Страница 47 из 48
Несколько дней пребывал Антоний у Павла, учась искусству мудрого жития.
Павел объяснил Антонию, какие бесы чем заведуют и как с ними надо сражаться. Между прочим, когда Антоний жаловался на искушение плоти, Павел ему сказал:
— Надо смириться и надеяться. Вот мне сто первый год, а я в прошлом году еще неоднократно был искушаем женскими прелестями, но теперь, слава Богу, почти освободился от этих злых чар. Значит, не надо отчаиваться.
Эти мудрые слова очень утешили Антония.
Простившись и поблагодарив Павла, он удалился. По дороге он опять наткнулся на сатира и нимфу, но это был уже другой сатир и другая нимфа. Прелестница кричала и звала на помощь. Антоний хотел было помочь ей, но, вспомнив бывший с ним ранее случай, опустил голову и поспешил домой.
Он теперь знал, — и Павел подтвердил это, — что козлоногие и нимфы свободны от законов человеческой совести. Павел даже сказал Антонию, что, вероятно, Господь отпускает этим лесным существам то, чего никак нельзя простить обыкновенным людям.
АГНЕСА[63]
Агнесе было тринадцать лет, когда она, покинув смерть, обрела жизнь.
Она была молода, но ум и душа ее были зрелы. И наружность ее была прекрасна, но сердце еще прекраснее.
Однажды в полдень она возвращалась из школы, размышляя о Божественном промысле. Внутренний свет озарил ее. В этот час ее встретил молодой человек, сын префекта, Гораций, который, между прочим, писал стихи, хотя и не такие искусные и значительные, как великий Гораций, но все же достойные внимания.
Юный поэт был очарован прелестною Агнесою.
«Это — одна из муз сошла на землю, — подумал он, — не Эрато ли? У нее такая мечтательная и такая задумчивая улыбка. Или, быть может, это Эвтерпа? У нее такой мелодичный голос. Или сама Мельпомена? У нее такие трагические глаза… Впрочем, все эти мифы едва ли достоверны, но прелести этой девицы так очевидны, что она, пожалуй, не нуждается в сравнении с дочерями Юпитера и Мнемозины».
Юный поэт вскоре нашел случай познакомиться с Агнесой и тотчас же открыл ей свои чувства. Этот молодой человек, хотя и был эпикурейцем по своим философским убеждениям, а по рождению — язычником, отличался, однако, добрым мужеством и пламенною душою. Поэтому он очень понравился благочестивой Агнесе. Но она не забыла своего обета, данного ею внутренне и безмолвно в час, когда она познала тайну искупления.
Вот почему она сказала поэту:
— Я не могу быть твоею женою, Гораций, но я охотно стала бы считать тебя моим братом.
— О, прелестная Агнеса! — воскликнул молодой человек. — Твоя скромность понятна мне, но тем милее ты моему сердцу. Поверь, что моя любовь, пламенная и страстная, сочетается с братскою любовью, о которой ты говоришь. Ты будешь моею женою, Агнеса, и утолишь муки моей страсти, а я не устану быть с тобою нежным до конца моих дней.
— Друг мой, — отвечала ему Агнеса. — Поверь, что страсть ведет нас не к жизни, а к смерти.
— То, что ты говоришь, загадочно и неясно, — сказал Гораций. — Ты уклоняешься от любви моей, потому что, признайся, — у тебя есть другой жених. Он, быть может, благороднее, доблестнее и даровитее меня. Скажи мне откровенно, Агнеса.
— Да, у меня есть жених, — сказала Агнеса, думая об Искупителе. — Он благороднее, чем ты, Гораций; солнце и луна славят Его красоту; Его богатства — безмерны; Он властен воскрешать мертвых и Его любовь превыше любви человеческой. Он надел перстень на мой палец; Он украсил меня драгоценными камнями и облек меня в златотканую одежду; Он сделал знак на моем челе, чтобы никому, кроме Него, не дарила я моей любви, и Он окропил мои колени Своею кровью. Я предалась Его нежности, и мое тело соединилось с Его телом…
Услышав это. молодой человек впал в уныние, и жестокое отчаяние им овладело.
— Где он, этот мой соперник, и как его зовут? — спросил он Агнесу, чувствуя, что любовь сжигает ему сердце.
— Он — везде. И не только слова, но даже помыслы наши Ему известны.
