Две силы

Коридорный внёс ужин, разослал на столе довольно грязную скатерть и поставил на неё поднос, ничего не расставил и даже бутылки не откупорил. Генерал Буланин хотел, было, обругать коридорного, но воздержался, это было не в первый раз и разве это хамьё можно было чему-либо научить? Единственное хорошее – это то, что большевики сумели всё-таки взять это хамьё в железную дисциплину… Но в их тиски попал ведь и он сам… Генерал Буланин расставил тарелки, сам откупорил бутылку. И салат, и бифштекс, и шампанское были вполне приличными, не то, что раньше, но всё-таки… Хорошо бы бургундского, но его даже и в НКВД не водилось.

Закончив ужин, генерал Буланин достал из своего чемодана импортную и настоящую сигару, развалился в кресле и закурил. Нужно было бы основательно обдумать создавшееся положение вещей. Но, в конце концов, было ясно одно: какая-то организация тут имеется. Если остаться в Неёлове и заняться её ликвидацией, для этого нужно очень много времени. Предпринимать что-либо из Неёлова и оставить эту таинственную организацию в неприкосновенности значит обречь себя на почти гарантированную неудачу. Следовательно, нужно предпринимать что-то из другого места. Придя к этому окончательному решению, генерал Буланин медленно и устало разделся, положил под подушку маленький маузер, который он всё время носил с собою, не для самозащиты – какая тут могла быть самозащита, а для самоубийства, чтобы “не даться живым” и чтобы “дорого продать свою жизнь”.

Сон генерала Буланина, и без того тревожный, был прерван тихим, но настойчивым стуком в дверь. Проснувшись, генерал Буланин первым делом схватился за свой маузер.

– Что там такое?

– Дежурный по комендатуре. Разрешите доложить, ваш самолёт взорван.

– Как взорван? Кем взорван? – Генерал Буланин вскочил с постели и, забыв о своем маузере, бросился открыть дверь. За её порогом стоял неизвестный ему очередной дежурный.

– Прошу прощения за беспокойство, но так как вы приказали подготовить самолёт, то, вот, я…

– Кто взорвал, я вас спрашиваю! – генерал Буланин чувствовал, что у него начинается припадок ярости. – Кто взорвал? Почему не было охраны? Что тут у вас делается? – дальнейшие выражения генерала Буланина не носили вполне литературного характера и, вероятно, дошли бы до совершенно нелитературного, если бы не выражение лица дежурного по комендатуре.

Это был довольно рослый и крепкий парень, лет, этак, под сорок, и на его лице генерал Буланин ещё раз заметил то выражение, которое ему приходилось подмечать очень часто, это выражение можно было бы перевести так: “И чего этот недорезанный белогвардеец тут разоряется? Попал бы он ко мне на гражданском фронте, я бы с него шкуру спустил.” Дежурный стоял, более или менее, навытяжку, но его лицо не желало скрывать ничего: “Вот ты ещё покричи, попадёшь всё равно в подвал.”

– Разрешите доложить, часовой у самолёта был поставлен.

– Где же он?

– Сгорел при взрыве.

Генерал Буланин провёл ладонью по своему кадыку, ему казалось, что он начинает задыхаться.

– А других самолётов в Неёлове нет?

– Никак нет. – Дежурный смотрел с почти нескрываемой злобой, как смотрели очень многие.

Генерал Буланин постарался взять себя в руки.

– Ну, значит, придётся подождать до утра. Прикажите принести мне коньяку и что-нибудь закусить…

– Слушаюсь, товарищ генерал.

Учреждение в доме №13 работало всю ночь, и его буфет работал тоже всю ночь. Минут через десять генералу Буланину была доставлена бутылка коньяку и довольно обильная закуска. Вместо халата генерал Буланин нашёл свою военную шинель и, надевая её, поймал себя на том, что его руки дрожат и не могут попасть в рукава шинели. Да, для таких приключений он, вероятно, стал слишком уж стар…

Стакан коньяку несколько успокоил его. Сидя в кресле за столом, генерал Буланин пробовал подсчитать, сколько человек могло знать о его дальнейших планах. Первый – Медведев. Второй – прежний дежурный по фамилии, кажется, Иванов. Мог что-то подслушать и доктор. Итак, трое. И кто-то из троих кому-то уже успел сообщить о его, Буланина, дальнейших планах. А Медведев ещё говорит о том, что никакой организации нет!

Генерал Буланин сидел в кресле, тянул коньяк и пытался думать. Это занятие ему было, вообще, мало по душе. Мысли всё, как-то независимо от его воли, возвращались к прошлому, к старому, давно и безнадёжно потерянному. Генерал Буланин горько усмехнулся, когда-то они, офицеры гвардии, избегали подавать руку офицерам Отдельного Корпуса жандармов. А теперь он сам стал жандармом, да ещё у кого! И теперь приходится выслуживаться, да ещё перед кем! А иного выхода всё равно уже не было. Разве что ещё раз перековаться, ещё раз бежать заграницу и там выпустить сенсационную книгу о тайнах НКВД?

