Гамбит искусного противника

— Предлагая свою «помощь», вы сомневаетесь во мне и моем таланте — это оскорбление. Я могу справится сама и для этого ваша поддержка мне ни к чему. Надеюсь, что на этом все. Хорошего вечера.

Встаю резко, но задерживаюсь и, смотря ему в глаза, вынимаю пачку налички из кармана, оставляя ее рядом с пустым, так и не наполненным фужером.

— За платье и босоножки.

— И это я тебя оскорбляю? — коротко усмехается, на что я лишь пожимаю плечами.

— Не люблю ходить в должниках. Еще раз повторяю: мне от вас ничего не нужно. Хорошего вечера.

Наконец я разворачиваюсь и делаю пару шагов к свободе, попутно подмечая, что на меня теперь никто и не смотрит. «Как бы» не смотрит. Забавная картина складывается: все они, чудовища разных мастей, вроде как и занимаются своими делами, а нет, нет, да посматривают на девочку в желтых сапогах. Сейчас, как никогда раньше, на ум приходила всего одна фраза:

«Ярмарка Тщеславия — место суетное, злонравное, сумасбродное, полное всяческих надувательств, фальши и притворства.»

И как же это похоже на правду, черт возьми. Уильям Теккерей, видимо, сам был частью, но своей Ярмарки Тщеславия…

— Я знаю, чего ты на самом деле хочешь!

Вдруг раздается долгожданное, и я замираю, не веря своим ушам. Я действительно не верю, что у меня, кажется, все получилось, поэтому медленно поворачиваюсь обратно к Властелину мира, чтобы задать тихий вопрос.

— И чего же я на самом деле хочу по вашему?

— Мести.

Боже! Звучит, как гром среди ясного неба, и у меня на секунду перед глазами играют черные пятна. От волнения, нервов и все еще наивного неверия в то, что это происходит на самом деле, а не в моей голове.

Но это происходит…Александровский видит мое шокированное состояние, и ему это льстит. Он вальяжно прижимается спиной к стулу, расслабляется и ухмыляется, но теперь мне по боку. Пусть раньше все его самодовольство было, как кость в горле, сейчас же это не главное. Главное в другом — у меня получилось! Как минимум привести его в ту точку, которая мне нужна, и сейчас начинается самая важная, решающая часть партии. Мы на финишной прямой.

— Я тебя не осуждаю, вполне равносильный обмен за все, что произошло тогда.

— Не смейте, — еле слышно выдыхаю, сжимая кулаки, — Вы понятия не имеете о чем говорите, так что не смейте даже пытаться…

— Мне все известно.

Очередной гром среди ясного неба. Я смотрю на него с надеждой понять, насколько его слова правдивы, и мне бы хотелось сказать, что я нахожу в его мимики ложь, но это не так. Он действительно все знает. И это бесит меня еще больше!

— Тогда в чем равносильность проступка и наказания?! — взрываюсь, повышая тон, быстро подхожу обратно и, уперевшись в стол рукой, цежу сквозь зубы, — То, что он сделал и то, как ВЫ его наказали — это равносильно?!

— У меня были связаны руки.

— Черта с два я в это поверю! — снова повышаю тон, не в состоянии сдержаться, — Я не моя сестра!

— Не ори! — отвечает тем же, также резко поднявшись.

Сейчас, кажется, вся его фигура закрывает будто весь мир — он просто огромный. Плечи, рост, энергетика. Я его не боюсь, конечно, и все равно инстинкт самосохранения велит заткнуться, что я и делаю. Затыкаюсь, разумеется, но взгляд мой не становится кротким, он также пылает, даже когда его телефон вдруг начинает звонить. Властитель мира тоже не отступает — просто не глядя отбивает звонок, и пусть тише, но также властно указывает на стул.

— Сядь.

Выполняю. Не сказала бы, что осознанно, но выполнить приказ сейчас гораздо лучше, чем настаивать на своем. Петр Геннадьевич оценивает это улыбкой, короткой, но многозначительной, будто поймал меня на крючок, и сам опускается на свой трон. Пару мгновений медлит, потирая указательный о большой палец, а потом вдруг тянется к своему пиджаку, достает оттуда аккуратно сложенный листок и кладет его на стол. Еще медлит, пока я гипнотизирую взглядом большую, жилистую ладонь, и, словно выждав, а еще будто пересмотрев фильмы про шпионов, он двигает его ко мне указательным пальцем. Мне хочется смеяться, но я держусь, вместо того стягиваю бумажку и читаю ее содержимое.

