Круги на воде

Собравшись, как смог, с мыслями, Олег дочитал статью до конца. Но ничего больше в ней не обнаружил, кроме проклятий в адрес обеих сект со стороны иудейской общественности Малаховки и примкнувших к ним сочувствующих.

За чтением Олег не заметил, что все это время за ним наблюдал невзрачного вида мужичок, который увязался за ним с самого начала, как только он вышел из дома…

Смолин сидел в своем кабинете и напряженно думал. Теперь все вставало на свои места. 'Трехкружие' было всего лишь прикрытием, одной из организаций, созданной, возможно, опять же для отвлечения внимания органов, разведкой какого-то западного государства. А как иначе объяснить иностранные слова на обратной стороне фотографии, да и саму фотографию, сделанную явно не в Союзе? Видимо, Глеб что-то раскопал, но не был полностью уверен, а потому и молчал. А что касается фотографии, то на ней, видимо, был изображен его, Смолина, двойник…

Как фотография попала к Локиеву? Скорее всего, ее передал Глебу один из перешедших на советскую сторону шпионов, давая понять, заодно, и что такое 'Трехкружие'.

Значит его, Смолина, хотели втянуть в какую-то игру, использовать двойника…

Так рассуждал Юрий Андреевич Смолин, которому казалось, что зацепка найдена. Он снова покрутил снимок в руках. И вдруг сознание его пронзила еще одна мысль, показавшаяся ему не менее верной, чем предыдущая догадка: а если это месть этой сволочи с Лубянки? Он же грозился! Грозил добраться и до Глеба. От них-то можно ждать чего угодно – это Смолин понимал очень хорошо. А если еще и дано указание сверху… Уж больно легко он отделался.

Но оставалась еще и третья версия – 'Трехкружие' реально существующая мистическая организация, которая снова дала о себе знать, прислав очередную 'черную метку'. И ведь именно на этом настаивает Новиков…

Фотография лежала перед ним на столе. Юрий Андреевич взял ее, покрутил в руках, посмотрев на изображение под разными углами, но ничего принципиально нового для себя не обнаружил. Ясно было оно – никакого отношения к советской реальности она не имеет.

Прежде чем давать ход делу Смолин решил посоветоваться сначала с Новиковым, а потом и с еще одним человеком, которого знал давно и доверял которому полностью.

В больницу к Новикову его не пустили, сославшись на то, что Смолин пришел в неурочное время и часы приема уже закончились. Заявлять, что он сотрудник органов Смолин решил неверным в данной ситуации, так как чем меньше он будет 'светиться', тем меньше подозрений будет вызывать, если эти подозрения вообще у кого-то есть.

А если их и нет, то, в любом случае, осторожность не помешает.

Попрощавшись, он вышел из больницы и направился на телеграф, чтобы сделать звонок. Звонить человеку, с которым он хотел встретиться из кабинета или из дома он не хотел, так как об этом звонке тут же стало бы известно его возможным врагам с Лубянки.

Придав своему голосу хрипоцы, Смолин набрал номер.

– Вас слушают, – раздалось в трубке.

– Алло? Федотыч, ты? – прохрипел в трубку Юрий Андреевич.

– Вы ошиблись номером, товарищ, – ответил ему абонент и повесил трубку.

Вздохнув с облегчением, Смолин положил трубку на аппарат и вышел из кабинки для переговоров. Все было в порядке.

Капитан Жмыхов обливаясь потом почти бежал по улице, стараясь как можно быстрее добраться до своего опорного пункта. Факты, полученные у Смолина не оставляли ему времени для размышлений. Он был почти наверняка уверен, что, раскрыл эту кражу и что самое удивительное, вор сам себя выдал. 'Тянет, тянет ведь гадов на место преступления, – рассуждал он про себя, смахивая крупные капли пота, катящиеся со лба. – Не идут туда, так думают'.

Мысль о том, что к преступлению причастен этот странный молодой человек, вселившийся в квартиру своего деда, посетила его сразу же, как только Олег поинтересовался у него насчет краж, да не просто краж, а краж книг! Логического объяснения этому поступку Жмыхов найти не мог, сам не понимая, как так могло получиться. Единственное, что ему приходило в голову – Олег был новичком на ниве домушничества, а потому и провалился как последний лох.

Но прежде чем выдвигать подозрения, Жмыхов решил все же утвердиться в своих догадках. Никакого конкретного плана действий у него не было, и первым делом он решил навести справки об этом Олеге Крите.

Крит, ясно дело, был литературным псевдонимом Олега, о чем Жмыхов прекрасно знал, так как его, Жмыхова, родной брат был страстным поклонником творчества Олега и любил в узком кругу порассуждать на окололитературные темы. Во время одной из таких бесед за бутылкой водки где-то год назад на тесной кухоньке Жмыхова, брат и поведал ему, что настоящая фамилия Олега – Вязенский.

– Это как у дворян, что ли? – пьяно поинтересовался Жмыхов у брата.

– Что значит как? – оскорбился брат за милого сердцу писателя.

– В смысле? – не понял капитан.

– В прямом, дурик! – брат хлопнул Жмыхова по плечу. – Потомок он этих самых Вязенских, понимаешь?

– Да ты чо? – Жмыхов удивился, хотя, откровенно говоря, никакого удивления от себя он не ожидал.

– Чо, чо! Деревня! – вдруг взорвался жмыховский брат. – Через плечо! Ты хоть книжку в руки возьми! Идиот!

Такого капитан стерпеть не мог, а потому со всей силы двинул родственнику в ухо, от чего тот повалился на пол и замер в ожидании дальнейший побоев. Но Жмыхов брата пожалел, бить не стал, а лишь пнул один раз ногой ему в бок, словно бил по футбольному мячу, перешагнул через тело и пошел спать.

Ничего удивительного в этой сцене не было, ибо с самого раннего детства между братьями Жмыховыми имела место борьба, вызванная сугубо биологическими причинами.

Дело в том, что мать Жмыховых, женщина интеллигентная и воспитанная, вопреки воле своих ученых родителей в восемнадцать лет выскочила замуж за человека, к которому многие и просто так-то подходить не решались. Звали его Колька Жмыхов.

Был он известен как отъявленный хулиган и держал своим стальным кулаком весь район, в котором проживал. Любовь возникла ниоткуда, но привела Кольку и его юную избранницу прямиком в ЗАГС, так как у беременности невесты срок был уже около двух месяцев.