Страница 11 из 76
— Я так по тебе скучаю… — еле слышно шепчу в пустоту, судорожно вытирая дорожки слез с щек.
Лиля не была такой, как Роза. Это не означало, что она плохая — Лиля не плохой человек, отнюдь. Она эгоистична, себялюбива, но вместе с тем она добрая. Сейчас этого почти незаметно, она сильно изменилась с тех пор, как приехала в Москву и связалась с Петром Геннадьевичем Александровским. Но, чтоб мне сдохнуть, даже ему не удалось до конца убить ее в ней. Иногда я вижу эти отблески прошлого в ее красивых, янтарных глазах. Может это самовнушение, конечно, глаза то у нее мамины, но мне хочется верить, что нет. И пусть ее снова здесь не было, я точно знаю, что она тоже рыдает сейчас, где бы не была.
Они рассорились за год до трагедии, и я не знаю почему. Никогда ее об этом не спрашивала, было страшно — Лиля могла нехило так садануть, если тема оказалась бы слишком личной. Если Роза фильтровала базар, да в принципе не умела грубить, Лиля в этом была профи. После моего выступления я это в который раз проверила на себе — теперь рассорились в пух и прах мы.
Она сказала, что в том, что случилось — моя вина. Знала, куда бить. Я зацепила ее танцем, она меня словами: так мы и жили. Как кошка с собакой. Но плевать, я все равно знаю, что она меня любит. После того, что случилось с Розой, Лиля стала параноиком в квадрате, а после того, как я приехала в Москву и вовсе вбила себе в голову, что должна меня оберегать от всего — поэтому она не вписывает меня в свою жизнь, как бы странно не звучало.
Она боится, что ее мир ранит меня.
Как-то она напилась и выдала мне эту дичь. Мол когда-то она делала вещи, которыми не может гордиться, и теперь она боится, что последствия ее действий отразятся на мне. Глупость такая…будто я не могу за себя постоять, но ей не объяснишь. Плевать и на это, я в ее мир не особо стремлюсь, но сейчас не отказалась бы от ее присутствия.
Все равно не стану звонить. Она должна сама прийти и извинится, ей вечно все сходит с рук!
Помотав головой, я тихо посмеиваюсь, мысленно обращаясь к Розе:
«Она и меня доводит…Лиля в этом мастер. Ты была права…»
И вдруг меня поражает мысль, которая уже много месяцев ускользает, как вода сквозь пальцы. Словно это моя пропавшая сестра преподносит ответ на блюдечке, который и без того был под носом…Почему я так спешила с Алексом с самого начала? Да потому что мне было страшно чего-то не успеть. Как Роза не успела…
— Не думал, что ты такая фанатка Булгакова.
Я резко оборачиваюсь, нахмурившись. Вот этого точно никак нельзя было предугадать. Алекс стоит у дерева, прижавшись к нему плечом, сложил руки на груди в своей неизменной кожаной косухе и щурится.
Что?! Какого?!
Если честно, то я теряю дар речи в туже секунду, как мозг сращивает воедино то, что я вижу и знаю. Это удается сделать не сразу, поначалу кажется, будто он и вовсе мне мерещиться, может я вообще грохнулась в обморок, пока перла сюда? Я даже незаметно щиплю себя за руку, чтобы окончательно все сложить, тут же кривлюсь от легкой боли — нет, мне это не кажется. Он стоит, он смотрит, а теперь еще и ухмыляется, явно заметив мои глупости от навалившегося смятения.
— Серьезно?
— Что ты здесь делаешь?!
— Стою или не узнаешь? Похоже тебе почаще нужно это делать, а не валяться в грязи на коленях.
Отбивает моей же фразой! Передразнивает! Какой козел! Я суплюсь, как ребенок, ведь он был прав, а мне это всегда не нравилось. Еще больше мне не нравилось, когда он говорил так уверенно с долей насмешки, выставляя меня просто конченной идиоткой. Вот прямо как сейчас.
Алекс издает тихий смешок, слегка закатывает глаза и отрывается от своего места, чтобы медленно, уверенно подойти ко мне. Пару мгновений изучает сверху вниз, снова придавливая своим чертовым превосходством, а потом наконец протягивает руку, но так, будто оказывает неописанную честь.