Эта мысль ему приходила в голову не в первый раз. Правда, писательство никогда не было его сильной стороной, но можно, ведь, найти какого-нибудь специалиста, который придаст литературно- сенсационный оттенок устным рассказам. Можно, конечно, будет и приврать, кто там проверит! Может быть, с точки зрения именно этого плана, хорошо бы было изменить и план преследования этого Светлова? Может быть, лучше найти в нём не врага, а союзника? Но, в качестве врага или в качестве союзника, как его найти?

Мысли генерала Буланина постепенно стали путаться. Собственно говоря, он так и до сего времени не мог понять, зачем он “им” оказался нужен? Да, конечно, древнее имя, но сколько носителей древних имён было отправлено в подвал? Военная традиция? Генерал Буланин прекрасно понимал, что эта традиция уже кончена, и что его старая военная выучка в современных условиях стоит очень немного. Единственное разумнее объяснение, которое мог придумать генерал Буланин, заключалось в том, что в его лице власть нашла приманку для других дураков эмиграции, сейчас под влиянием коньяка Буланин не хотел преувеличивать своих умственных способностей. Может быть, ещё для того, чтобы иметь в аппарате НКВД человека абсолютно чуждого для всех остальных его работников? Толкового ответа на все эти вопросы генерал Буланин, впрочем, так и не нашёл. Пока что нужно было выполнять поручение Москвы или делать вид, что выполняет и охотиться за этим Светловым с его компанией… Кроме того, генерал Буланин достаточно точно знал, что за ним следят совсем вплотную и его шофёр, и вестовой, и его ближайшие сотрудники, и соседи, что все они следят за каждым его шагом, и что побег заграницу вовсе не так прост. Но что-то всё-таки нужно предпринимать. Здесь, рано или поздно, всё равно гибель. И даже, если бы ему и удалось поймать Светлова, раскрыть заговор атомных исследователей, получить ещё полдюжины орденов, всё это ни от чего его не гарантировало бы. Что-то нужно предпринимать…

Бутылка с коньяком медленно подходила к концу. Генерал Буланин понял, что он пьян, что он устал и что он стар. Когда-то всё это было иначе. Укатали сивку крутые горки. И, кроме того, той звериной, железной выносливости, какая была у этих людей, у него, генерала Буланина, не было. Как могли эти люди из десятилетия в десятилетие выдерживать всё это – и голод, и страх, и работу? Да, голодали не все, но работали все, работали каторжно. Машины. Автоматы. Роботы. Его, генерала Буланина, поколения были живыми людьми, с кровью и с сердцем. Здесь только роботы. Интересно было бы посмотреть, как это живут люди там, внизу… Генерал Буланин с некоторой горечью констатировал, что этих людей, людей внизу, он не знал раньше, не может узнать и сейчас. Между ним и ими всё тот же железный занавес. Никто ни о чём говорить с ним не станет, даже и в том случае, если бы по служебному своему положению и в окружении своих сыщиков генерал Буланин смог бы проникнуть в эти таинственные низы.

Оставалось около трети бутылки. Нет, нужно оставить на завтра утром. Генерал Буланин встал, не без труда, с кресла, покачиваясь, добрался до кровати, которая тоже стала покачиваться и кружиться, но это продолжалось недолго.

Утром генерал Буланин проснулся с тяжёлой головой и с отвратительным вкусом во рту, раньше этого тоже не бывало. В ванной не оказалось ни горячей, ни даже холодной воды. Он позвонил коридорному. Новый коридорный вошёл со старым выражением на лице, выражением плохо скрытой враждебности. Причем генерал Буланин так и не мог понять, к чему именно относилась эта враждебность, к тому ли, что он, в таком ещё недавнем прошлом, был человеком другого лагеря, или, может быть, к тому, что он по своей воле пришёл в этот лагерь. Всё это было чуждо, непонятно и враждебно. Минут через пять коридорный принёс ведро воды и сказал, что через несколько часов водопровод будет починён. Потом принёс чай и завтрак. Генерал Буланин помылся, выпил чаю с коньяком, позавтракал, закурил сигару и ещё раз обдумал создавшееся положение вещей. Положение вещей было совершенно неясно, и, докурив свою сигару, генерал Буланин отправился к товарищу Медведеву. По дороге ему пришла в голову ещё одна мысль – почему это никто в этом лагере не называет его “товарищем”? Этот термин всегда действовал и продолжал действовать на генерала Буланина, как оскорбление, и всегда хотелось сказать: “Извините, пожалуйста, но вам я не товарищ”. Однако, этого генерал Буланин не говорил никогда. Понимали ли эти люди, что он им, и в самом деле, не товарищ?