Период полураспада

Среди книг Перова заметила записную книжку с потрепанной обложкой. Раскрыв ее, она пролистала замусоленные страницы. Глаза выхватывали странные фразы, написанные беглым почерком:

«…радиосигнал, зафиксированный мною в секторе между созвездиями Рыб и Овна, представляет собой шум, напоминающий тихий стрекот…»

«…он не отпускает меня и не дает покоя. Стрекот преследует постоянно: день и ночь, каждую минуту. Буравит мозг. Иногда мне кажется, что он разговаривает со мной…»

«…у меня больше нет сомнений, что он разумен. Стрекот знает все обо мне, а я – о нем…»

«…его начали слышать Петя и Ульяна. Я больше не могу спать: стрекот все время в моей голове. Он угрожает мне. Если я расскажу о нем, он убьет детей…»

«…он знает, что я знаю о нем все. Все, что он хочет. Надо решаться, другого выхода нет: мы покинем Новосибирск как можно скорее. Найдем место, где стрекот нас не достанет…»

Стрекот… Именно его упоминали в своей ночной молитве Петр, Ульяна и Зоя. Перова пролистала блокнот дальше. Она была уверена, что держит в руках дневник Анны Сивцовой – «матушки родимой», мумии которой поклонялись ее дети. Как следовало из записей, датированных тысяча девятьсот девяностым годом, Анна Сивцова, сотрудница Новосибирского астрофизического центра, зафиксировала странный радиосигнал, исходивший из далеких глубин космоса. Стрекот, как описала его женщина, вмешивался в ее мысли и запрещал о себе рассказывать. Но Сивцова, не в силах терпеть его в голове, намеревалась рассказать о сигнале коллегам. И тогда стрекот начал ей угрожать: его услышали муж и дети Анны…

Перова читала дальше, погружаясь в ужас, захвативший семью Сивцовых. Записи, поначалу упорядоченные, к концу блокнота напоминали безудержный поток сознания обезумевшего человека: почерк стал неразборчивым, на полях появились математические формулы и странные рисунки со схематичным изображением созвездий.

Перова с трудом вчитывалась в хаотичные записи, как вдруг на ее плечо легла холодная рука. Резко обернувшись, она увидела перед собою Ульяну. Бледное, скорее даже серого оттенка лицо женщины исказилось от страха, а ее выпученные глаза, казалось, стали еще больше от сквозившего в них отчаяния. Перова удивилась, как бесшумно Сивцова проникла в дом.

– Нельзя! – сдавленно выпалила Ульяна. – Уходите!

Потом она выхватила из рук Перовой дневник и, положив его в сервант, захлопнула дверцу. На ее нервном лице читалось желание в чем-то признаться, но страх женщины был настолько силен, что она в отчаянии закусила губу и отвела взгляд. Перова осторожно дотронулась ладонью до руки Сивцовой – ее била мелкая дрожь, – и мягко сказала:

– Ульяна, послушай, мы пришли сюда, чтобы помочь. Мы не причиним вам вреда. Кому-то из вас требуется помощь.

Губы Ульяны затряслись, и по щеке скользнула слеза. Неожиданная догадка поразила Перову:

– Ведь это ты написала послание на берегу, да? – она заглянула в глаза Ульяны, но та пугливо отвела взгляд. – Расскажи мне обо всем. Не бойся.

* * *

Они расположились на лавке напротив мумии Анны Сивцовой. Перовой было не по себе при одном только взгляде на высохший труп с отрубленными головами у ног, но Ульяна, теребя в руках платок, смотрела на мертвую мать с тихим умиротворением на лице.

– Мне было семь лет, когда все случилось, – начала рассказ Ульяна, и Перова удивилась, насколько связной, пусть и отрывистой, оказалась ее речь, будто плотина страха и сомнений, что мешала ей говорить, наконец-то прорвалась, и слова, копившиеся годами, хлынули мощным потоком. – Мы жили в большом городе. Матушка родимая, папа, я, Петр. Еще была Вера – старшая сестра. Обычная семья. Я плохо помню те времена. Училась в школе. А потом пришел стрекот.

– Его услышала ваша мама? – уточнила Перова.

