Страница 28 из 81
Глава 11
Темнота. Боль. Толчки и удары, как будто Платон своими лапками «утаптывает», но почему-то со всех сторон. Какой такой Платон? Он же философ? Ага, тот ещё мыслитель, жопа рыжая… Больно. Везде больно. И плохо, голова не работает. Как после наркоза. Что такое наркоз? Опять операция? Вроде нормально всё было, зачем? Больно-то как! Брысь, морда рыжая!
«Я тебе дам „брысь“, неблагодарный смертный!»
О! Голоса! Или мысли? Или мысли голосов? Или голоса мыслей? Мышлей. Крыслей. Гуслей… Как же больно и плохо. Всё как в тумане. Или не «как», а в тумане? Или в дыму⁈ Точно, дым, был ведь взрыв!
«Патрубок взорвался»
«Какой ещё „патрубок“⁈ Снарядом накрыло, „Град“ называется»
«При чём тут град? Это же просто лёд! Он взрывается⁈»
О, эмоции подвезли. Кто такие эмоции? Эмоции. Лоции. Опции. Моцион. Экзерциции. Эмодзи…
«Тупые смертные. Разрыв-траву в перегонку засунуть⁈ О, и ещё одолень-трава тоже здесь! Для гарантии, что ли⁈ Этот кусок сюда…»
«Снова лапки»
«Стоп! Откуда ЭТА трава у смертных⁈ Ну, сучка мстительная! Ну, куст обосцанный, я тебе это припомню! Своего не пожалела, сссорняк поганый!»
Лапки, лапки, лапки-царапки. Больно же!
«Что это за кошатина по мне топчется, да ещё и когти об меня точит⁈»
«Рысюха!,,»
«Рысюха-писюха. Что за такая?»
«Не оскорбляй богиню!!!»
«Смертные, не хамите и не мешай… Что⁈ Смертные⁈ Вас тут двое⁈»
«Вот писюха. Багиня несчастная.»
«Это Рысюха! Хранительница!»
«Оба! Заткнулись!»
Темнота…
Туман. Или дым? Нет, туман. Густой, очень, я в такой один раз попал, в день своей свадьбы, из кафешки домой ехали наощупь — из окна машины край дороги виден не был, край капота только угадывался. То есть, видимость была меньше метра. Накатило странное ощущение, смесь удивления, возмущения и отрицания, из которого пыталась возникнуть уверенность, что я никогда не был женат, и что у машины не может быть окон. Потряс головой, чтобы вытряхнуть из неё эту чушь.
Тем временем туман понемногу расходился в стороны, открывая крохотную полянку в лесу. Причём судя по тому немногому, что удавалось рассмотреть в мареве — лесу старом и дремучем. На полпути от центра поляны к дальнему её краю стоял высокий и широкий, минимум в полтора моих обхвата, пень с подозрительно ровной верхушкой, как будто там поработала даже не бензопила, а рабочая головка современного лесодобывающего комплекса. А снаружи пенёк-то ободран очень характерным образом, как будто об него постоянно точит когти какой-то кот, или кошка. Крупный такой котик, килограммов на пятнадцать — двадцать. А то и больше. Такой лапкой двинет — и ага, всю морду содрать может. Вспомнился недавний не то сон, не то бред, где меня то куда-то тянули, то рвали, то уминали большие кошачьи лапы. Может, это всё продолжение того сна, вторая серия, так сказать? Тем более, что удивления никакого нет, как и должно быть во сне. Это что, пресловутое осознанное сновидение, что ли? Говорят, что в осознанном сне можно представить себе и воплотить что угодно. Я закрыл глаза и попытался представить себе, как из тумана сгущается удобное кресло.
— Смертный, не наглей! Это всё-таки МОЙ мир и только Я решаю, чему тут быть, а чему — нет!
Я открыл глаза. Передо мной на пне сидела крупная молодая рысь, почему-то в серой зимней «шубке», несмотря на царившее вокруг явное лето. Не спрашивайте, откуда я понял, что рысь — молодая, понял, и всё. Откуда-то не то внутри меня, не то рядом, поднялась волна обожания и преклонения: «Рысюха! Богиня! Хранительница рода!» А вот глюков я не заказывал! Да, о глюках: время от времени возникает странное чувство, будто я вижу один и тот же объект одновременно с двух сторон, точнее, в двух близких ракурсах. Перспектива «плывёт», искажается и дарит ощущение тошноты, как при укачивании. И, кстати, почему это «смертный» да «смертный», как-то однообразно и даже похоже на попытку оскорбить! У меня ведь и имя есть. Стоп! Имя… Мысль о нём вызвала какое-то буйное мельтешение образов, прервавшееся чёткой мыслью, которая вырвалась невольным возгласом:
— Я что же это, умер⁈
Вернувшееся при этом удивление доказало, что вокруг что угодно, но не сон.
— Во-первых, ты и в самом деле смертный. Во-вторых, да, умер один раз и не совсем умер — во второй. И в-третьих, о том, как тебя называть теперь — придётся поговорить отдельно!
«Картинка» перед глазами странно дёрнулась и стала именно что картинкой, пусть и движущейся, но ощущение вовлечённости в процесс пропало. Я будто кино смотрел, не будучи в состоянии вмешаться в происходящее, но при этом никакого отдельного «я» вне картинки не было — ни глаз, чтоб смотреть, ни головы, чтобы их закрепить и чтоб думать. Но как-то при этом смотрел и думал.
Я открыл глаза и не сразу понял, где я. Но прошло несколько секунд и осознал — это мир Богини, поляна, где она встречалась с достойными представителями рода! Только вот края её затянуты плотной дымкой. Где-то в углу головы (странно звучит, но как иначе описать — не знаю) мне послышался чужой, но при этом странно родной голос, низкий, басистый, с ворчливыми нотками, как будто старый кот научился говорить. Вспомнил, я слышал его в том странном бреду после взрыва! Он бормотал что-то странное, какие-то длинные цепочки созвучных и не очень слов, что-то про снаряды и про взрывающийся град. О, он ещё на Рысюху обзывался, гад такой!
Этот голос сейчас пытался уверять меня, что такой же туман я видел после свадьбы со своей второй женой. Что за чушь! Не был я никогда женат, ни разу, я вообще ещё несовершеннолетний! И откуда в паровой машине окна, тем более — как можно смотреть через них изнутри в то время, когда машина работает⁈ Нееет, здорово меня головой приложило, видимо, раз такое в неё лезет! Я даже потряс своей, как папа говорит — «бестолковкой».
О, вот пьедестал, на котором, по рассказам, обычно являет себя Хранительница. Вот только при взгляде на него перед мысленным взором возникла какая-то огромная металлическая конструкция, которая обхватила толстое дерево мощной клешнёй, из-под неё брызнули просто потоки опилок, а потом эта лапа просто сняла дерево с удивительно ровного пня, как стакан со стола. Мне даже стало интересно, что эта лапа будет делать с деревом дальше, но картинка исчезла.
Ой, что-то меня ноги не держат! Присесть бы куда-нибудь, хоть на пенёк, хоть на табуретку. Я невольно оглянулся в поисках какой-никакой мебели и тут услышал:
— Смертный, не наглей! Это всё-таки МОЙ мир и только Я решаю, чему тут быть, а чему — нет!