Страница 44 из 76
— …А его аромат…В верхних его нотах прекрасный цветок — Роза. Вместе с ней…
— Спасибо, я не пью!
Выпаливаю быстро, чтобы только отчасти прекратить эту игру одного актера. Нарциссы всегда должны получать, что хотят, как и атакёры, а чтобы суметь застать их врасплох очень полезно давить именно в эти инстинкты. У меня нет никакой возможности выиграть у самого богатого человека в России, если я не буду использовать хитрость. Это называется «гамбит» — жертва материала для достижения своих целей. Сейчас моим материалом являются не пешки, а моя гордость, иными словами, я вынуждена проиграть, чтобы потом выиграть. Но и тут не все так просто. Петр Геннадьевич достаточно умен и обмануть его не так то просто. Играть нужно так качественно, как будто это роль всей моей жизни, и пусть игры по-прежнему не являются частью моей натуры, сейчас мне нужно немного погасить ее ради конечно цели.
И я гашу. Отвожу подозрения, усмехнувшись и показательно вздернув носик, ведь он знает, что я никогда не признаю поражение и не покажу своей слабости особенно перед ним.
— Мне нет восемнадцати.
Я не знаю, выгорит ли мое сомнительное актерство, когда насаживаю этот козырь на леску в качестве наживки, но, кажется, все идет как надо. Властитель мира заглатывает ее полностью, причмокивая и ухмыляясь, принимает мою капитуляцию, как признание провинившегося ребенка. Нарочито спокойно, снисходительно, гордо.
— Это хорошо, что ты придерживаешься правильных ориентиров.
— Зачем я здесь, Петр Геннадьевич? Не для того же, чтобы поговорить о моих ориентирах?
— Зря ты так считаешь, Амелия. Как раз за этим я тебя и позвал.
Властитель мира придвигается к столу, упирая в него локти, складывает длинные пальцы в замок и утыкается носом в ладони. Поза мыслителя, не иначе как, а взгляд прощупывающий. Мне он не нравится, как и не нравится повисшая тишина, от которой сейчас я ежусь. Это действительно неприятно, заставляет нервничать, но и как определенный бонус тоже прокатывает — незачем скупиться на проявление страха. Ему это только польстит, и я вижу, как его зеленые глаза загораются чуть сильнее.
Я снова все делаю правильно.
— Вы пытаетесь их во мне разглядеть или это какая-то психологическая игра?! — нервно усмехаюсь снаружи, победно внутри, особенно когда получаю в ответ тихий смех Властителя мира.
— Просто не могу поверить, что ты так выросла. Помню тебя той двенадцатилетней девчонкой, а сейчас ты почти женщина…
Меня передергивает не притворно. Не нравится мне куда он ведет, и я смотрю на него исподлобья, парируя почти сквозь зубы.
— Время не стоит на месте, Петр Геннадьевич. Мы не молодеем.
Твою мать. Ну не могла я удержаться от этой шпильки, которая приходится аккурат по самолюбию этого напыщенного индюка. Я снова вижу в его глаза эмоцию, теперь новую, и это ни что иное, как злость. Петр Геннадьевич слегка щурится, но он слишком хорош в социальных игрищах, чтобы дать маске полного спокойствия слететь слишком надолго — это происходит всего на полсекунды, а мне все равно хватает понять и дать себе по рука.
«Рано, Амелия, прекрати!»
— Ты права, мы не молодеем. И как человек с большим, жизненным опытом, позволь дать себе совет: не спеши рубить концы, когда-нибудь можно и пожалеть о скоропалительных решениях.
— Моя политика отличается от вашей.
— Да что ты?
— Я считаю, что надо жить так, чтобы никогда и ни о чем не жалеть, поэтому решения свои я принимаю осознанно, несмотря на мой маленький жизненный опыт. Если это все, я пойду…
— Не спеши.
Он обрывает меня на полу-действии, когда я привстаю с резного стула, а потом взглядом указывает обратно.
— Я хочу поговорить о том, как мы будем жить дальше.
— Как мы будем жить? — не сдерживая смеха, все же сажусь обратно и киваю, — А как мы должны жить?
— Оставь этот тон для кого-то, кто его оценит, — холодно обрывает меня, на что я снова издаю смешок и отворачиваюсь, кивая, — Ты должна…
— Я ничего вам не должна.
