Страница 52 из 127
К этому добавлялся еще ряд существенных недостатков. Недостаточно энергичная разведка приводила к тому, что немецким командующим часто было неизвестно местоположение противника, даже находившегося на расстоянии считанных километров от их войск (как это было 18 августа). Это приводило к множеству ошибочных решений как на тактическом, так и на стратегическом уровне. Преследование после успешно выигранных сражений практически не осуществлялось, что лишало немецкие войска значительной части плодов победы. К этому добавлялось множество других недостатков: от многочисленных «военных туристов», создававших дополнительную нагрузку на перенапряженную систему снабжения, до системы медицинской помощи, явно не справлявшейся с потоком раненых после крупных сражений.
Последнюю проблему не удалось полностью решить до самого конца войны. Ситуация, когда солдат, получивший ранение в крупном сражении, оставался на поле боя три дня, была широко распространенной; естественно, за это время многие просто умирали. Шансы выжить существенно возрастали, если раненому быстро оказывалась первая помощь — его хотя бы перевязывали. Однако даже эвакуация в полевой лазарет еще не означала спасения. Несмотря на все предпринимаемые усилия, врачей явно не хватало; после битвы при Гравелотте — Сен-Прива на одного медика приходилось в среднем 780 раненых, нуждавшихся в помощи[452]. При этом теоретически один врач приходился на 290 солдат и офицеров. Ситуация была гораздо лучше, чем во французской армии, где соответствующая пропорция составляла 1:740[453].
В переполненных лазаретах часто не было возможности соблюдать элементарные правила гигиены, не говоря уж об антисептиках. Несмотря на то что германские врачи едва ли не первыми в мире начали широко применять антисептические методы Листера, это не улучшало ситуацию кардинально. В результате даже сравнительно легкие ранения часто приводили к смерти в результате инфекции. Лазареты являлись питательной средой и для эпидемических заболеваний. В отличие от 1920-х гг., улицы немецких городов в 1870-е не были заполнены калеками и инвалидами; практически все, кто мог пополнить их ряды, попросту погибали. По разным оценкам, смертность среди раненых составляла от 10[454] до 25 процентов[455]. Опять же, германская армия в данном случае отличалась от французской в лучшую сторону — как пишет Д. Шоуолтер, «лучшим шансом на выживание для французского раненого было попасть в руки немцев»[456]. Смертность в результате ампутаций, произведенных французскими врачами, составляла около 75 %. Нельзя не отметить и того факта, что уровень небоевых потерь, связанных в первую очередь с болезнями, в германской армии серьезно снизился по сравнению с прошлыми кампаниями.
Однако, как уже говорилось выше, на войне побеждает не тот, кто лишен недостатков, а тот, у кого их в конечном счете оказывается меньше. К примеру, ситуация с потерями офицеров была у французов не лучше, чем у их противника. При Вейсембурге французские войска потеряли 23 % от своего состава и 29 % своих офицеров; при Форбахе (Шпихерне) разрыв еще больше: 14 % и 30 % соответственно. Генералы не уступали своим подчиненным. С 4 августа по 2 сентября из 158 генералов и маршалов Рейнской армии 16 было убито и 45 ранено — 38,6 %[457]. Генералы Второй империи не отличались, в массе своей, высокой компетентностью, но в храбрости им было отказать нельзя. Базену и Мак-Магону доводилось в отдельные эпизоды сражений лично обнажать шпагу и вести колонны в атаку.
О многочисленных проблемах французской армии уже не раз упоминалось; фундамент катастрофы был заложен еще в процессе мобилизации и развертывания. Фатальное влияние на конечный результат оказали, однако, два фактора. Первый — это неупорядоченная система руководства армией, отсутствие сколько-нибудь внятной стратегии, оборонительный менталитет и фатальная безынициативность французского генералитета. Второй — необходимость руководствоваться не военными, а политическими соображениями. Прусский король имел не только и не столько лучшую армию, сколько гораздо более прочный тыл, нежели французский император. Перед Вильгельмом I не стоял вопрос сохранения династии, у него не было необходимости сообразовывать движение своих армий с требованиями общественного мнения. И армия, и население были психологически готовы к возможным поражениям.
