Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 23 из 122

От процесса меня отвлек вопрос Асадо:

— И как, получается? — В этот момент мое родство с профессором зельеварения достигло нового уровня, ибо я познал не только всю прелесть процесса, но и раздражение на тех, кто прелести не понимает и от процесса отвлекает.

— Послушай, давай на чистоту? — Повернулся я к нему, отставив колбу в сторону, состав должен остыть и загустеть. — То что я собираюсь сделать нигде не запатентовано и если информация об этом препарате всплывёт хоть где-нибудь, у меня будут большие проблемы.

— Средство эффективное? — Подобрался врач.

— Более чем. — Кивнув, я достал еще одну колбу. Теперь мне нужен состав для быстрого, в идеале мгновенного, застывания геля.

— А почему не запатентовать это лекарство? Это могло бы спасти множество жизней. — Подала голос стоящая около двери Хаяси.

— Производство лекарств, их распространение по стране и продажа гражданам это огромные деньги. Только в нашей стране живет порядка ста двадцати восьми миллионов человек, это десятки, а то и сотни, миллионов оборота ежедневно. В такой бизнес нельзя залезть со стороны. — Закончив со вторым составом, я повернулся на выход, окинув взглядом Кёко и стоящую рядом с ней Саэко. — Конечно есть некоторый шанс, что прямо в патентном бюро мне сделают «предложение от которого невозможно отказаться» и предложат поработать на большого и богатого дядю, но с куда большей вероятностью на выходе из бюро меня собьет машина, а патент оформят на «правильного» человека.

— Коррупция неотъемлемая часть современного мира. — Кивнул Рютаро.

— Мир изменился, деньги больше не в цене. — Заметила Саэко, придерживая дверь, чтобы мне было удобно выйти вместе со стойкой для капельницы.

— Угу, вот только я бы многое отдал, чтобы мир вернулся к тому состоянию, что было еще с утра. — Хмыкнув я отправился вслед за Асадо.

— О чем вы? — Напрягся врач.

— Эта хрень, что тво­рит­ся у нас, про­ис­хо­дит по все­му ми­ру. Где-то вво­дят вой­ска, где-то все­об­щие бес­по­ряд­ки, а у нас по­ка ни­чего не по­нят­но. Центральные районы перекрыты, как и выезды из города, сообщение между районами ограничено, по крайней мере, на мостах. В городе обьявили карантин, мобилизовали полицию, силы самообороны и береговую охрану, но пока ничего не предпринимают. — Войдя в лифт, я оперся спиной о стену, организм показывал первые признаки кислородного голодания. — Асадо, если не найдешь донора, быть может у вас найдется средство от малокровия? Мне нужна инъекция гемоглобина, иначе я не переживу операцию, даже если она пройдет удачно.

— Сейчас распоряжусь. — Он кивнул. — И я еще раз настаиваю, что ты не сможешь в таком состоянии даже шнурки нормально завязать, а ты собираешься оперировать.

— Мне уже все равно. — Я тяжело дышал, и мне, по большому счету, действительно уже без разницы кто будет проводить операцию, если на ранних этапах Система нивелировала почти все негативные эффекты, то сейчас я достиг критической точки и мне становилось все хуже, так что если я в ближайшее время не начну восстанавливать свое здоровье, то просто умру.

В кабинет стоматологии меня почти внесли, если поначалу я еще пытался опираться на стойку с капельницей, то вскоре Асадо, отдав несколько распоряжений, отобрал её у меня и, доверив перенос стойки Саэко, сам поднырнул под здоровую руку и довел меня до самого кресла. Дальнейшее я помню урывками.

Как настраивали кресло, чтобы расположить меня наиболее удобным способом, но при этом так, чтобы рука была поднята как можно выше. Я еще успел разобрать объяснение врача, что так они уменьшат прилив крови в раненую конечность. Уже гаснущим сознанием, я успел уловить как с меня срезают футболку, а дальше уже не помню, может и не сразу потерял сознание, но адекватно мыслить уже точно не мог.

В себя я пришел, если верить Системным часам, ранним утром следующего дня. Я все так же лежал в стоматологическом кресле, разложенном на манер шезлонга, по пояс голый, правая рука была перебинтована. Первым делом я выудил из инвентаря зеркало и проверил статус. Так, легкое малокровие, которое уже к вечеру пройдет, кость собрана и зафиксирована застывшим гелем, да и само ранение обильно намазано им изнутри и снаружи. При регулярном питании, я сниму со своей руки все негативные эффекты за две, две с половиной, недели. В целом состояние здоровья удовлетворительное.