Резкий, сильный удар по столу, от которого я невольно вздрагиваю. Краем глаза также замечаю, как те, кто ближе к нам будто немного придвинулись в надежде расслышать детали беседы с кем-то вроде меня. Конечно, я же бросила вызов самому Властителю мира своим пренебрежительным, внешним видом, и это никого не могло оставить равнодушным. Не беда, мне до этого дела нет и на их помощь я не рассчитываю — это было нужно лишь для одной цели: показать Петру Геннадьевичу, что я не моя сестра и не моя мать.
Сейчас же я собираюсь это только подчеркнуть, медленно переведя взгляд обратно к великому и ужасному строительному магнату. Показываю всем своим видом, что не боюсь его, слегка наклонив голову на бок и также слегка улыбаясь. Наш молчаливый диалог, где мы продолжаем сражаться между строк, длиться достаточно долго, и я первая его обрываю, поведя головой.
— Теперь я, видимо, должна испуганно сжаться и просить о помиловании?
— Ты зарываешься, Амелия.
— А вы нет?! — придвигаюсь чуть ближе, гневно выплевывая слова, что так давно ждут свободы, — Какое вы имеете право присылать мне какие-то подарки?!
— Чтобы дарить подарки, мне не нужно ничье разрешение.
— Черта с два! Я дважды дала понять, что мне от вас ничего не нужно, а вам все мало. Чего вы хотите этим добиться?!
— Чего хотел, того и добился. Ты здесь.
— Это не ваша заслуга, будь она ваша, я бы сидела в том дерьме, которое вы прислали.
— Не выражайся за…
— Я буду делать все, что посчитаю нужным, особенно если мои личные границы будут так вероломно нарушать. И черта с два я буду слушать того, кто эти границы нарушает, особенно в вопросах этикета и воспитания. Я вам не дочь!
— Я и не набиваюсь тебе в отцы, к тому же у тебя он есть.
— Вот именно. И мне хватило за глаза и уши — обойдусь без родительских нравоучений. Я не хочу иметь с вами ничего общего. Оставьте меня в покое, настоятельно рекомендую.
— Это угроза? — усмехается, на что я утвердительно киваю.
— Еще какая. Мне известно, что вы были знакомы с моими родителями — Хан много болтает, когда варит свою медовуху. От него я также знаю, что с моим отцом вы и вовсе были близкими друзьями. Так вот. Все, кто его знал, сразу отмечают, что я — его отражение.
— Как по мне, ты похожа на свою мать гораздо больше, чем тебе кажется.
— Вы заблуждаетесь, — холодно отсекаю, продолжая смотреть на него исподлобья, — Я — не моя мать. Она любила дипломатию, как своего ребенка, а я считаю, что дипломатия хороша до поры до времени. Особенно, если твой оппонент не понимает обычного, человеческого языка.
Мне кажется, что возможно я загнула и переборщила, но Петр Геннадьевич думает иначе. Его ни только не злит моя пламенная речь, но и забавляет настолько, что второй раз за эти короткие пятнадцать минут, я заставляю его откинуть голову назад и засмеяться. По-настоящему. Меня это бесит тоже по-настоящему. Я делаю полукруг головой, чтобы немного откинуть самоуправство черной ненависти и злости, насколько это возможно беру себя в руки, цежу сквозь зубы.
— Я хочу, чтобы от меня отстали.
— Ты вошла в мою семью, Амелия, и теперь это невозможно. Все, что ты будешь делать, будет влиять и на нас.
— Я не входила в вашу семью. Моя сестра — да, и это только ее дело.
— Ты верно подметила степень вашего родства. Она — твоя сестра.
— Никто не знает и не узнает степень нашего родства. Вы можете позволить себе позаботиться об этом, раз так лихо управляете целой толпой элиты. Я не хочу быть с вами в связке, поэтому предлагаю разойтись, как в море корабли.
— А как же твоя мечта?
— О чем речь? Конкретней.
— Ну, мне известно, что балет тебя не интересует, зато интересует кое-что другое. Я могу помочь…
— Я остановлю вас прямо сейчас, пока вы не оскорбили меня еще больше.
— Я тебя не оскорблял, пока этим занимаешься лишь ты.