Маэстро

Импресарио заставил ее прождать в коридоре больше часа, после чего соблаговолил-таки принять.

– Я считаю себя человеком, который редко прощает предательство, – с холодным спокойствием и едва читаемым удовольствием на лице произнес Мерелли, – Тем не менее, я был готов позаботиться о тебе…

– Я больше не собираюсь видеться с ним, – перебила его Джузеппина.

– Это уже не имеет значения, дорогая. Наша маленькая сделка завершена.

Джузеппина смотрела в его полные напускного хладнокровия и презрения глаза и вдруг поняла, насколько сильно недооценивала обиду, которую нанесла этому мужчине. Поставленное год назад условие не имело ничего общего с творчеством маэстро. Оно было не больше чем жалким до низости стремлением досадить предавшей женщине. И сейчас, когда весь свет судачил о вспыхнувшем в Парме романе Стреппони и Верди, самолюбивое эго импресарио кипело желанием ее уничтожить. Любые уговоры тут были бессильны.

– Мы говорим о твоих детях, Бартоломео, – все же попыталась она.

– Ни один мужчина не может быть до конца уверен в своем отцовстве, – ответил импресарио настолько непринужденно, как будто вел разговор с приятелем за карточным столом.

Джузеппина не знала, что более унизительно: сам этот разговор или то, что ей приходилось его продолжать, надеясь на мизерный шанс сохранить благополучие.

– Ты обрекаешь нас на нищенство, – тихим ровным голосом произнесла она. Как будто прочитав ее мысли импресарио слегка улыбнулся и ответил:

– Не унижай себя, моя дорогая, продолжением этой беседы.

Не выдержав, она попыталась дать ему пощечину, но Мерелли ловко схватил ее за запястье. Смотря бывшей подруге прямо в глаза, он медленно до боли сжимал ее руку.

– Элио! – крикнул Мерелли.

В дверном проеме тотчас показалась голова помощника великого импресарио.

– Пожалуйста, предоставьте синьорине Стреппони мою карету. Велите кучеру отвезти ее туда, куда она пожелает.

На полях лежал серый туман. Весенняя прохлада дня была полна сырости. Джузеппина вышла из кареты напротив обвитой вьюнами кованой калитки. Саверио помогал извозчику с багажом. Вылетевшие из дома Камилло и Пеппина с радостными криками повисли на матери обнимая ее за ноги, но казалось она этого даже не чувствовала. Джузеппина застыла неподвижно, глядя в глаза синьоре Стреппони, которая стояла перед входом в дом и молча смотрела на дочь.

Несколько мгновений Джузеппина боролась за то, чтобы сохранить достоинство, несмотря на подкатывающий к горлу ком. Сегодня, впервые за долгие годы, этот бой она проиграла и разревелась. Громко и безудержно. Рыдания были абсолютно вне ее контроля.

Синьора Стреппони медленно подошла к Джузеппине, но не обняла дочь, а лишь молча забрала отцепившихся от нее испуганных детей в дом. Немало смутившись, Саверио предложил руку своей захлебывающейся в слезах госпоже и повел ее по тропинке из поросших сорняками камней к дому.

Вечером Джузеппина сидела в кресле, мерно покачиваясь в такт потрескиванию поленьев в камине и глядела на спину своей матери, которая стояла у окна и задумчиво смотрела в темнеющее небо.

– Я все потеряла, мама, – почти шепотом пробормотала Джузеппина, – у меня не осталось ничего, ничего больше нет. У нас у всех ничего больше нет.

– Разве ты не можешь связаться с маэстро Верди по этому вопросу?

– Это исключено.

Все еще вглядываясь в вечерний пейзаж, синьора Стреппони одобрительно улыбнулась.

– Ты, моя дорогая, потеряла голос, молодость и частично здоровье, – медленно проговорила она, – Но ты по-прежнему сильна, талантлива и умна. Так, наконец, создай что-то, и перестань продавать себя за монету, защиту или даже любовь, как ты всегда предпочитала делать.

По щекам Джузеппины опять покатились слезы. Услышав ее всхлипы, синьора Стреппони повернулась и на ее обычно непроницаемом лице появилось легкое раздражение.

– Перестань реветь, ради Бога, – строго произнесла она, – жалость к себе сейчас непозволительная роскошь.