Чуть поелозив в кресле, я встал. Косыночную повязку с меня сняли, и непонятно куда дели, так что рука просто висела вдоль тела. В кабинете помимо меня были так же Саэко, спящая в кресле, и Кёко, растянувшаяся на кушетке. Первым делом я подошел к Бусудзиме и легонько потряс за плечо. Выспаться сидя ей явно не удалось, так как даже открыв глаза, она слабо соображала. На мой кивок в сторону только что освобожденного мной место, девушка, что-то сонно буркнув встала, и пошатываясь, дошла до «операционного стола» где и улеглась.

Наблюдая за ней, мне оставалась только покачать головой и затем выйти из кабинета. На первом этаже было пустынно, только несколько человек спали на стоящих вдоль стен скамейках, да пара мужчин сидела за стойкой регистрации, судя по всему, исполняя роль охранников. Когда они меня заметили, то один из них поднялся и обратился ко мне:





— Асадо-сенсей просил передать, чтобы вы никуда не уходили и не беспокоили руку, а также, чтобы мы позвали его, когда вы очнетесь.

— Хорошо, я буду в конце коридора у окна. — Кивнув ему, я неспеша двинулся в указанном направлении. По ходу я призвал из инвентаря телефон и набрал номер матери. Вызов прошел, десяток секунд я слушал гудки, пока в трубке не раздался ставший таким родным голос:

— Да?

— Мама, с тобой все хорошо? Это Такаши.

— Такаши?! Ох… я в порядке. Ты как, где ты сейчас, и что произошло?! — От чувств Хана заговорила так громко, что мне пришлось отнести трубку подальше от уха.

— Со мной тоже все в пределах нормы, я сейчас около метро Одзи Кимия. Мосты перекрыты полицией и силами самообороны, но я постараюсь сегодня добраться до дома. Ты сейчас где? — От её слов на душе стало немного легче. Пусть особенности Системы сглаживают эмоциональные пики, в целом напряжение никуда не исчезает.

— Пожалуйста, не рискуй. — Сбилась она на строгий тон, но тут же смягчилась. — Кирико помогла мне выбраться из школы, мы сейчас в доме у нашей соседки Касуми-сан, помнишь её дом? Он выходит не на главную дорогу в проулок, вот мы у неё и собрались и проулок с двух сторон забаррикадировали.

— Много вас там? — Если там только мама, Кирико и тетка Касуми, то это если и не идеальный вариант, то около того.

— Человек семь, мы трое, и еще две женатые пары. — Тут же опустила меня с небес на землю Хана.

— Эти четверо… достаточно надежны, чтобы с ними под одной крышей находиться? — Не сразу нашелся я со словами.

— Эм… ну… — Как-то очень не хорошо замялась мама. — Вроде нормальные.

— Понятно, я приду так быстро как только смогу. — Я вздохнул, и чуть размял шею. — Ты тревожные рюкзаки из дома забрала?

— Да, оба, и твой и мой. — В трубке раздался тихий вздох и какой-то шёпот. — Такаши… скажи, что с Рей?

— Когда я видел её в последний раз была жива-здорова, в составе довольно большой группы, они двигались в Сирои через наш дом. Обстоятельства сложились так, — Я покосился на перебинтованную руку и решил не информировать мать о своем ранении раньше времени, — что мне пришлось задержаться и я отстал от них, но сейчас все в порядке.

— Такаши, пожалуйста, не держи зла на Рей, и прежде чем идти к нам, найди её. — Она волновалась. — Это просьба, не только Кирико, но и моя, пожалуйста позаботься о Рей.

— Хорошо. — Я вздохнул. — Я обещаю, что найду её и лично приведу к вам. До скорой встречи, мам.

— Я буду ждать.

Обычно, она первой нажимала отбой, но сейчас, попрощавшись мы еще секунд пять слушали дыхание друг друга, пока я не скинул звонок. Ну что же, раз обе женщины, воспитавшие Такаши просят меня об этом, как я могу отказать? Даже интересно как Бусудзима и Хаяси на это отреагируют? Да и сам я после всех этих раз­го­воров о «прогнали бы», да «они тебя бросили» не очень-то хочу пересекаться со старой компанией. Вот умом понимаю, что сам себя накручиваю, и поступить по другому в данной ситуации ни они, ни я не могли, но действительно «осадок остался».