Две силы

– Сегодня ночью не бахнут, – сказал Валерий Михайлович.

– Ну, завтра. Или послезавтра.

Дарья Андреевна, наконец, не выдержала:

– Да скажите же вы мне, да куда же нам податься?

– Вот что, Дарья Андреевна. На этих днях, приблизительно послезавтра, я буду знать, как дела стоят. Вы, Дарья Андреевна, не очень уж меня вините…

– Да, Господи Ты, Боже мой, да разве ж я вас виню, судьба уж такая!

– Ну, а всё-таки из-за меня. Дело, однако, в том, что вам всё равно вашу заимку пришлось бы бросить. Советы фактически занимают Китай, и рано или поздно вас всё равно раскулачили бы. Да так, что, как снег на голову, ничего вы не успели бы спасти, да, может быть, и сами не успели бы спастись. Что поделать, во всей России такая же передряга. Да и не только в России.

– Когда же, Господи, с ними то покончат?

– Не покончат, – мрачно сказал Потапыч, – крепко въелись. И кто покончит?

– А вы знаете, кто? – спросил Валерий Михайлович. – Вот этот самый мистер Бислей, он и покончит.

– Это он-то? – Потапыч от удивления поставил на стол стакан, который он совсем уже, было, поднёс ко рту. – Это он-то? Почище дяди были, да и те не покончили…

– А вот мистер Бислей покончит.

– То есть, простите, – прервал мистер Бислей, – не только мистер Бислей, но и господин Светлов.

– Допустим. Вот поэтому-то, Дарья Андреевна, за мною так и гоняются. Мистер Бислей в Америке, и мы тут, в России, работаем над одной такой штучкой. У мистера Бислея кое-чего не хватает, и у нас кое-чего не хватает, вот почему я послал к мистеру Бислею, а он и сам сюда попал. Теперь ясно?

Еремей Павлович положил на стол то, что ещё оставалось от целой бараньей ноги, оставалось мало, и переводил свои глаза со Светлова на Бислея и с Бислея на Светлова.

– Ну, это уж бабушкины сказки, – категорически отрезал Потапыч.

– Заткнись, – строго сказал Еремей Павлович. – Я, кажись, кое-что кумекаю. Не будет ли ваша штука атомной бомбой?

– А вы откуда об атомной бомбе слышали?

– Слышал. Газеты попадались. Люди тут кое-какие попадались. Слышал.

– Правильно, атомная бомба.

– Господин Светлов эти изыскания начал, а мы продолжаем, – подтвердил мистер Бислей. – У нас это, конечно, несколько удобнее…

– Угу, так вот это что! Ну, давай вам Бог, давай вам Бог! Вот такую бомбочку ляпнуть на матушку Москву, чёрт с ней, с матушкой, отстроим, а так, чтобы от сволочи то этой и мокрого места не осталось. Вот по всей России была бы радость, Светлое Воскресенье!

– Вот это так! – почти заорал Потапыч. – Вот это здорово. Вот это, значит, образование, раньше нам всем революцию устроили, а теперь нас всех, значит бомбой к чёртовой матери, отстань, Дунька, я, может, двадцать лет молчал, теперь давай уж и мне поговорить. Те, кто в Москве живут, в семнадцатом году, может быть, и рогатки не имели. Вот вроде того взвода, который вы, Валерий Михайлович, перебили на полный ход. Конечно, понимаю, дело житейское, своя шкура, за вами гнались, ну вы и того… Однако, чем эти парнишки виноваты? А у каждого отец и мать есть. Так. Папаша, тот, вот, пороть собирается, это ещё по-божески. А вы вот с этим самым мистером хотите от нас и мокрого места не оставить

– Никто о тебе не говорит, – пробурчал Еремей Павлович.

– Нет. Примерно обо мне. Остался бы я в партии, был бы я сейчас в Москве.

– Так ты, значит, за Советскую власть?

– Я, папаша, Советскую власть почище вас знаю, двадцать лет в этом соку варился. А вы на заимке сидели. Власть, прямо говорю, – сволочь, сволочная власть. А кто она есть, вот эта власть? Вот шофёр, что вас вёз и аэродром поджёг? Ведь, вот же, на чекистской службе состоит, на чекистской машине ездит… Или, скажем, вот, сидим мы с вами, Валерий Михайлович, и вот поросёнка уписываем и водочку потягиваем. А, если бы, вот там, в лесу, помните? Будь у меня мой винт под рукой, да не будь Дуньки, какое недоразумение вышло бы? А?

