Цугцванг

Кажется, я в депрессии…После того, как я узнала всю правду, меня спасала игра на пианино, но теперь я была лишена и этого, так что сбежать от всех мыслей и воспоминаний стало невозможно. Они крутились снова и снова, как на репите, я вспоминала наше лето, потом все, что ему предшествовало, а потом и то, чем все кончилось, и задавалась одним вопросом: как можно было быть такой слепой? До сих пор поражаюсь. Было очень много знаков, на которые стоило обратить внимание, что я успешно не делала, а доверчиво тянулась к огню, который по итогу то меня и спалил. Я даже помню, как действительно думала, что он — это пламя, а я — мотылек. Забавная метафора, которая оказалась страшной реальностью.

Вот так бывает…

Противный звук будильника оповещает о том, что пора бы подниматься и собираться на работу в местной «Пятерочке», которая находится буквально в двух шагах — выйти из двора и немного пройти вперед по улице. Комнатка у меня небольшая: советский диван у одной стороны, напротив старый, платяной шкаф, в углу за дверью небольшой стол. Это все, но мне много и не нужно в принципе, особенно если учесть тот факт, что я прихожу домой, ем что-то, что не требует приготовления, чтобы избежать любых контактов с соседями, и ложусь спать. Каждый раз подпираю дверь стулом на всякий случай: как часто бывает, мне несильно повезло — на одном этаже моей общаги живут «люди с низкой социальной ответственностью». Так их называют формально, но по факту это обычные алкаши и зэки. А я выделяюсь…

Я это поняла не сразу, конечно, потому что мне казалось, а что такого то? Но такое было, судя по тому, что и на работе меня невзлюбили. Это достаточно забавно, на самом деле, я ведь ни с кем и не общаюсь. Прихожу каждый день, выполняю свои обязанности, а потом ухожу, но их, кажется, бесит сам факт моего существования. Особенно сильно девчонку Катю и грузчика Вадима. Первой двадцать два и два ребенка, второй туповат, набил свое собственное имя у себя на костяшках, видимо, чтобы его не забыть. Я с ними не общаюсь, прохожу мимо, даже не поднимая головы и без реакции, стараюсь не бесить, а все равно бешу. Конечно я догадываюсь о причинах такого отношения. Наверно они думают, что я считаю себя лучше всех, но так ли это на самом деле? Нет. Она — злобная сука, но растит двоих детей сама, потому что ее парень разбился на мотоцикле. Он — дурак, но постоянно кормит котят у запасного входа, а еще помогает старушкам тащить их пакеты, если позволяет отсутствие работы. А я? Глупая, малолетняя сучка, которую трахнули и записали на видео, как порнозвезду, и которая поверила человеку, не обращая внимания на все знаки, которых было просто миллион.

«Сама виновата. Ты сама дура!»

Может по итогу я и заслужила все это? Это плата за свою тупость, как особое наказание. Дело то не только в работе, так со всеми здесь, словно я — чужеродный объект, попавший в организм, клетки которого это чувствуют и пытаются уничтожить «незваного гостя». Может показаться, что я перебарщиваю, но вот еще один пример: рядом со мной живет женщина в возрасте, которая работает учителем. Так вот, она приходит ко мне стабильно раз в два дня, чтобы наорать за «шумность» и «нежелание убирать за собой на кухне», которой я в принципе не пользуюсь. Что касается «шумности», может ее бесит сам факт того, что я дышу? Не знаю, и не хочу знать.

Мне плевать. Каждый раз когда кто-то начинает со мной взаимодействовать, я замыкаюсь внутри и молчу — мне нечего сказать этому миру, который так жестоко предал и разрушил мое сердце. Что еще может быть? Разве в принципе может существовать что-то хорошее? Сомневаюсь.

Вздыхаю и натягиваю свою уродливую шапку с пушистым помпоном почти на самые глаза, чтобы не видеть себя в отражении зеркала. Это пунктик, который у меня появился — мне стыдно смотреть на себя. За ним следует еще один — я намерено купила максимально неприглядные вещи из всех возможных. Не хочу привлекать внимание к своей персоне, особенно мужское. Оно мне ничего хорошего не принесло.

