Страница 1 из 70
Соловей и кукушка
Глава 1
Я стала невестой. Кого, простите?
— Ирэна! Дочь моя, ты мне нужна.
Властный голос отца прозвучал в тот самый миг, когда Томашек только запустил руку в лиф моего платья, дрожащими руками ощупывая мягкие округлости. Его губы уже соскользнули с моих и теперь исследовали шею. По-видимому, парень ничего не услышал. Он был похож на тетерева на току. Но я, конечно, не могла проигнорировать отцовский призыв. Отстранилась, шлёпнула кавалера по рукам, поправила платье.
Хорошо, что отец слеп. Судя по близкому звуку его голоса, сидит сейчас в матиоловой беседке и ждёт, когда непутёвая дочка соизволит подойти.
Томашек открыл было рот, но я прижала палец к губам. На всякий случай — к его губам. Идиот. Или не знает, что слух у слепцов остёр?
— Да, батюшка, — отозвалась нежным голоском и поспешила выйти из-за кустов высоких роз.
Дон Эстэбан де Атэйдэ ослеп десять лет назад. Кажется, неудачно упал с коня, и что-то там повредилось в голове. На этом его карьера главного придворного инженера завершилась, и наша семья уехала из столицы в небольшую загородную виллу в провинции, где и поселилась надолго. Пару раз отца навещал кто-то из вельмож, но затем общение с высшим светом сошло на нет. Я ни разу не слышала жалоб или слов обиды забытого инженера, создателя «Голубого дракона» — главного королевского аэростата, «Призрачного моста» и других гениальных произведений инженерного искусства. Всегда холодный, учтивый, сдержанный, отец напоминал скорее механическое творение собственного гения, чем живого человека.
Когда я подошла, он действительно сидел в беседке, опершись ладонями на трость, а подбородком с мягким кремовым треугольником бороды — на кисть руки. Смотрел в никуда и, казалось, мыслями был не здесь. Глаза его с тяжёлыми веками устремились куда-то вдаль, не видя ничего. Горбоносое лицо как никогда напоминало чеканный профиль. Стоячий воротник, наглухо застёгнутый, потёртый зелёный мундир инженерных войск, серебряные аксельбанты и вообще всё в нём было как всегда безупречно.
И как у такого идеального человека родилась такая не идеальная я?
— Отец, вы меня звали?
— Сядь.
Я послушалась. Опустилась на скамью рядом, аккуратно расправив платье. Бледно-сиреневое, с красноватым переливом муара.
— Ирэна, тебе оказали честь. Через неделю состоится твоя свадьба с его высочеством. Я хочу, чтобы ты подготовилась к этому событию.
Я только сейчас поняла, как безбожно тесен лиф платья. Да и воздуха в маленьком садике-курдонере не хватает. Открыла рот, пытаясь вдохнуть, сжала кулачки, закашлялась. Отец терпеливо ждал, ни единым движением не выдавая своих эмоций. Вот кому надо было выходить замуж за принца! Уверена, сообщи кто-то о подобном сватовстве ему, отец бы просто кивнул, не изменившись в лице.
— Я могу отказаться? — буркнула хмуро.
— Нет.
Удивительно, что ответил. Обычно отец игнорировал глупые вопросы. А мой вопрос действительно был глуп: кто же отвергает королевское сватовство? Кто вообще способен отказать своему королю?
— Ступай, подготовься. Завтра на рассвете вы с Доминикой и доньей Марселией выезжаете в столицу.
С милой сестрёнкой и её матушкой. Против Марселии я не возражала. С мачехой мы были почти подружками. Она умела и любила веселиться, прикрывала мои амурные дела и всячески потакала моим слабостям. А вот Ника… Ревнивая глупая тварь. Высокомерная, как истинная дочь гранда. Справедливости ради отметим, что она и была ей, но разве кровь аристократа даёт право так себя вести? Смотреть на других, словно на раздавленных дождевых червяков, и отвечать сквозь зубы? По-хорошему, это мне надо было бы смотреть на «сестрёнку» с отвращением и надменностью. Потому, что это её отец — высокородный и глупый представитель тридцати знатнейших родов Лузитании — участвовал в заговоре против короля и короны и справедливо поплатился за это. А мой — безукоризненный и верный трону — спас и Нику, и её маму от нищеты и изгнания. Марселия понимала это. Ника — нет. Строптивая, гордая девчонка, видимо, не простила моему отцу повторного замужества своей матери.
