Страница 1 из 13
Изабелла Кроткова
Ива, Антония или Вероника
Глава первая
– Ну наконец-то, дорогуша.
За двадцать пять лет жизни я так и не научилась различать голоса своих сестёр. Вот кто сейчас произнёс это? Ива, Антония или Вероника?
На потолке качается тень. Размытый тёмный силуэт.
Откуда-то издалека доносится ровный бесстрастный голос. Слова рассыпаются, как лёгкие семена на ветру.
«Радио», – догадываюсь я.
Голова мутная и тяжёлая, а тело будто приклеено к какой-то плоской поверхности. Не могу шевельнуть ни рукой ни ногой.
«Громкое убийство, всколыхнувшее город несколько дней назад, имеет все шансы стать раскрытым по горячим следам. Напоминаем, что в семь утра восемнадцатого января в особняке, известном под названием «Сорока», в элитном посёлке Щепнёво был обнаружен труп известного художника Андрея Лавровского с признаками насильственной смерти. Лавровский погиб от удара по голове тяжёлым тупым предметом. В преступлении подозревается Яна Веденеева, жена хозяина особняка, профессора Филиппа Веденеева. По одной из версий, Андрей Лавровский и Яна Веденеева состояли в любовной связи, о чём свидетельствует активная переписка в соцсетях, а также множество совместных фото. Следствием установлено, что вечером семнадцатого января Яна находилась в особняке «Сорока». Это подтверждают разговаривавшая с ней по телефону и опознавшая её голос клиентка Филиппа Веденеева, а также видевшие её соседка и курьер ресторана «Город мечты», в 19:50 доставивший в особняк заказ, который приняла лично Яна.
Предполагается, что между любовниками произошла крупная ссора, после чего Яна ударила Андрея топором. Пришедшая утром домработница семьи Веденеевых застала Яну возле бездыханного тела Лавровского с топором в руке, и она же вызвала скорую и полицию.
По данным экспертизы, смерть Андрея Лавровского наступила около девяти часов вечера семнадцатого января.
В настоящий момент Яна Веденеева взята под стражу и содержится в следственном изоляторе. Поскольку недостатка в уликах нет, дело обещает быть…»
Я приподнимаю голову, чувствуя, как сильно она кружится. Взору предстаёт знакомая комната, капельницы в изголовье кровати и сидящая в кресле у камина старшая сестра Тони.
Тони нажимает кнопку на смартфоне, и радио замолкает.
Я с удивлением смотрю на неё.
– Ты прилетела? Когда? Зачем?.. – Хриплый голос плохо слушается, кажется чужим.
Тони пожимает плечами:
– Вчера. Пришлось взять отпуск в университете. Отец слёг с сердечным приступом. Эта история, похоже, доконала его.
Надсадно кашляя, я вдруг осознаю услышанное по радио.
– Какой ужас… Яна арестована за убийство человека?!
Откинув блестящие янтарные волосы за спину, Тони холодно и насмешливо смотрит на меня.
– Конечно, ужас. Ведь настоящая убийца – ты, – роняет она небрежно.
Мой взгляд падает на календарь.
Двадцать первое января.
– Двадцать… первое?.. – невольно вырывается у меня.
– Двадцать первое, – снисходительно подтверждает собеседница.
…Но последний день, который я помню, – это шестнадцатое января…
Что?.. Что она сказала?.. Я убийца?.. Я?!
– Мне пора, – произносит Тони, вставая. – Вижу, тебе полегчало. Алексей по телефону заявил, что ты чуть ли не при смерти. Я уже собиралась заказывать отпевание… Слава богу, что с этим придётся повременить!
Её губы трогает едва заметная улыбка.
– Подожди, Антония! – Я медленно приподнимаюсь и сажусь на постели, держась руками за её края и ощущая плавающую по телу тупую боль. – Как – двадцать первое? И что значит настоящая убийца – я?! Что ты несёшь?!
Тони оборачивается у двери – высокая, натянутая как струна. Абсолютно невозмутимая.
– Ты звонила мне той ночью. С семнадцатого на восемнадцатое. И в пьяных рыданиях призналась, что убила его, этого Андрея Лавровского. Ударила топором по голове. Чтобы забрать дорогую картину. Ты же, как всегда, в долгах, как в шелках!
