Страница 1 из 11
A
В своей первой научно-популярной работе автор невероятно успешной серии о приключениях Джека Ричера исследует стойкость героев от Ахилла до Бонда, показывая нам, как герои прошлого становятся фундаментальной частью того, что делает нас людьми. Он рассказывает о том, как истории о героях продолжают формировать наш мир, утверждая, что сейчас они нужны нам как никогда.
Люди всегда нуждались в образе героя: и в каменном веке, и в античную эпоху, и во времена Шекспира, и в наши дни. Образ героя есть в мифологии всех культур, он и по сей день предстает в современных книгах, фильмах и телешоу. Но почему эти персонажи продолжают вдохновлять нас и почему они так важны для повествования? Ли Чайлд со свойственной ему краткостью и остроумием объясняет, как эти истории по-прежнему формируют наш разум и поведение во все более запутанном современном мире.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Ли Чайлд
Пожалуй, я начну с опиума
Лучший лингвист, которого я знаю…
Еще до того, как я узнал, что это действительно так…
Каменный век, или палеолит…
Человеческое население Европы…
Историям нужны действующие лица…
Первые истории, которые известны нам…
Моя бабушка родилась два года спустя…
Употребление слова «герой» в политическом значении…
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
Ли Чайлд
Герой: эволюция, или Как мы стали теми, кто мы есть
The Hero.
Lee Child.
TLS.
#ЭКОПОКЕТ.
Права на издание получены по соглашению с HarperCollins Publishers Limited. Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.
Originally published in the English language by HarperCollins Publishers Ltd. under the title The Hero.
© Lee Child 2019.
© Перевод на русский язык ООО Издательство «Питер», 2021.
© Издание на русском языке, оформление ООО Издательство «Питер», 2021.
Пожалуй, я начну с опиума
Пожалуй, я начну с опиума. После отступления последнего ледникового периода это почтенное маковое растение привольно росло в естественных условиях на широкой полосе территорий, простиравшихся от Малой Азии до Средиземноморья и Северной Африки. Свидетельства археологов говорят нам, что маком интересовались еще земледельцы каменного века. На берегу Средиземного моря нашли тайник с тщательно законсервированными маковыми семенами, оставленный примерно семь тысяч лет назад. На семнадцати неолитических стоянках на месте современной Европы были обнаружены следы опиума пяти- или шеститысячелетней давности. Кажется, впервые его стали именно выращивать, а не просто собирать более пяти тысяч лет назад в Месопотамии. Местные шумеры называли эту культуру «хал гил», что переводится как «растение, приносящее радость».
Хотел бы я знать, кто первым его попробовал. Хотел бы я знать, кому первому пришла мысль в принципе попробовать что-либо на вкус. Что это был за человек, который, выкопав какой-то странный клубень, вдруг подумал: «О, а знаете что — давайте-ка я его сварю и съем»? И еще интересно было бы узнать, сколько человек погибло, пробуя что-то новое.
Наши предки, по-видимому, были любознательны и беспокойны до сумасбродства. Недавние исследования показали, что неандертальцы были вовсе не такими, как мы долгое время предполагали: они были умнее и сообразительнее нас, сильнее, здоровее, быстрее, выносливее. Они делали лучшие инструменты, заботились о других, были сострадательны, добры, артистичны и организованны.
Однако вместе с тем их характеру, по всей видимости, была свойственна робость. Они перекочевывали на новые места неохотно и с опаской; зачастую новое поселение основывалось в пределах видимости предыдущего. По воде передвигались только в том случае, если был отчетливо виден берег. Наши же предки, Homo sapiens, напротив, бродили везде и всюду — многие, как следует предположить, с печальным исходом. Никакого намека на здравомыслие и осторожность. Психологическая археология, если ее можно так назвать, считает, что Homo neanderthalensis[1] была свойственна болезненная рациональность, в то время как Homo sapiens были просто чокнутые.
Чокнутые настолько, что, когда один из них заметил симпатичный красный цветок, поскреб его незрелую семенную коробочку и увидел выступивший липкий млечный сок, ему пришла в голову идея: «Отлично, соберу-ка я это дело, высушу, а потом буду сосать, жевать или курить». Мне бы хотелось познакомиться с этим человеком. Несомненно, вдохновлявшие его соображения были не столь примитивными, как если бы он, к примеру, нашел морковку и решил откусить кусок. Вот уж воистину, любознательность и беспокойство! (Впрочем, «курить» — не совсем верное слово: маковое молочко не подвергалось непосредственному воздействию огня. Его сперва аккуратно нагревали, а затем вдыхали выделяющиеся пары. Вейпинг пятитысячелетней давности! Ничего нового под солнцем…) Опиум глубоко расслаблял, погружал в состояние блаженства, неудержимой волной накатывал на человека, оставляя его на многие часы в бездействии и бесконечном созерцании. Именно поэтому научное название опийного мака — Papaver somniferum, то есть «мак, который погружает в сон».
Конечно, трудность была в том, чтобы определить правильную дозировку. Даже если это был не дикий, а выращенный человеком мак, предсказать результат было невозможно. Габриэль Фаллопий[2], врач XVI века, сокрушался, что опиум все время получается либо слишком слабым, и тогда он не помогает, либо чересчур сильным, что делает его чрезвычайно опасным. При передозировке пациент начинал дышать все медленнее, пока дыхание не останавливалось совсем. Разумеется, это никуда не годилось. Так начался поиск способов выделения из опиума действующих ингредиентов, которые можно было бы применять в рассчитанных и надежных дозировках.
Как нередко происходит в практической химии, вопрос оставался нерешенным вплоть до XIX века, а точнее, периода между 1804 и 1817 годами, когда немецкий химик Фридрих Сертюрнер[3]сосредоточил внимание на исследовании определенной группы веществ в составе опиумного молочка. Они составляли около 12 %. Судя по всему, активное вещество находилось именно там, а остальные 88 % были всего лишь упаковкой. Сертюрнер преуспел в выделении нужного ингредиента, но методы его экспериментов не отличались тонкостью: своими необдуманными опытными дозировками он едва не убил себя и трех мальчишек, нанятых им в помощь. Все то же самое — любознательность и беспокойство, граничащие с безумием. Однако в конечном счете Сертюрнер дожил до того дня, когда смог объявить, что успешно выделил субстанцию, которая отныне могла надежно применяться для получения прилива неизъяснимого блаженства. Кроме того, у вещества имелся приятный дополнительный эффект: оно оказалось сильнейшим из известных на то время обезболивающим. Свое новое открытие Сертюрнер решил назвать морфином, в честь греческого бога грёз.