— О ком ты говоришь? Что это значит, что твой жених везде? Даже боги не могут быть одновременно в разных местах. Правда, философы учат о божестве, которое мы, люди, представляем себе как начало отвлеченное, но в таком случае я отказываюсь тебя понимать, когда ты говоришь о теле твоего возлюбленного.
— Друг мой, — отвечала Агнеса тихо, но внятно, — я не кончила еще школы и совсем не слушала философии. Могу ли я так тонко рассуждать, как ты, не изучив предварительно логики и не будучи искусной в диалектике? Вот почему я не смею с тобою спорить. Однако, никакие рассуждения не могут поколебать моего знания. Я знаю, дорогой Гораций, что жених мой не дух только и не отвлеченное начало, потому что я люблю Его так, как будто бы я касалась Его колен, как будто бы я благовонным миром умастила Его ноги когда-то; я вижу глаза Его, как вижу сейчас твои; я слышу Его дыхание, которое смешивается с моим дыханием… Прости меня, Гораций, но я скорее буду сомневаться в том, что ты в самом деле живой человек, что ты не призрак, не бред мой, чем в существовании моего Дивного Жениха.
— Прекрасно, — возразил молодой человек. — Прекрасно. Я верю, что твой жених не бестелесный дух. Тогда назови его имя. Пусть сама судьба решит, кому ты будешь принадлежать: ему или мне.
Агнеса молчала. Тогда Гораций, ослепленный любовью, воскликнул в гневе:
— Я убью дерзкого соперника.
— Ты не можешь этого сделать, — прошептала Агнеса, огорченная безумными словами юноши.
— Почему ты думаешь, что я не могу убить его? — спросил Гораций, недоумевая и сердясь.
— Ты не можешь этого сделать, потому что жених мой смертию победил смерть…
— А! — перебил ее нетерпеливый юноша. — Я теперь знаю, о ком ты говоришь. Это, вероятно, один из тех магов, которых восточные варвары считают полубогами. Но поверь, что все эти таинственные слова о смерти-победительнице не спасут моего соперника от меча. Впрочем, быть может, он не римский гражданин. В таком случае, он даже меча недостоин.
Стараясь, под видом презрительного равнодушия, скрыть мучения любви, удалился Гораций. Но дома он уже не мог угаить от отца своих страданий.
Старый префект, узнав правду об отвергнутой любви его сына, вознегодовал. По его понятиям, такая девушка, как Агнеса, должна радоваться благосклонности молодого человека, благородного и образованного, богатого и красивого. Он считал себя диалектиком и ритором и был уверен, что, если он поговорит с девушкою, она не решится отказать его сыну и выйдет замуж за Горация.
Переговорив предварительно с родителями Агнесы, людьми, не просвещенными истинною верою и потому легко согласившимися на предложение префекта, старик призвал девушку и сказал ей:
— Кто этот загадочный жених, о котором ты говорила моему сыну?
— Этой тайны я тебе не открою, — отвечала спокойно Агнеса, предчувствуя, что префект замыслил дурное.
Но префект был настойчив, и у него немало было сведений о галилейской секте, в коих он не сомневался, хотя они не совпадали с истиною.
— Я знаю, — сказал он, — ты считаешь своим женихом одного демагога из Иудеи, распятого при Пилате. Но оставь эти фантастические сказки детям и будь благоразумной. Необразованные варвары суеверны, и, разумеется, им нетрудно было внушить нелепую мысль о том, что кто-то воскрес из мертвых. Поверь, прелестная Агнеса, что никто и никогда не воскресал из мертвых. Там, в Тартаре, блуждают печальные тени, припоминая с трудом очарование земли. Эти тени не вернутся на землю. Впрочем, недостоверно даже, что мы, люди, сохраним наше подобие в подземном мире. Вернее всего, мы истлеем, и наше тело, даже такое цветущее и нежное, как твое, утолит голод алчущих червей. Вот и все. Что до богов, то, если они существуют, им нет до нас никакого дела. Они блаженствуют в иных сферах, нам чуждых. Да и зачем они нам? Счастье мы можем обрести и без них. Ты знаешь пять сократических добродетелей — мудрость, справедливость, умеренность, храбрость и благочестие. Последняя добродетель относится, по-видимому, к почитанию небожителей, это — правда. Но легко догадаться, что такое благочестие необходимо нам для упражнения нашего собственного духа в созерцании возможных совершенств. Существуют боги или не существуют, это — безразлично: важно, что мы имеем образцы блаженной жизни…
63
ПБ.