрожащее пламя масляных фонарей едва освещало переулок. Тем не менее, Райли казалось, что он видит маленькие темные комочки, ползающие по углам. Он не хотел их видеть и смотрел прямо перед собой, как будто их там не было.

Однако в конце переулка перед дверью одного дома собралась небольшая толпа. На мгновение Алекс подумал о том, чтобы развернуться, но они не могли все время уклоняться от людей, поэтому он продолжил идти, пока не поравнялся с ними.

В свете, падающим из дома, Алекс и Жюли увидели дюжину алжирских женщин в чадрах, стоявших в очереди, чтобы войти в дом. Они проходили мимо них, прижимаясь к противоположной стене переулка. Но когда они приблизились к двери, женский плач побудил их остановиться.

Поверх покрытых чадрами голов виднелось внутреннее убранство дома. Там находилось несколько женщин, рыдавших над низким деревянным, украшенным цветами, столом. В центре стола лежали два свертка, покрытых белой тканью. Они сразу поняли, что это поминки и что в свертках были завернуты покойники. Райли приходилось видеть подобное в своей жизни, особенно в годы гражданской войны в Испании. Разница заключалась в том, что они были не в Испании, а трупы, завернутые в саваны, не были жертвами войны.

— Mon dieu… — пробормотала, ужасаясь, Жюли.  — Это же дети.

Ужас все еще читался на лицах Жюли и Райли, когда спустя полчаса они уселись за стол в старом баре в порту. Это было темное полуразрушенное помещение со стенами, покрытыми грязной плиткой в ​​стиле арабески, с полом, усыпанным использованными зубочистками и пакетиками с остатками еды, разбросанными тут и там. Короче говоря, это был бар, подходящий только для моряков, спускающих последние гроши своей зарплаты, или для преступников, ищущих укромное место для заключения сделок, где никто никогда ничего не знает, не видит и не слышит.

За маленьким поцарапанным столиком в углу помещения их уже ждал весь экипаж «Пингаррона», который только что ошвартовался у мола неподалеку от входа в гавань.

— Все так плохо? — спросил Сезар жену, выслушав ее рассказ о том, что происходит в городе.

― C’est terrible, ― подтвердила она хриплым голосом. ― Дети… mon dieu. Здесь все умрут.

Горькое молчание последовало за предсказанием Жюли, и сама краткость выражения помогла членам экипажа «Пингаррона» оценить масштаб трагедии.

― И как вы думаете, ― сказал Джек, не отрывая взгляда от стоявшей перед ним бутылки пива «Пеликан», как будто ожидая от нее ответа, ― то, что вы отняли у доктора-француза ― это... лекарство?

Жюли пожала плечами, не зная, что сказать, и все взгляды обратились к Райли.

Алекс молчал почти все время с тех пор, как они вошли в помещение, и сидел в глубокой задумчивости. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что остальные ждут ответа.

― Не знаю, ― признался он и, пожав плечами, добавил: ― Но ...

― Понимаю… ― кивнул Джек. ― Итак…

Капитан фыркнул:

― Этого я и боюсь.

Галисиец уставился на него.

― Итак, ― наконец произнес он, ― мы собираемся?..

― Не вижу другого выбора.

― Но как?

― Я еще не знаю.

Джек раздраженно откашлялся:

― Дерьмово.

― Ты прав.

Остальная часть экипажа присутствовала при обмене обрывками предложений как зрители теннисного матча. Только в этом случае они не знали, что это за игра, черт возьми.

― Можно узнать, о чем идет речь? ― наконец вмешался Сезар.

 Джек взглянул на Райли.

― Объясни, ― призвал он.

Капитан «Пингаррона» посмотрел внимательно по очереди на каждого из своей команды, и произнес:

― Я скажу, но вам это не понравится.  

10

Доктор Риэ положил указательный и безымянный пальцы на яремную вену женщины, лежавшей на кровати, чтобы подтвердить то, что он уже знал, видя ее синие губы и тусклую кожу лица.

Чтобы убедиться в отсутствии пульса, потребовалось всего пять секунд. «Пять секунд для подтверждения конца сорокалетней жизни», ― подумал он, закрывая рукой ее красивые карие глаза, и молча пожелал ей благополучия на пути туда, куда бы ни отправилась ее душа.

Он пробыл в больнице менее двух часов, и в это время четверо человек умерли на его глазах. Он никогда не предполагал, что может стать свидетелем подобного. Даже на войне смерть не так жестока, потому что там сталкиваются со смертью молодые и сильные люди, а не беспомощные дети, женщины и старики.

Он поднял глаза от койки, где лежал труп женщины, и огляделся вокруг, где десятки одинаковых кроватей, занятых умирающими пациентами, заполнили палату Оранской городской больницы. И это была не единственная и не самая большая палата, предназначенная исключительно для лечения жертв чумы. Хотя выражение «лечить» было эвфемизмом для того, чтобы смотреть, как они умирают, не имея возможности сделать что-либо, чтобы предотвратить это.

Горстка измотанных медсестер перемещалась между койками пациентов, не в силах предложить им ничего, кроме слов поддержки. Своими белыми халатами, шапочками и бесшумными передвижениями они напоминали Риэ призраков, приветствующих умирающих.

Несмотря на то, что большие окна были широко открыты, утренняя жара усиливала зловоние смерти и миазмов в помещении, в котором хор стенаний больных как ножом резал сердце доктора.

Преодолевая боль и беспомощность, Риэ накинул простыню на безжизненное лицо женщины и, закусив губу, как можно быстрее направился к выходу, едва сдерживаясь, чтобы не пуститься в бег. Ему нужно было выбраться оттуда хотя бы на мгновение.

Полицейский у входа в палату, следивший за тем, чтобы в нее не входили посторонние или члены семей больных, бросил на него мимолетный безразличный взгляд. Тот был не первым, кого он увидел выбегавшим со слезами или с таким видом, что его вот-вот вырвет.

Риэ протолкался через переполненный людьми коридор, игнорируя их отчаянные вопросы и просьбы. Он не мог остановиться, чтобы поговорить с ними, или даже просто остаться в здании хоть на минуту. Ему нужно было вырваться на свежий воздух, чтобы не потерять сознание.

Он прошел по бесконечным коридорам, пока не добрался до выхода из больницы, прошел через двойные железные и стеклянные двери и на  ступенях входа остановился, чтобы глубоко вдохнуть теплый воздух города с запахом моря, дыма, мочи и даже специй из припортового района.