Ульяна, глядя на мумию, едва заметно кивнула и тихо продолжила:

– Стрекот напал на матушку. Он преследовал ее, не давал покоя. Она разговаривала с ним, ругалась. – Слезы блеснули на глазах Ульяны, и она, опустив голову, промокнула их грязным платком. – А потом его начали слышать мы. Первым от стрекота умер папа. Я плохо его помню. Он был добрым, работал на заводе. Его смерть подкосила матушку родимую. Она носила маленького Мишу. Мы бежали из города. Стрекот преследовал нас. Мы переезжали с места на место. Но стрекот шел по пятам. Он вызывал болезни: головные боли, рвоту, тошноту, бессонницу. Вскоре он убил Веру, старшую сестру. Стрекот уничтожил ее, как и папу.

Ульяна замолчала, тихо всхлипнув. Перова, накрыв рукою ее ледяную ладонь, мягко спросила:

– Как они погибли?

– Страшно. – Ульяна подняла потемневшие глаза, и Перова содрогнулась от плескавшегося в них ужаса. – Мне снится, как они умерли.

– Как вы очутились здесь? – спросила Перова, когда стало понятно, что Ульяне больно вспоминать о смерти родственников.

– После смерти папы и Веры мы переезжали несколько раз. Разные деревни и села. Но стрекот везде находил нас. Однажды матушка родимая узнала про заброшенную заимку в тайге. Здесь мы были в безопасности – стрекот не мог до нас добраться. Матушка родила Мишу. А потом появились люди, и стрекот пришел вместе с ними.

– Что за люди? – спросила Перова, хотя ответ уже знала: взгляд ее невольно упал на отрубленные головы мужчин у ног мумии.

– У них были рации, – словно не услышав вопроса, продолжала Ульяна. – Стрекот перемещался с их помощью.

– С помощью раций? – удивилась Перова.

Ульяна кивнула:

– Матушка родимая раскрыла тайну стрекота. Он пришел с неба и поселился в приборах. Рации, телефоны, радио, телевизоры, провода – вот где он обитает. Все, что излучает волны, служит ему домом. И чем ближе приборы, тем опаснее стрекот.

Перова удивилась: прожив большую часть жизни в отрыве от цивилизации, Ульяна прекрасно помнила предметы обихода современного человека. Должно быть, события детских лет настолько потрясли отшельницу, что она по-прежнему могла без труда назвать вещи, которые в последний раз видела в семилетнем возрасте. Ее слова напоминали бред сумасшедшей, и Перова невольно поежилась, когда поняла масштаб безумия, охватившего семью отшельников. Вероятно, Анна Сивцова страдала серьезным психическим заболеванием, и ее дети, выросшие в изоляции от общества, принимали бредни матери за чистую монету. У них не было другой информации об устройстве мира.

Вопросы роились в голове, и Перова не знала, с какого начать. Кем были мужчины, головы которых лежали у ног мумии? Как они связаны со смертью Анны Сивцовой? Почему ее дети оставили труп матери в доме и теперь ему поклонялись? Чего боялась Ульяна, когда писала слово «помогите» на берегу?

Перова собиралась продолжить разговор, но ее оборвал крик со двора:

– Ульяна, ты где? – донесся громкий голос Петра.

Отшельница мгновенно встрепенулась, услышав брата: мышцы на ее лице свело судорогой, а глаза испуганно забегали по сторонам и, наконец, остановились на Перовой.

– Вам нужно уходить! – взволнованным шепотом выпалила она. – Петр и Миша скоро будут здесь!

– Но Комарин слишком слаб, чтобы идти… – попыталась возразить Перова, однако Ульяна резко перебила ее.

– Забудьте о нем! Он труп! – с лихорадочным блеском в глазах отрезала отшельница, и на ее тонких губах блеснули капли слюны. – Вам нужно уходить с Зоей!

– С Зоей? – изумилась Перова, и в следующий миг чудовищная догадка поразила ее. – Зоя – ваша дочь?

Ульяна стыдливо опустила взгляд, и Перова поняла, что попала точно в цель.

– Кто ее отец? – она приблизилась к отшельнице, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно мягче.

Со двора раздался окрик Петра – он снова звал Ульяну, и та испуганно дернулась, обернувшись в сторону звука. Перова шумно выдохнула, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнотворный комок. Сомнений не оставалось: Петр, родной брат Ульяны, являлся отцом маленькой Зои.

– Во снах мне было видение от матушки родимой, – с жарким шепотом заговорила Ульяна, увидев потрясение на лице Перовой. – Она сказала, что стрекот все ближе. Он подбирается к нам по жилам.