Цугцванг

Признаюсь честно, неожиданное откровение при том на такую странную тему, которая совершенно не касалась того, что происходит «здесь и сейчас». Выбивает из колеи ненадолго, потому что на самом деле я достаточно быстро понимаю к чему весь этот разговор.

— Ты хочешь меня ударить?

Максимилиан медленно поворачивает на меня голову и холодно, сухо чеканит.

— Я хочу тебя убить.

Вижу, что действительно хочет. По глазам вижу. Это здорово пугает, да настолько, что я хочу отстраниться, но он делает это раньше. Макс садиться на кровати дает себе пару мгновений, встает. Я невольно краснею от вида голой, крепкой задницы, как идиотка, отвожу взгляд, да и вообще…Ситуация максимально неоднозначная. Его слова, хочу я того или нет, заставляет мелко дрожать и сжиматься, но он не смотрит в мою сторону, будто меня и нет тут вовсе. Макс одевает свои черные спортивки, стягивает бутылку виски со стеклянного столика и все также же не глядя снова чеканит. Еще холоднее, еще четче, еще суровее, чем до этого, хотя я и не думала, что это вообще возможно…

— Собирайся. Ты уезжаешь обратно в город. Миша отвезет тебя.

Я сажусь, прикрывая грудь атласным одеялом, и щурюсь, потому что знаю, что это не конец. Он сказал еще не все, и я права. Не все…

— Мы больше не увидимся.

— Что? — тихо переспрашиваю, но он как будто и не слышит вовсе, изучая наклейку на бутылке.

— Я оставлю тебе карту, трать с нее на что хочешь.

— Мне не нужна твоя карта!

— Я знаю, что тебе нужно, но этого ты не получишь.

— Ты просто запрешь меня одну в этой клетке?!

— Да.

— Я сойду там с ума!

— Поздновато спохватилась, когда ты уже сумасшедшая.

— Отпусти меня!

— Это не обсуждается. Собирайся.

Макс разворачивается, и я понимаю, что если он сейчас выйдет за дверь, то все. Это будет фатальный конец всему, поэтому я вскакиваю с кровати, путаясь в одеяле, но благо не валюсь, и добегаю до середины комнаты вовремя.

— Макс!

Замирает. Я тоже. Его имя звучит из моих уст слишком уж странно, и мне требуется немного усилий, чтобы отодвинуть эти мысли и сконцентрироваться на важном. Тем более, что он ждет, что я скажу…

— Макс, пожалуйста. Отпусти меня. Ты же понимаешь, что я не стану…

— Я все сказал, — отрезает хрипло, — Будет так и никак иначе.

— Но ты хочешь запереть меня в четырех стенах одну! — быстро стираю слезы, стараясь удержать голос от провалов, которые все равно есть.

Выдыхаю, собираюсь. Не хочу, чтобы он думал, что я пытаюсь им манипулировать.

— Я сойду с ума. Сколько это будет продолжаться? Вдруг воплощение твоего плана займет…

— Ты просидишь там столько, сколько потребуется.

— Но…

— Амелия… — в голосе прибавляет рычания, а ручку двери его рука сдавливает до скрипа, — Не доводи до греха. Ты же этого хотела?

— По-твоему я хотела сидеть в золотой клетке и…

— Вот именно, — с давлением произносит, — Она золотая, будь благодарна, что я не запер тебя в каком-нибудь подвале, который ты заслужила на все сто процентов. Разговор окончен. Собирайся.

Дверь хлопает сильно, но не так, как уже хлопала сегодня, а я вдруг закрываю лицо руками и начинаю тихо плакать. Самое гадкое, что я прекрасно осознаю — это не только потому что меня приговорили к тюремному сроку, а потому что он сказал, что мы больше не увидимся…

«Что со мной не так?!»

Макс

Из окон кабинета открывается целая панорама на двор перед домом, и я наблюдаю за тем, как она идет к машине моего старшего брата, сжимает ладони. Оглядывается. В тайне я надеюсь, что она посмотрит на меня, найдет глазами, и одновременно молюсь, чтобы этого не произошло, потому что понимаю: если так случится, я не смогу ее отпустить. А надо…Амелия вызывает во мне нездоровые чувства и дикие желания, которые мне самому не нравятся. Из-за нее я не могу себя контролировать, все выходит и течет, как бурная река, то есть бессистемно и хаотично.

«Это совершенно неприемлемо!»