В 1896 г. немецкий майор Герман Кунц опубликовал книгу под названием «Мог ли маршал Базен спасти Францию?» В ней он пришел к выводу: если бы в последних числах августа Рейнская армия совершила из Меца прорыв на юг и спасла хотя бы половину своих солдат за Луарой, а Шалонская армия вместо своего самоубийственного марша на восток отошла к французской столице, «война неизбежно приняла бы совершенно иной оборот, чем это произошло в действительности»[458]. Генерал дю Барай, после войны ставший военным министром французской Третьей республики, в свою очередь, считал, что военная кампания 1870 г. не приобрела бы характер катастрофы, если бы Мак-Магона и Базена можно было просто поменять местами. Учитывая упрямство Мак-Магона, не единожды им проявленное, можно было ожидать, что он никогда бы не позволил запереть себя в Меце: «он получал бы и возвращал удары» и «Рейнская армия могла нанести противнику такой же урон, что и понести сама, если не больший». В свою очередь, Базен, окажись он во главе Шалонской армии, не был бы столь безропотно послушен окрикам из столицы при молчаливой отрешенности императора, как служака Мак-Магон. Честолюбие и политические амбиции Базена, считал дю Барай, влекли бы маршала к Парижу, «чтобы стать там хозяином положения»[459].
Не углубляясь в сферу альтернативной истории, следует признать: именно качества французского высшего руководства и политическая обстановка в стране не позволили французам действовать существенно более оптимальным образом. Возможно, выиграть войну Вторая империя не смогла бы; но избежать столь быстрого и бесславного разгрома было вполне по силам французской армии. Как писал в своих мемуарах Шеридан, успехи немцев «во многом состоялись благодаря промахам французов, чьи глупые ошибки значительно сократили войну; впрочем, даже если бы она продолжилась дальше, итог, на мой взгляд, был бы тем же самым»[460].
Тем временем ожесточение сторон усиливалось. «Война теряет свой галантный характер», — отметил Гогенлоэ-Ингельфинген по поводу битвы при Седане[461]. Для рыцарских жестов на поле боя оставалось все меньше места. В тылу немцев в двадцатых числах августа начала разворачиваться серьезная партизанская война. Население к востоку от Мааса было настроено значительно враждебнее, чем в Эльзасе и Лотарингии. Уже 22 августа Мольтке выпустил приказ, в котором констатировал начало партизанской войны и лаконично постановил: «Поскольку франтиреры не являются солдатами, они по закону военного времени <…> караются смертной казнью»[462].
Серьезные вопросы вызывал и статус национальных гвардейцев. 25 августа в районе деревни Пассаван германская кавалерия атаковала батальон мобильной гвардии; офицеры были в мундирах, однако солдат отличали от штатских только кокарды. После короткого боя около тысячи французов сдались в плен. Уланы, потерявшие в схватке трех человек, в том числе одного любимого солдатами офицера, были в ярости, считая, что имеют дело со штатскими, взявшими в руки оружие. При эскортировании пленных через деревню Пассаван прозвучал выстрел. Существуют разные версии того, кто и почему открыл огонь[463]. В любом случае, пленные бросились врассыпную. Гусары из эскорта начали их преследовать. На беду несчастных французов, поблизости оказались гвардейские драгуны, понесшие большие потери 16 августа и жаждавшие мести. Разбегавшиеся мобильные гвардейцы показались им вполне подходящим объектом. В итоге 32 человека были убиты, почти сто ранены. Только вмешательство офицеров позволило остановить расправу над безоружными. 30 августа французское правительство категорически потребовало обращаться с национальными гвардейцами как с военнопленными, угрожая в противном случае отыграться на солдатах ландвера. Немецкая позиция заключалась в том, что военнослужащим может быть признан лишь тот, кого можно идентифицировать соответствующим образом на расстоянии; кокарда этому требованию явно не отвечала.
452
Steinbach M. Abgrund Metz. Kriegserfahrung, Belagerungsalltag und nationale Erziehung im Schatten einer Festung 1870/71. München, 2002. S. 49.
453
Showalter D. The wars of German unification. Р. 289.
454
Ibid. Р. 288.
455
Hewitson M. Op. cit. Р. 468.
456
Showalter D. The wars of German unification. Р. 289.
457
Audoin-Rouzeau S. 1870. La France dans la guerre… P. 106.
458
Kunz H. Ko
459
Du Barail. Op. cit. P. 178–179.
460
Sheridan. Personal memoirs. Vol. 2. N.Y., 1888. P. 448.
461
Hohenlohe-Ingelfingen K. Op. cit. S. 203.
462
Moltkes Militärische Werke… S. 242.
463
Fermer D. Op. cit. P. 124; Kunz H. Die deutsche Reiterei. S. 177.