Увидев мои округлившиеся глаза, Тони поясняет:
– Сестра Лавровского сообщила полиции, что при нём была картина, «Весёлый щебет» Бенедетти. В особняке её не нашли. Поищи у себя, здесь не так много места.
В её интонации слышится желчь.
Я в остолбенении смотрю на Антонию, потом снова перевожу взгляд на календарь. В голове стоит мутная пелена.
Чёрные цифры – два и один – больно впиваются в зрачки. Смысл сказанного сестрой медленно и туго доходит до моего с трудом пробуждающегося сознания.
Я дотягиваюсь нетвёрдой рукой до стакана с водой и начинаю пить маленькими судорожными глотками.
– Лгунья! – шепчу я возмущённо. – Что ещё за… Бенедетти?! Вчера… То есть… шестнадцатого, в субботу, у меня был жар и температура под сорок, я не могла даже встать с постели! Ночью уснула как сурок… – В интонацию помимо воли проникает неуверенность – я пытаюсь воскресить в памяти семнадцатое, но вместо него перед глазами маячит тусклое пятно.
Как странно, ведь шестнадцатое было вчера. Институт, наше с Алексом катание на горке, моя простуда, температура, врач… Потом я легла спать. Почему я проснулась двадцать первого?
– Какое, к чёрту, Щепнёво?! – Шёпот пытается вырасти в полноценный голос, но сразу срывается на кашель. Стакан в руке дрожит, предметы начинают расплываться.
На Тони мой истерический выплеск не производит никакого впечатления.
– Ты звонила не только мне, – заявляет она. – Всем – Иве, Веронике, папе. Твой сотовый валялся на ступеньках особняка. Слава, дворник, утром расчищал снег и нашёл его. А чувствуешь ты себя так не из-за простуды, а из-за того, что намешала спиртного с лекарствами. Что, впрочем, не впервой. Скажи спасибо своему Алёше, трясётся над тобой как нянька…
Лёгкая горечь сквозит в её тоне. Или зависть.
– Где он? И почему я здесь, а не у него? – Я кручу головой, но мужа нигде не видно. – Что вообще происходит? – Тревога змейкой вползает внутрь. – Я ничего не понимаю!
– Алексей скоро придёт, – неопределённо говорит Тони. На остальные вопросы ответов у неё, похоже, нет.
Мои мысли возвращаются к страшным событиям в отцовском особняке.
– Послушай… а Яна? – бормочу я заплетающимся языком и снова смотрю на календарь, где обведено красным окошком всё то же двадцать первое января. – Её же опознали свидетели… Соседка, какой-то курьер, папина клиентка… Её нашла домработница…
– Но звонила-то ты, – едко напоминает сестра.
– Да не могла я звонить, что за идиотские бредни?! – раздражённо отмахиваюсь я. – Наверно, это была Ника или Ива! Никто не различает наши голоса, и ты в том числе!
Антония вновь пронзает меня насмешливым взглядом.
– То есть ты намекаешь, что Ника или Ива неизвестно каким образом украли твой сотовый и звонили по нему среди ночи из папиного особняка, признаваясь в убийстве от твоего имени?
Я замолкаю. Невероятно.
Тони тем временем грациозным кошачьим движением накидывает на плечи белую шубку, которая удивительно идёт к её волосам.
– Ярослав передал мне твой телефон – он ничуть не пострадал в своём красивом дорогом чехольчике. А ты, если имеешь хоть каплю совести, не звони отцу с истериками. Врачи запретили его беспокоить. На него и так свалился настоящий кошмар.
– Избавь меня от нравоучений, ты не в аудитории! – обрываю я сестру. Я уже более-менее пришла в себя и понемногу облекаюсь в привычный стиль поведения. И для начала перестаю перед ней оправдываться. Для этого пока нет никаких оснований. Искоса посматриваю на замолчавшую Антонию – чопорную университетскую штучку, – прикидывая, правда ли то, что она говорит. Впрочем, это довольно легко выяснить. Левой рукой я рывком стягиваю с прикроватного столика смартфон и включаю вайфай. Тут же начинают щёлкать оповещения, больно ударяя по мозгам: «Член Союза художников найден мёртвым в особняке «Сорока»… «По подозрению в убийстве задержана жена пластического хирурга»…