— Это банковские реквизиты карты, куда его отец отправляет определенную сумму денег каждый месяц, — поднимаю взгляд и пару раз моргаю, на что Властелин мира лишь устало вздыхает, как будто от проступка глупого ребенка, — Адреса его местоположения я тебе дать не могу, сама понимаешь, но думаю, что вы сможете вычислить его и сами. Достаточно лишь узнать, откуда снимают деньги, а дальше дело техники.

Теперь он ждет благодарности. Я прямо вижу, как на его лице отпечатывается это томление. Ни в улыбке, нет, в глазах. На их дне плещется и радуется мальчик, который думает, что он управляет баллом, но, Властелин мира, у меня для вас неприятные новости — это далеко не так.

Я смеюсь, чем ставлю его в тупик. Смеюсь громко, с расстановкой, не спеша. Это именно тот самый момент, которого я так долго ждала — моя месть у меня в кармане, потому что не я у него на крючке, а он у меня. И это потрясающе…

— Вы же несерьезно… — наконец, вытирая слезы, говорю, а сама смотрю на его тронутое злобой лицо, от вида которого смеюсь еще больше.

— Что же тебя так веселит, позволь спросить?

— Конечно.

С готовностью придвигаюсь ближе, зажав бумажку между пальцев, подношу ее к огню свечи, который тут же хватает уничтожать бесполезную «помощь». Я за этим наблюдаю с молчаливым восторгом, проделывая с ним все то, что он проделывал со мной вначале. Заставляю нервничать и переживать.

— Эта писюлька — бесполезна.

— Амелия…

— Бесполезна, — настаиваю, бросая огонек в фужер, — Или вы считаете, что мы не проверили самое очевидное? В том городе и в его окрестностях нет ничего — это обманка. Кажется, ваш партнер не сильно доверяет вам, когда дело касается семьи. И только ли семьи?

— О чем ты?

— Ооо…что-то прошло мимо вашего носа, неправда ли? — смакую каждое мгновение, теперь я вальяжно откидываюсь на спинку стула, пока Властелина мира нещадно так кроет.

Больше он не притворяется самым могущественным, просто не может. Это его главная ахиллесова пята — удар по его силе, по его возможностям. Стоит один раз дунуть, и шелуха летит во все стороны — красота. Зрелище бесподобное, и я радуюсь всей душой, даже не вздрагиваю, когда на бедный стол обрушивается очередной удар крупного кулака.

— Прекрати паясничать, и если есть что сказать — говори, а нет — закрой рот и будь благодарна…

— Если вы так вежливо просите, конечно скажу. Вы же трахаете мою сестру, а это считай почти родственники.

Он снова открывает рот ради очередного замечания, но я успеваю раньше.

— Вас по-крупному нагнули, и делают это уже не первый год. Мимо вашего носа проводят крупные откаты, откровенно вас обворовывают, а вы и не замечаете, пребывая в розовых замках мира, где все контролируете. Извините, но работая с крысами, всегда ждите ножа в спину.

— Доказательства.

— Были, сгорели вместе с нашим домом. Моя мама долго их собирала, но вам повезло — у меня отличная память. В ответ на вашу милостыню, брошу вам свою: начните проверку с аквапарка, который вы начали строить за год до того, как моя мама разбилась. Именно тогда в вашу кормушку не доложили в первый раз. Немного, конечно, но это лишь для затравки. Скажем так, проверить, так ли страшен черт, как его малюют.

— Твоя мама… — вдруг сказал он, резко подняв на меня взгляд, — Ты намекаешь, что он причастен к тому, что с ней случилось?

Я усмехаюсь не только вопросу, но и своему гению — так разыграть великого и ужасного Александровского может только по-настоящему гениальный стратег. В этот момент я даже рада тому, что так похожа на него — мой отец славился именно этим своим прирожденным талантом вести войну, как скрытую, так и открытую. Талант, который я унаследовала…

— Дядя Гриша был одержим машинами, — плавно поднимаюсь на ноги и слегка наклоняя голову на бок, — Он проверял их каждый месяц и точно заметил бы перебой с тормозами. Дальше думайте сами, а я пойду. Я никогда не любила ярмарки, а ярмарки тщеславия и того подавно.