Плач богов

- Всего-то? Только одну? – от его жёсткого оскала даже у Эвелин похолодело в лёгких и процарапало по позвоночнику колким ознобом. А потом она чуть было не закричала, едва не дёрнувшись всем телом в панической конвульсии, будто это её кто-то и только что попытался сбросить с края надёжной опоры, неожиданно выдернув из безопасного укрытия, в глубокую пропасть абсолютного мрака и пустоты. А на деле…

- Да бога ради!..

Она так и не поняла, что произошло и в особенности как. Как мужчина так быстро сместил правую руку на горло не в меру осмелевшей Софи и уже меньше, чем через секунду прижимал её затылком и спиной к деревянному косяку дверного проёма. И судя по приглушённому вскриком девушки глухому звуку, её не просто туда прислонили, а именно впечатали, далеко не щадящим ударом.

- А тебя саму не пугают мысли о том, что я могу сделать с тобой прямо здесь и сейчас? Назови мне хотя бы одну причину, которая сумеет меня остановить от этого. Или ты забыла, кто мой отец? Его имени для тебя недостаточно? – он вроде говорил всё тем же пугающе бесчувственным голосом, но Эва почему-то воспринимала его звучание как за сиплое рычание хрипящего зверя. Или же он просто в ней так вибрировал, жёг слух, нервы и перенапряжённые мышцы ядовитой ртутью вместе с собственной беспомощностью. Будто это он ей угрожал прямо в глаза, выжигая их опаливающим дыханием, и сжимал свои пальцы на ЕЁ горле. И судя по её оцепеневшему телу, так оно и было.

- Ты же сама недавно говорила «Яблоко от яблони»… По-твоему, меня многие сторонятся из-за моей матери или же их всё-таки пугает внешняя схожесть с моим отцом, а может и не только внешняя?

- Килл… пожалуйста!

- Никогда не играйся со мной и не вздумай угрожать, если не знаешь, как это делается на самом деле, Софи, в мире взрослых мужчин и жестокой реальности. И не надейся, будто классовое неравенство защитит тебя от смертельных опасностей и прочих жизненных невзгод. Поэтому возвращайся к себе домой, в свой привычный теплично-комнатный мирок и забудь о всех своих нездоровых пристрастиях, связанных с поиском приключений на свою упругую попку. Между нами всё кончено. Прими это и ступай с миром, пока я ещё даю тебе эту возможность.

Его пальцы ослабили хватку резко и неожиданно, так что втянуть в свои лёгкие спасительный глоток воздуха пришлось не только Софии. Её панических всхлип-вдох, казалось отразился в лёгких Эвелин, кислотным ожогом непреодолимого желания расцарапать себе грудь и горло. Будто передала часть собственной боли и сводящих с ума страхов невидимому соучастнику их общего безумия. Разве что Эва не имела такой возможности, как у Софи – разрыдаться в полный голос. Лишь неподвижно лежать в своём укрытии, зажимая ладонью рот, и дрожать, буквально трястись, как тот осиновый лист на ветру, наблюдая, как её униженная портовым грузчиком кузина сползает спиной по рассохшемуся косяку и тоже трясётся, но только от несдержанных рыданий.

- Убирайся, тварь! Блядский вымесок*! Ненавижу! – и немощно дёргает ножками, хватая пальцами раскиданную по полу солому и бросая её в сторону невозмутимого мужчины, будто та и вправду может до него долететь и даже больно ударить. Поведение достойное раскапризничавшейся маленькой девочки, но уж никак не Софии Маргарет Клеменс. – И только попробуй приблизиться ко мне и попытаться меня вернуть! Я всё расскажу папеньке, и он пристрелит тебя, как шелудивого пса! На глазах всего города и твоей сучки-матери!..

- И почему я ничему не удивляюсь, слушая весь этот бред из твоих уст. – зато Киллиан, как ни в чём ни бывало, расхаживал неспешным шагом по деннику и подбирал с настила свои разбросанные вещи. Слава богу их было немного и выслушивать дальше беспрестанный поток оскорблений от униженной им жертвы он явно не собирался. Встряхнув жилет с пиджаком и перекинув их через изгиб левой руки, мужчина лишь на несколько секунд приостановился в широком проёме выхода, кинув через плечо на рыдающую девушку всё такой же пустой, ничего не выражающий взгляд.

- Я сказала, убирайся, ублюдочный выблядок!