— Вставай, чокнутая фанатка.
— Я в состоянии встать сама! Что ты здесь делаешь?! Или это совпадение?!
— Нет, не совпадение. Я за тобой следил.
— Совсем больной?!
— Нет, только наполовину. Пойдем, я отвезу тебя домой.
— Я не домой!
— Тогда я отвезу тебя туда, куда ты там собралась. Пойдем. Не люблю кладбища. Они навевают скуку.
Глава 4. Запрещено разговаривать с незнакомцами. Амелия
17; Июнь
Мы медленно идем по Патриаршим прудам. Вместе. Вообще я мало на что сейчас могу обращать внимание, пребывая в своих мыслях и своем мире, но на задворках сознания все равно откладывается, что на Алекса оборачивается каждая мимо проходящая дама от шестнадцати до пятидесяти пяти. В этом нет ничего удивительного, конечно, не устану повторять, что он слишком видный мужчина. Ему двадцать четыре — рассвет сил, полон энергии, — он неприлично высок, широкоплеч и вообще красавчик. Накаченное тело, руки в татуировках, сквозь которые пробиваются плотные жгуты вен. Прямо секс-символ всех времен и народов, твою мать, а рядом я…Пусть сегодня меня это и не особо колышет, а все равно где-то внутри мерзко свербит мысль, что все они, женщины от мало до велика, только и думают: что такая, как она, делает рядом с таким, как он?! И они правы в каком-то смысле. Я не похожа на Верочку, Лилю или телок из модных клубов, которые пасутся там, как газели на водопое. Меня это немного бесит даже сейчас, дискомфорт нарастает, и это чувство разрыва между нами во всех смыслах сродни чувству свободного падения. Все тело то и дело обдают мерзкие мурашки, от которых я периодически ежусь, как неврастеничка.
Конечно я пришла к определенным выводам еще на кладбище, но это было далеко не все. Роза говорила, что лучше ощутить раз, чем навсегда лишиться этого опыта, и я согласна. Я не жалею, что отдала ему свою девственность, не жалею, что спала с ним, не жалею ни о чем. И никогда не жалела. Пусть и недолго, пусть призрачно, но я была счастлива…
17; Февраль
Я застала его за книгой. В спортивках он развалился на том же кресле, где когда-то всегда сидела и я, пока комната никем не была занята, а служила чем-то вроде кладовки. Мне она очень нравилась из-за балкона, и я обычно двигала это самое кресло прямо к двери, читала и наблюдала за Кутузовским под тихую музыку, как в своем личном убежище.
Здесь вроде ничего и не изменилось — двухдверный шкаф-купе стоял на своем месте справа от двери, кресло рядом с балконной дверью, у стены небольшой комод с четырьмя ящиками, сверху простенький телек — а одновременно изменилось все.
Во-первых, теперь здесь царил его запах. Комната им пропиталась до основания, и через сто лет не выветришь. Во-вторых, окна были плотно закрыты черными, рулонными шторами, лишь дверь на балкон стала единственным «светлым» пятном, и то лишь потому что была настежь. В-третьих, свет в комнате не включался в принципе. Вместо основной люстры, по потолку и плинтусу шла неоновая лента в розовых тонах. В-четвертых на полу лежал мохнатый ковер прямо перед…пятым пунктом.
Кровать. Я не видела, как приезжали их с Араем вещи, тогда я была в Питере, а когда впервые здесь оказалась, даже растерялась. Она была большой, двухспальной с черным, атласным, постельным бельем и железной конструкцией для балдахина. Он, кстати, тоже был. Черная тюль, если точнее. А прямо над изголовьем в цвет ленте неоновая надпись «глубже». Так порочно и одновременно волнующе. Вроде испытываешь стыд, но гораздо сильнее интерес и какое-то дикое, неуемное любопытство…Волнение, страх, но при этом решительность и смелость. Я перешагнула через порог, Алекс же слегка улыбнулся, прикрыв толстый том и отложив его на спинку кресла.
— Что такое, котеночек?
— Какой у тебя любимый цвет?
Словил шок. Я смогла его удивить, точно знала. Алекс пару раз хлопнул глазами, а потом рассмеялся — ласково так, тепло, — разгоняя страх, прибавляя смелости.