Дура.
— Ирэна?
Холодный голос отца прервал мои размышления.
— Да, отец. Раз права отказаться у меня нет, то я пошла исполнять вашу волю, — смиренно отозвалась я, делая реверанс. Знала, что шелест юбок он непременно услышит.
Дон Эстэбан кивнул, и я поспешила уйти, кусая губы. Он даже не спросил меня: а соблюла ли я девичью честь? А ведь девственность — это важный фактор для невесты принца, который непременно проверят. И, клянусь, отцу повезло, что его непутевая дочь дальше поцелуев и обжиманий не зашла. А ведь хотела. Собственно, именно это мы и планировали сделать с Томашеком сегодняшней ночью. Мне нравились его золотисто-карие оленьи глаза, мягкие чувственные губы, широкие плечи и то, с каким придыханием юноша целуется.
Интересно, будет ли мне так же хорошо с принцем?
Я вспомнила, что однажды уже видела наследника: гладкие волосы цвета горького шоколада, серые холодные глаза. Черты лица тонкие, как у настоящего аристократа, и в то же время жесткие, хищные. Он приезжал десять лет назад, когда королю вздумалось навестить своего любимца — заболевшего главного инженера. Принц стоял и молча смотрел на всех без высокомерия или отвращения, но с такой ледяной отстранённостью, что сердце заныло, замерзая. Ему было шестнадцать. Мне — девять. Тогда была ещё жива моя мать, и я помню, что держала её за руку и не могла отвести взгляд от ледяного красавца, казавшегося мне совсем-совсем взрослым. Сердце билось в груди отчаянно. А потом Ролдао внезапно глянул на меня.
Серые глаза с тёмным ободком. Равнодушные, холодные, как озёрные камни. Мне показалось, что в грудь ударили чем-то острым.
Моя первая любовь.
В тот день детство для меня закончилось. Я впервые начала грезить о мальчике и впервые ощутила себя именно девочкой, а не просто самой собой.
Прошло десять лет… И странно думать, что скоро принц Ролдао станет моим мужем…
Любопытно, а в постели он такой же ледяной?
Я бездумно ходила по своим комнатам, не зная, что делать. Надо было собрать свои вещи. Нет, платья и драгоценности уже упаковали безмолвные служанки. Но было нечто большее — мои картины. Они со всех сторон взирали на меня с немым упрёком, однако все холсты я взять с собой не могла. И нужно было выбрать какие взять, а какие оставить.
Отец не одобрял моего творчества, считая его баловством. Да, конечно, всех знатных синьорин Аркадии учили пользоваться акварелью. Так же как танцевать, или, скажем, играть на рояле чувственные романсы. Я видела множество альбомов с пейзажами, написанными вполне уверенной, профессионально поставленной рукой. Но для меня рисование превратилось в страсть. В моём ридикюле вместо привычного набора для вышивания всегда обитали толстый блокнот и графитовые карандаши разной степени твёрдости. Я бы таскала с собой и тюбики с масляными красками, и кисти, и даже мольберт, если бы всё это влезло влезло в мой ридикюль. Но — увы.
Кстати, с Томашеком мы сблизились именно тогда, когда красивый сын садовника начал мне позировать.
Вот он, полуобнажённый, стоит под глицинией, играя мускулами развитого тела, и смотрит на меня томным взором с поволокой. Тени от лиловых соцветий подчёркивают атлетическую фигуру юноши, бронзовый загар его кожи. А вот он же, но преображённый в моём сознании, изображает умирающего воина, а над ним склонилась прекрасная девушка с кинжалом. Варвар, напавший на город и получивший возмездие. У девушки фигура Ники, золотистые волосы закрывают её лицо, но я-то знаю, что там зелёные глаза и маленькие, презрительно поджатые, губки.
— Ирэна! — в комнату влетела матушка.
Да, я именно так называю донью Марселию, больше дурачась, чем всерьёз. Ну и чтобы позлить ревнивую сестрёнку.