- И тебе, Софи, всего самого наилучшего. Не могу сказать, что встречи с тобой заканчивались лишь одними неприятными воспоминаниями, но, всё-таки надеюсь, мы оба о них забудем в самом ближайшем будущем, так сказать, себе во благо.

- Сволочь! Сучарский выродок и королоб! Чтобы больше тебя не видела! Никогда! СЛЫШИШЬ, тварь? НИ-КОГ-ДА!!!

София продолжала крыть его отборными ругательствами даже после того, как он вышел и исчез за стеной денника с внешней стороны постройки. А после вовсе сорвалась в надрывный плач, уткнувшись лицом в коленки и накрыв голову трясущимися руками. Душераздирающая картина, от которой даже у Эвелин рвалось на части сердце и сжимало горло удушливыми спазмами сдержанных рыданий. Хотя надолго её не хватило.

Вернее, не хватило сил, когда тело потребовало немедленного расслабления и её попросту распластало по доскам навеса, ткнув лицом в душистую солому. Теперь оно гудело и вздрагивало от нервных сокращений в затёкших мышцах и суставах, от пережитого кошмара и тех шокирующих своей жуткой красотой образов, которые никак не хотели сходить с глазной сетчатки. И унять всё это, вытравить из памяти и обострившихся ощущений не представлялось никакой возможности. Только лежать выброшенной на берег беззащитной рыбиной и слушать, атакующие со всех сторон звуки сумасшедшего мира, прекрасно осознавая, что это ещё не конец. Ничего ещё ровным счётом не закончилось. Опасность не миновала и не отступила. Ей до сих пор было жутко страшно и дискомфортно.

В трёх ярдах от неё навзрыд рыдала София, а мысли о случившемся уже начинали обступать со всех сторон не самыми светлыми идеями и нелепейшими догадками. Не лучшее место и время, строить предположения обо всём, что здесь произошло. И, что самое абсурдное, она не испытывала к ушедшему отсюда мужчине никаких негативных эмоций или того же отвращения. Ведь ей по сути и не за что было его презирать, либо ненавидеть. Он не сделал ей ничего дурного, а она не настолько была привязана к своим кузинам крепкой любовью родственных уз, чтобы жалеть ту же Софию и клясть, на чём свет стоит, оскорбившего её человека.

Да, она его теперь боялась, после портовой бани и после только-только закончившегося здесь представления. Но все эти страхи выглядел детскими потугами маленькой девочки, напуганной выдуманными историями о ведьмах и людоедах. Больше и глубже всего пробирало от во истину нелепой мысли. От того, что в каком-то роде этот человек стал её негласным соучастником и заговорщиком. Ведь это он о ней говорил с Софи, когда осуждал ту за неподобающее поведение и разыгранный в порту спектакль с саквояжем Эвелин. Он защищал сиротку Эву, нисколько при этом не догадываясь о её присутствии и поэтому его слова выглядели куда ценнее и искренней, произнеси он их все, глядя ей в лицо. Как она могла презирать человека, который впервые, за столько лет встал на её сторону, пусть и не буквально, но от чистого сердца, высказывая вслух о том, что думал, а не то, что от него желали услышать.

Конечно её штормило, притапливая эмоциональными цунами противоречивых чувств и мыслей, и конечно ей не терпелось сбежать отсюда, спрятаться в более надёжном месте, а уже там дать волю всем своим безудержным фантазиям и дедуктивным способностям.

Она не знала, сколько прошло времени после того, как надрывный рёв Софии Клеменс перешёл в тихие всхлипы и шумное шмыганье носом, а потом и вовсе стих до учащённого сопения. Может десять минут, может больше, может меньше? Вполне достаточно, чтобы обеим убедится – никто сюда уже не вернётся.

- Ненавижу… Треклятый ублюдок! – её шумовые слёзоизлияния время от времени перебивались обиженным бурчанием, чаще повторяющимися оскорблениями, реже, изощрёнными проклятиями и угрозами. И то, что она продолжала здесь сидеть, говорило о её недалёком представлении касательно поведения других людей. Видимо, она тайно надеялась, что её Киллиан вернётся. А если и нет, то и ей требовалось время, чтобы нарыдаться вволю, а потом ещё прийти в себя. Вернись она так рано, да ещё с распухшим от слёз лицом в Ларго Сулей, ей же придётся объясняться перед сёстрами, что случилось и почему она вся такая заплаканная.