Страница 59 из 76
«…А какого Косте?…»
— …Все еще понимаешь меня, а?!
Алексу нечего ответить, он молчит, но тело его напряжено до предела — я же вижу. Сейчас рассмотреть даже проще, он стоит передо мной, плечи надуты, руки в кулаках, весь собранный и, спорю на что угодно, смотрит твердо и прямо, как только он умеет.
«Все очень-очень плохо…» — паникую про себя, ну а Костя только накидывает сверху.
Он издает тихий смешок, кивает, а потом отходит на шаг, чтобы вытянуть руку для удобства выстрела и чеканит.
— Когда я выстрелю, для твоей семьи все изменится, Евгения Валерьевна. Для моей изменилось. Мою дочь лишили ее матери, теперь я лишу ваших дочерей отца, и тогда ты будешь при чем.
Он опускает предохранитель, и происходит сразу несколько событий. Алексей начинает выворачиваться из рук Хана, Евгения пытается встать перед Михаилом, а я бегу в сторону этой парочки титанов, ловко обогнув Алекса, и встаю между ними.
И все прекращается. Все замирают. Спорю на что угодно, никто не ожидал такого поворота событий.
Костя смотрит на меня вместе с дулом пистолета и психует. Его мышца на щеке сжимается и разжимается, кожа ладони на рукоятке трещит, а сам он разве что молнии не пускает, когда цедит сквозь зубы.
— Какого хера ты вытворяешь, Амелия?! Отойди!
— Нет.
— Отойди!
— Нет!
— Костя, ты обалдел?! — вмешивается Хан, своим басом разрушая возникшую тишину, — Опусти пистолет немедленно!
— Ты ведешь себя неправильно, — игнорируя протесты своей няни, тихо обращаясь исключительно к Косте, — Силой здесь не получится, надо говорить. Она — не при чем.
— Она — его сестра.
— Но она не он! Она такая же заложница обстоятельств, подумай, что ты делаешь? — жалобно шепчу, делая к нему шаг, — Ты угрожаешь женщине, которая ничего плохого не сделала. При ее муже. В доме, где живут ее дети. Остановись, я прошу тебя. Дай мне все это решить. У меня получится лучше.
— Костя, немедленно опусти пистолет! Или я за себя не ручаюсь, клянусь!
Снова Хан. Краем глаза я замечаю, что он и думать забыл об Алексее, вместо того серьезно смотрит на нас и хмурит брови. Злится. Не шутит. Но и Костя не шутит. Кажется, что он дошел до своего предела, потому что он не собирается отступать. Нет, конечно, мне ничего не угрожает, я это знаю, но я не такая уж и стена, которую невозможно подвинуть.
Поэтому я достаю свой пистолет, направляя на него, и если за секунду до этого он глазами убивал Михаила, теперь медленно опускает их на меня, через миг ухмыляясь.
— Забавно.
— Ты меня вынудил. Отступи.
— Амелия! — рычит фоном Хан, но мы оба не обращаем на него внимания.
— Хочешь, чтобы я поверил, что ты в меня выстрелишь?
— Еще как. Возможно я не смогу ранить тебя смертельно, но я совершенно точно прострелю тебе ногу, если это потребуется. От-сту-пи.
Костя открывает рот, чтобы парировать — не успевает. Возникшую тишину нарушает громкий, отчетливый, детский голос.
— Мама!
Мы слышим из недр дома топот маленьких, босых ног, и как по щелчку пальцев прячем пистолеты за спину и поворачиваемся. В этот самый момент маленькая девочка в синей пижаме подлетает к перилам второго этажа и замирает. Костя тихо цыкает языком по зубам, отворачивается, а Евгения, быстро взяв себя в руки, пытается улыбнуться.
— Соня, ты почему не в постели?
— Мне приснился кошмар… — тихо отвечает девочка, которая, как две капли, похожа на своего отца, также как он недоверчиво осматривает нас и хмурится, — А что здесь такое?
Медленно взгляд ребенка скользит по всем присутствующим, пока она не останавливается на Алексее, и не загорается, как елка. Мне на душе становится на секунду теплее, когда она радостно выкрикивает:
— Дядя!
И бежит к лестнице, а тот, бросив взгляд на Алекса, который тоже стоит рядом, слегка пожимает плечами и идет навстречу. За нами же с Костей вырастает Хан, который отнимает пистолеты, как игрушки и нашкодивших детей, и шипит на ухо.
— Мы с вами об этом еще непременно поговорим. Константин, Амелия!