– Да, недоразумение вышло бы, – согласился Валерии Михайлович, – дело только в том, что это у вас в руках винтовки не было. У меня была.

– Ну, значит, такое у вас благородство характера, что вы меня сразу не ухлопали. Значит, недоразумение было бы. А вдруг вся эта революция наша – вся она только недоразумение? Вот, если бы как-нибудь сказать всему, значит, народу: “Братцы, завтра в полдвенадцатого плюньте, и всё, нету больше никакой Советской власти?”

– А как вы это скажете? – спросил Валерий Михайлович.

– Это уж ваше дело, образованное. Как революцию устроить, образования у вас хватило, а теперь только на атомную бомбу хватает? А? Как царя свергать, так образованности у вас и без атомной бомбы хватало, а как Сталина свергнуть, так всю матушку-Москву ко всем чертям? А, может, за матушку-Москву вся Россия встанет? Сталин там, не Сталин, чёрт с ним, а Москва Москвой?

– Очень, очень интересная беседа, – сказал мистер Бислей.

– Однако, можно понять так, что вы, господин…

– Зовите просто Потапыч…

– … что вы, господин Потапыч, за монархию стоите.

– Монархия – это мне точно неизвестно, а чтобы был царь. Конкретно и обязательно. И чтобы не нас, а образованных пороть. Мутили-мутили народ, сбивали с толку, да извините, – Потапыч привстал и кому-то погрозил в пространство кулаком, – да только, извините, с толку не сбили.

– Это правильно, – подтвердил Еремей Павлович, – за такие разумные речи, чёрт с тобой, налей ещё по баночке.

– Налей, Дунька, делать тебе всё равно нечего… Вот, вы гражданин американский, думаете, что я сапогом сморкаюсь. Это – извините. И Маркса читал, и Энгельса читал, и Ленина-Сталина читал – всё, как полагается.

– Я Ленина, собственно, не читал, – признался мистер Бислей.

– Ага! И не читали Ленина, и не жили при Ленине. А я и читал, и жил. Образованный был человек? Образованный! Сколько миллионов с голоду при нём передохло, так этого никакая наука не знает. Так что, если вы и учёный, так и я учёный. И партия меня учила, и голод меня учил. А таких, как я, миллионы. Сто миллионов. Двести миллионов. Что ж это мы, с нашими рогатками, Советскую власть устраивали? Каждому жить хочется, а живёшь один раз… Вот, папаша говорит, я, де, на ворованном хлебе отъелся. Не буду врать, на ворованном. А вот, только Дунька, может быть, скажет, сколько я этого ворованного хлеба для мужиков спас, а? Дунька, подтверди!

– Опасное было дело, – сказала Дунька, – вспоминать не охота.

– Опасное было дело… А сколько таких опасных делов на Руси делается? А ведь каждому охота жить.

– Каждому охота жить, – сказал отец Паисий, – да только жизнь-то не в животе одном, есть ведь и душа у человека?

Потапыч, грузно и пьяно возвышаясь над столом, сверху вниз посмотрел на отца Паисия.

– Вы, батюшка, я вижу, в Бога веруете, не то, что этот колдун там, в пещере, так что о душе и о Боге поговорим после. Я, может, безбожные курсы проходил, так о Боге по пьяной лавочке даже и мне говорить совестно. Может, как раз безбожные курсы к Богу-то и привели?

Валерий Михайлович медленно, в растяжку, скручивал себе папиросу и смотрел на Потапыча с чувством несколько неприятного изумления. А также и с выражением некоторой беспомощности. Мистер Бислей, потягивая из маленькой рюмки душистый самогон, казалось, забыл и пытку, и усталость.

– Это всё очень интересно, что вы говорите, очень интересно. Однако, кроме атомной бомбы, я никакого выхода не вижу. Кажется, не видит и господин Светлов.

Валерий Михайлович пожал плечами.

– Выход может быть комбинированным. Потапыч, во всяком случае, ставит вопрос не совсем правильно, сейчас дело идёт не о том, чтобы атомной бомбой уничтожить Москву, а о том, чтобы Москве не дать в руки атомной бомбы.

– Москве? Это никак, – сказал Потапыч, всё еще стоя и стоя уже не совсем уверенно. – А, вот, что я вам скажу, а вы скажите вашим там американцам. Сколько стоит атомная бомба?

– Очень много…

– Так вот, заместо того, чтобы бросать бомбы, атомные, там, или какие, нужно сбросить над Россией винтовки, сто миллионов винтовок. Ну, не сто, так двадцать…