Тогда, в последний день в Москве, после моего «побоища по наследным яйцам», в гостиницу вернуться я не решилась. Во-первых, там и не было ничего особо ценного, я успела собрать только необходимый минимум до того, как моя сестрица объявилась. А во-вторых, страшно. Максимилиан, может, и был выведен из строя, но кто сказал, что это продлится долго? Точного то времени я не могла рассчитать, а значит это по всем фронтам неоправданный риск.

Было страшно. Я стояла в центре оживленной Москвы, в толпе людей, а чувствовала себя такой одинокой, такой…ничтожной. Девочкой без будущего, планов, опозоренной и униженной, даже без банальных средств к существованию! Ничего не осталось. Единственным вариантом и было ехать в Химки, где чтобы оградить Крис от последствий своих действия, я сняла комнату. Просто смешно. Я пыталась защитить человека, который тоже поучаствовал в моем сожжении…

«Может лучше и поехала бы с Костей?» — возможно тогда со мной всего этого не случилось… — «По итогу я все равно в бегах, но одна, и чем это лучше?»

Из-за своей гордости я лишилась всех денег тогда на набережной, и единственный выход продать сережки, которые мне подарила моя мамочка на мои шестнадцать.

«Мамочка…»

Я не могу выйти с ней на связь — сейчас она недоступна. Чтобы на сто процентов обезопасить Камиллу, было решено им вдвоем уехать и на какое-то время пропасть с радаров. Костя с маниакальной одержимостью относился к дочери, и его можно было понять. Моя мама тоже также относилась ко мне. Если бы у нее был хотя бы один процент из миллионов тысяч, при котором все сложится так, как сложилось — она бы не уехала. Она никогда и не оставляла меня, на самом то деле. Все это время мама жила в Рязани, но я сама убедила ее в том, что все у меня схвачено, что Крис — человек, которому можно верить…Ха! Поверила…

Мне остается только ждать…или уехать самой. На самом деле у меня есть план, но я столкнулась с двумя проблемами: во-первых, мой загранпаспорт скорее всего остался у Лили, а во-вторых, денег, которые я выручила с сережек, не хватило на билет до Японии, даже если я взяла бы самый дешевый эконом из всех возможных. Япония — это единственный мой глобальный выход, потому что там сейчас мой брат. На острове, которого даже на карте нет, продолжает учится «быть нашим отцом», и мне известны все ориентиры — это и был мой «на всякий случай», если Петр Геннадьевич совсем трёхнется и развяжет себе руки.

Забавно, но по всем показателем трёхнулся не он, и руки развязал не он, и беспокоиться нужно было не о нем. Властелин мира все еще в Новосибирске, у него появились более важные занятия, нежели моя непокорная задница — спасти свою драгоценную репутацию. Тогда то я не врала ему, его действительно облапошили по всем фронтам. Все вообще сложилось шоколадно: чертова выродка убили, Александровский погрузился в изучение архивов, где последние махинации были, как на ладони, так как никто больше не боялся и не пытался их скрыть. Думаю, что мой план по итогу сработал даже лучше, чем я думала — Властелин мира психует, что его посмели обмануть да еще и так открыто, а Ревцов думает, что его сына убил бешенный миллиардер, который наконец вытащил голову из задницы и прозрел. Наверно по итогу это будет война каких не видело высшее общество последние лет «никогда» — может даже повезет, и они оба друг друга уничтожат?

Надеюсь, что так и будет, но также надеюсь, что это все я увижу уже не из Москвы. Да, мне не хватило денег, которые мне дали в ломбарде, и да, мне пришлось потратиться на вещи «первой» необходимости, но я смогла кое что отложить. Буду надеяться, что цены спадут после Нового года, а к тому времени все немного поуляжется, я подкоплю еще немного денег и смогу таки улететь. Это моя последняя надежда…

Выдыхаю, натягивая кислотно-салатовый пуховик, который я тоже купила по особой причине. Его самый нелюбимый цвет — салатовый, а для меня это была возможность ни в коем случае не быть девушкой, которая могла бы его хоть как-то привлечь. Я даже волосы себе отрезала с этим настроем, а он их очень любил. В основном потому что удобно было наматывать на свой кулак, чтобы делать со мной все, что ему хочется и как хочется, но это уже история…