Штабс-ротмистр

— Я защищён плетениями, — продолжил боярич. — Могу парализовать её в мгновение ока. Но Эсмеральда и так послушна. Десятки поколений терроры отбираются, к размножению допускаются самые покорные особи. Она — понятливее собаки. И гораздо умнее. Эти звери умеют регулировать численность в зависимости от наличия корма. Если бы размножались безоглядно, а терроры всегда готовы к спариванию, самки — уже на следующий день после выхода яиц, заполонили бы собой всё и погибли, уничтожив любую другую живность. Но как только чувствуют нехватку пищи, самцы начинают пожирать приплод, убивают и съедают друг друга, в крайнем случае — старых самок. Молодых как Эсмеральда не трогают. Снять цепи!

Похоже, этот приказ менее всего пришёлся по душе боярским слугам, но перечить они не смели. Отстегнули карабины от ошейника, тварь щёлкнула зубами, едва не прихватив пальцы одного, тот едва отдёрнул руку.

— Видите? У неё присутствует нечто вроде юмора. При желании могла бы откусить не руку, а голову. Эсмеральда! Рядом!

Пьер двинулся вдоль стены внутреннего дворика, пройдя всего в двух шагах от О’Нила и Бженчишчикевича. Те уже прекрасно поняли, что расстояние и в десять саженей — не спасёт. Адское отродье невероятно стремительно. Пьер, даже обладая каким-то парализующим плетением, никоим образом не успеет «девочку» остановить.

Нью-Йоркский П. И. П. с пытками профессора Линка казался теперь поляку безопасным убежищем. Мозголом, по крайней мере, не угрожал перекусить пополам.

Вторгаясь в память поляка, а они провели уже несколько сеансов, Монморанси-младший был предельно аккуратен. Несколько раз прерывал связь из-за неудобств подопытного. Так археолог бережно выкапывает хрупкие древности из-под наслоений веков. С превеликой аккуратностью, чтоб не навредить. При этом не испытывает к древностям никакого человеческого сочувствия, исключительно научный интерес.

Занимало это не более двух-трёх часов в день, в остальное время Гжегож был предоставлен самому себе, обладая достаточной свободой в пределах дворцового поместья. Оно было чрезвычайно обширным — в десятки квадратных километров. Или квадратных вёрст, как здесь считают, верста немногим более привычного километра. Обнесённое высокой оградой, хоть и не настолько мощной, как загон для чудищ Тартара, поместье представляло собой крепость, основательно отрезанную от внешнего мира и охраняемую, словно каждый час ожидался штурм силами казачьего полка.

В патрулях, обходивших периметр изнутри, обязательно присутствовал дюжий чернокожий или мулат, сопровождаемый террором на цепи. Поляк старался к ним не приближаться. Животные чувствовали его издалека и поворачивали голову, открыв пасть и демонстрируя убийственный набор зубов.

Если открывались ворота, наружу выезжала целая экспедиция, вереница машин или гужевых повозок. Только специально отобранные, доверенные слуги, с ними — один из шести сыновей боярина Монморанси. Тот покидал Монтеррей, говорят, всего лишь раз в год, когда на специально нанятом дирижабле летал в Торжок на заседание Боярской Думы.

Поодаль от дворца, занимая не менее квадратной версты, находилось нечто вроде заводского предприятия с многочисленными складами, далее тянулись бараки рабочих. Именно отсюда выезжали грузовики. Бженчишчикевич раз забрёл на заводскую территорию и был остановлен крепким мужчиной креольской внешности. Тот что-то спросил по-испански, а когда поляк не смог ответить, выпроводил его наружу.

За ужином спросил у О’Нила, что же делается в столь отдалённом месте. Обычно заводы ставят около крупных городов, вблизи железнодорожных или морских путей…

— Вы ещё не догадались, пан Бже? Веселящие амулеты. Да, они запрещены российским Государём. Но столь далеко от его всевидящего ока дают, как вы понимаете, изрядный доход. Фактически это хорошо известные вам наркотики, только не вызывающие физиологического привыкания и напрямую не разрушающие тело. Зависимость возникает психологическая. Пристрастившемуся становится скучно в нашем реальном мире, он слишком серый по сравнению с открывающимся в грёзах.

— Ужасно… Но откуда такой объём? Грузовики выезжают ежесуточно. Или даже несколько раз в сутки. Как я понял, любой, купивший амулет, вправе легально купить и Сосуд с Энергией русского Источника, чтоб самому подзарядить этот амулет. Вроде бы даже не надо обладать Одарённостью.

— Монморанси это предусмотрели, — О’Нил, получивший порцию жаркого и бокал красного вина, давно выпил вино, а в мясном колупался вилкой безо всякого аппетита. — Их амулеты невозможно зарядить в домашних условиях. Даже имея Дарование. Приходится возвращать, получая взамен наполненный. Город Монтеррей невелик, подозреваю, боярин охватил сетью изрядный кусок Североамериканского Юга. Ручейки рублёвых ассигнаций стекаются отовсюду. Да и обычными наркотиками не брезгует. Там, возле их фабрики, стоит запах, который не спутать ни с чем. Производное каннабиса. Знаю, потому что в Абердине увлекались некоторые из студентов. Хотя… Не исключаю, что им потчуют слуг и рабочих.

— Джил! Но ведь невозможно держать в тайне существование такого огромного криминального центра. Те же рабочие… Что, на каждого наложено плетение сохранения тайны?

Шотландец грустно улыбнулся.

— Заклятие невыхода за забор. Безо всякой магии. Они здесь пожизненно. У кого за забором остались семьи, исправно получают деньги, пока кормилец жив и в строю. Удивительно, как мало вы узнали, пан, ежедневно встречаясь с Пьером Монморанси.

До поляка, наконец, дошло главное.

— Выходит, мы с вами здесь — тоже пожизненно?

— А вы спросите у боярича. Но, что бы тот ни ответил, скорее всего — да. Конечно, и тут можно жить с долей комфорта. Попросите у Пьера мулатку на ночь — не откажет. И всё равно это тюрьма. Из которой не сбежать, не отведав клыков адских созданий.

— Что же делать⁈ — Бженчишчикевич охватил голову руками.

— Пока просто ждать. Власть в их руках. Когда получат всё им необходимое и сбросят российское ярмо, что-то может перемениться. Как, вы говорили, называется в том мире южная часть Североамериканского континента?

— Мексика.