– Как будто хоть когда-то я могла себе ее позволить… – огрызнулась Джузеппина, тем не менее пытаясь успокоиться.

Синьорина Стреппони грустно улыбнулась и покачала головой.

– Приводи себя в порядок и приходи. Мне нужна твоя помощь на кухне, – тихо произнесла она и вышла из комнаты.

На следующий день Джузеппина ждала Саверио на скамейке в саду. Разговор предстоял неприятный. В своей, некогда избалованной достатком жизни, к деньгам она привыкла относиться совершенно легкомысленно. Имеющихся накоплений у Джузеппины оставалось на то, чтобы продержаться всего несколько месяцев, а это означало, что секретарю после долгих лет службы достойного выходного пособия предложить она не сможет, и это казалось ей несправедливым.

Кроме того, только сейчас, когда Джузеппине пришлось принять решение об увольнении своего верного помощника, она вдруг впервые поняла, насколько искренне привязалась к нему. Мысль о том, что Саверио больше не будет рядом, отзывалась в ее сердце грустью.

– Вы просили меня, синьорина, – послышался голос секретаря.

Джузеппина обернулась. Саверио, стоявший у входа в сад, почтительно поклонился.

– Да. Пожалуйста, присядете? – улыбнулась она.

Как бы ни был Саверио удивлен такому приглашению, он его принял. Сев на край скамейки, он поежился и с явным смущением уставился на жука, принимавшего пыльную ванну под кустом роз.

– Саверио, я… – начала было Джузеппина, но он прервал ее негромким, очень взволнованным тоном.

– Не отсылайте меня, синьорина.

– Это никак не зависит от моего желания, – вздохнула она.

– Мне не нужно платить, – это было последнее, что ожидала услышать Джузеппина, – Синьор Мерелли был очень щедр. Я сумел накопить солидные сбережения.

От стеснения шея и лицо Саверио пошли красными пятнами. С трогательной неловкостью он просунул руку во внутренний карман своего камзола, выудил оттуда толстый бумажник и положил его на скамейку между ними. Джузеппина в полном замешательстве взглянула на бумажник, а затем на Саверио. Тот тепло и застенчиво улыбнулся.

– Как оказалось, мне некуда потратить эти сокровища, – совсем просто сказал он, – Теперь они могут сделать что-то хорошее.

Саверио пожал плечами, не зная, что еще добавить.

– Я не уверена, что я… – начала было все еще совершенно сбитая с толку Джузеппина, но запнулась, и секретарь тут же поспешно вставил.

– Я все рассчитал. Этого хватит примерно на два месяца ваших обычных расходов. Я понимаю, немного, но…

Глубокий вздох Джузеппины прервал его и без того не очень уверенную речь. Она посмотрела в выцветшие, наполненные искренней добротой, голубые глаза старого слуги.

– Это самый благородный жест, который когда-либо встречался на моем пути, – призналась она.

– Я уже в том возрасте, когда верность куда важнее оплаты, – будто извиняясь, улыбнулся Саверио.

Джузеппине захотелось обнять милого старика, однако это было бы уже чересчур.

– Спасибо, – только и ответила она.

Он кивнул, явно не понимая, что делать дальше, еще раз улыбнулся и уже было встал, но Джузеппина легким движением тронула рукав его камзола.

– Посидите со мной еще немного? – попросила она, – мне хотелось бы продлить ощущение верного дружеского плеча рядом.

Он сел обратно на скамейку. Они задумчиво любовались садом и оба удивлялись тому, какое тихое, мягкое, но несказанное удовольствие доставляет минута простой человеческой искренности и доброты. Каким источником внутренней силы становится необусловленное потребностями чувство собственной нужности кому-то рядом.

Осмотревший на следующий день Джузеппину доктор вновь уложил ее в постель на несколько недель, позволив, словно заключенному, лишь две прогулки в день на заднем дворе и запретив любые физические нагрузки. Дни опять наполнились вонючим запахом прелых трав, горячими компрессами и дыхательными процедурами. Долгие два месяца лечения все происходящее вокруг было как будто за стеклом. Даже звуки голосов, стоявших у ее постели людей, доносились откуда-то издалека. Джузеппине приходилось проводить множество часов в одиночестве, но, когда кто-то появлялся рядом, ничего, кроме желания вновь остаться наедине с собой, не возникало.