Я закатываю глаза, а Костя фыркает, и оба друг на друга не смотрим, что, наверно, со стороны достаточно забавно. Вот только Хан непреклонен и не реагирует на комичность ситуации, а добавляет:
— Костя, мы уезжаем.
Тот бросает на него гневный взгляд, но Хан мотает головой.
— Уезжаем. Мы о таком вообще не договаривались. Твоя боль не дает тебе карт-бланш на все, что в башку взбредет, и тебе это известно.
Я, если честно, думала, что он будет спорить, но Костя молча разворачивается и уходит, а Хан, бросает на меня взгляд и подмигивает, после переводит внимание на Михаила.
— Мне жаль, что так получилось, но и вы должны понять. Ситуация очень сложная.
— Я должен понять, что моей семьей угрожали в моем доме? Весело…
— Будь ты на его месте, поступил бы иначе?
Стоит двери закрыться за Ханом, как Евгения обнимает Мишу и начинает плакать. Это выглядит очень интимно, и я отвожу взгляд в сторону, давая им настолько желаемую приватность, а сама натыкаюсь на Алекса. Он снова странно смотрит на меня, и я щурюсь, мотнув головой, как бы спрашивая: ну что? Тот тоже мотает своей с легкой полу-улыбкой, отвечая: ничего. Мне почему-то слабо в это верится, и совсем не нравится этот его взгляд — слишком он какой-то…нежный?
— Мне нужно поговорить с тобой, — выпаливаю быстро, резко переведя внимание на пару, и она замирает.
Михаилу эта идея не нравится от слова «совсем». Он сильнее сжимает тонкий стан жены, словно желая вписать ее в свою мощную фигуру, а потом коротко отвечает за нее.
— Нет.
— Я не спрашивала твоего разрешения.
— О, правда? — усмехается, но потом сразу становится серьезным, даже злым, — Ты в моем доме, напомню, и говоришь с моей женой. Или что? Наглость передалась по наследству напополам с сестрой?
«Откуда он знает, что я ее сестра? У меня что на лбу написано?» — немного ежусь, а обида бьет внутри, как молот по наковальне.
Он с таким пренебрежением это сказал, что мне становится не по себе, и я совершенно теряюсь. Не знаю, что ответить, молчу. Помощь приходит совсем из неожиданного источника — от Евгении.
— Миша, успокойся, — мягко говорит и отстраняется, вытерев слезы, — Не думаю, что она мне навредит.
— Жень…
— Я хочу с ней поговорить. Я должна…
— Ты ничего и никому не должна, Жень. Ты этого не делала.
Возникает пауза, которую я не смею нарушить — это разговор без слов между мужем и женой.
«Черт, он ее действительно любит…» — пробегает мысль, пока я наблюдаю за этой немой сценой, потому что вижу — они друг друга понимают и без слов.
— У тебя просто чудные знакомые, дорогая…
Алексей вырастает, как из под земли, и я вздрагиваю, резко повернув на него голову. Он идет уверенной походкой, даже улыбается, хотя в глазах и сквозит легкий нервоз, но мне на него плевать. Я снова обращаюсь к Мише.
— Лиля может быть для вас дрянью… — он нехотя переводит внимание на меня, и я продолжаю, как будто получаю зеленый свет, — Адель говорила о вас, что вы — добрый.
— Может быть для нее я и добрый, но не для той, кто пришел в мой дом, чтобы угрожать моей жене.
— Я ей не угрожала, а как раз наоборот.
— И для этого «наоборот» взяла с собой пистолет?
«Черт!» — шикаю мысленно на его усмешку, но в жизни соглашаюсь: нет смысла врать.
— Да, возможно, это был мой план «Б», но лишь для того, чтобы меня выслушали.
— Я…
И прежде, чем он снова продолжит сыпать колкости, я выпаливаю.
— Адель говорила, что вы с Мариной разные.
— К чему это здесь и сейчас?
— К тому, что вы, как никто, должен понять. Близнецы — всегда разные, даже если они похожи друг на друга, как две капли! Вы с Мариной разве не доказательство? Адель говорит, что она — темная сторона луны, а вы — светлая, но и она не Саурон. Лиля тоже не Саурон, а Роза была… — я прикрываю глаза и тихо выдыхаю, уставившись в пол, чтобы не показывать им свои слезы, — Она была прекрасным человеком. По-настоящему доброй, светлой, наивной. Она всегда старалась для других, жертвовала своими интересами и ставила интересы окружающих, любимых ею людей, выше своих. Всегда!