Наконец ее фигура пропадает в салоне, Миша захлопывает дверь, тоже оборачивается. Мне чудится, что он прекрасно видит меня, поэтому усмехается, но возможно это лишь воображение. Уже плевать. Утыкаюсь лбом в ледяное окно, медленно кручу головой, чтобы охватить всю его площадь и хоть немного остудить пыл, потому что, клянусь, еще секунда и я сорвусь в след за ними. Особенно явно чувство проявляет себя в момент, когда загораются задние габариты и тачка медленно стартует — я чуть ли не зубами готов уцепиться за что угодно, лишь бы не бежать следом, как гончий, безмозглый пес.

— Тебе настолько сложно ее отпустить? — усмехается за спиной Марина, на которую я даже не оборачиваюсь.

Не хочу отвечать на этот тупой вопрос, хотя он своей надменностью делает скорее доброе дело, нежели наоборот. Моя гордость поднимает голову, а вместе с ней уходят давящие чувства, рвущие жилы — она их грубо отрезает и пинками загоняет куда-то глубоко-глубоко, чтобы больше не видеть. Я за это благодарен. Отпиваю из стакана свой любимый виски и коротко смотрю на Марину, цыкаю.

— Не придумывай. Свалила — туда ей и дорога.

— Смеешь врать мне? Это даже не смешно.

— Закончили.

— Я тебя предупреждала, Макс.

— Я сказал — закончили! — повышаю голос, одариваю ее злым взглядом и добиваю порцию виски до конца, после чего отхожу от окна за новой.

Марина наблюдает тихо, но цепко, подмечая все детали в моем поведении. Старшая сестра в какой-то момент заменила мне маму, так что кто-кто, а она знает меня наизусть. Так и сейчас, она анализирует, копается, и это мне дико не нравится, потому что я не хочу слышать то, что итак давно знаю. В надежде избежать разговора, я сажусь за стол и открываю компьютер, но Марина была бы не Мариной, если бы ее это остановило. Обойдя стол, она встает за моей спиной, наклоняется и обнимает, утыкая голову в волосы, после тихо усмехается.

— Ты такой дурной, Максюша.

— Не смей меня так называть.

Огрызаюсь, но Марину это только веселит, и даже мои слабые попытки убрать ее руки со своей шеи не останавливают посмеивания. Благо она отходит сама, встает у бара, берет бутылку с вином и наполняет бокал. Я отгибаюсь на спинку кожаного кресла и смотрю в потолок: нет никакого смысла притворяться. Марина действительно видит меня насквозь, так что я предпочитаю не тратить силы, которых у меня и без того слишком мало, после дикого секса, на жалкие попытки сокрытия истины.

— Рядом с ней я напрочь лишаюсь контроля и способности думать, — неожиданно даже для себя говорю, но Марину это не удивляет.

Сестра смотрит в мою сторону коротко, снова опускает взгляд на бар, откуда вынимает бутылку с виски и наполняет стакан для меня.

— Чистый, как ты любишь.

— Давай только без нравоучений, ладно? — хмыкаю, стягивая стакан и делая глоток.

— Ты стал слишком много пить, Макс.

— У меня много головняков, а алкоголь помогает снять стресс.

— Есть способы получше.

Марина садиться на подоконник, кладет нога на ногу и смотрит в окно. Я смотрю на нее. Знаю, что ей хочется поговорить, поэтому знаю, что это непременно будет, так что готовлюсь морально и физически: затягиваю канаты на чувствах и делаю еще один глоток Macallan[12]. Горло жжет, ее взгляд переходит на меня, тоже жжет.

«Она видит меня насквозь…» — и я сдаюсь.

— В последнее время их нет.

— В смысле? В Москве закончились задницы?

— Я их не хочу.

— Не говори только, что эта девчонка так вскружила тебе голову.

— Секс не поможет.

Марина усмехается, тоже делает глоток, а потом пожимает плечами.

— Окей. И что ты хочешь сказать, что вы там наверху кроссворды разгадывали?

— Я ее не касался.

— Да ну?

— Сегодня исключение.

— А говоришь, что секс не помогает…

— Это был не секс. Мы трахались.

12

"Macallan" — элитный шотландский односолодовый виски с невероятно богатой историей, насчитывающей боле двух столетий. Этот напиток, который созревает в бочках из-под хереса, выполненных вручную, уже давно стал атрибутом престижной жизни и чувства стиля. Виски уникален не только благодаря своим потрясающим вкусовым качествам, но и способу производства — в его состав входит всего один сорт ячменя под названием "Голден Промис", а перегонные кубы винокурни — самые низкие во всем мире, что дарит линии виски "Macallan" насыщенность и крепость.