Шофер

Женщина с интересом выслушала приметы незнакомки, высморкалась в веер.

— На Люську похожа, с байстрюком. Вы ей кем приходитесь?

— Случайный прохожий.

Обитательница шестнадцатой квартиры насмешливо скривила толстые губы.

— Ну да, — сказала она, — у Люськи все знакомые — случайные прохожие, вы бы, товарищ, за приличными женщинами бегали, а не за разными прошмандовками. Не буду сплетничать, но эта дама, как вы выразились, не самого правильного поведения. В восьмую квартиру вам.

Женщина с веером гордо повернулась, выпустила клуб дыма, разогнав его веером, и удалилась, стараясь держать спину как можно ровнее.

Травин спустился на этаж ниже, нашёл в списке возле восьмой квартиры женщину с именем, начинающимся на «Л», и отыскал нужную комнату. Двустворчатая дверь была заперта, зато в соседнюю комнату — распахнута, там парнишка лет семи плевался жёваной бумагой в портрет какого-то важного царского чиновника, висящий на стене.

— Привет, шкет, — Сергей с детьми разговаривать не особо умел, сюсюкать и изображать доброго дядю не стал. — Ты всех ребят в доме знаешь?

По описанию и за леденец шкет узнал двоих — Витьку из седьмой, и Серёжку из четырнадцатой. Оба, по его словам, с машинкой ходили.

— Только Серёжка сейчас болеет, — сказал он, — а Витька с мамкой евойной, тётей Анфисой, она когда на работу уходит, с нами его оставляет. А вы ему кто, папка?

— Нет, — огорчил парня Травин.

— А у меня тоже папки нет, он в войну помер, а мы в деревне жили, а потом сюда с мамкой приехали и бабкой, мамка на работе сегодня, а бабка в церковь пошла. А у Моховых кошка окотилась, сегодня пойдут котят топить. Хотите посмотреть?

Пацану было скучно, пришлось отдать ему второй леденец, который он тут же засунул в рот и на время замолчал. Травин этим воспользовался, чтобы сбежать на лестничную клетку. Болеющий тёзка, который жил в четырнадцатой квартире, ему нужен не был, а вот Витька из седьмой вполне мог оказаться тем самым мальчонкой с грузовой машиной. Фамилия у Витьки была Шестопалов.

Шестопалова А. С. обнаружилась на листе рядом с противоположной дверью, жила она в комнате 11. Химическим карандашом Сергей вывел на журнале её фамилию, в длинном коридоре попытался отыскать нужную табличку. Нумерация комнат шла вперемешку, кто-то вешал на дверях не цифры, а своё имя, вот как некий Геннадий Сергеевич Разумовский, некоторые и вовсе никак не обозначали своё жильё. Ни комнаты 11, ни таблички с фамилией «Шестопалова» Травин сразу не нашёл, второй раз по коридору шастать не решился, посторонний человек мог вполне привлечь ненужное внимание.

— Отец, ты Шестопалову знаешь? — спросил он у старичка, выглянувшего из-за обшарпанной двери, на которой карандашом написали цифру 8. — Журнал ихний мне подкинули, для ребятишек, я таких не читаю.

Тот сходил за очками, нацепил их под густые брови и по слогам прочитал сначала название журнала, а потом фамилию получателя. От старичка несло водочным перегаром, чесноком и несвежей селёдкой.

— Анфиска в одиннадцатой живёт, — сказал он, захлопывая дверь перед носом Сергея.

Травин сплюнул, и хотел было развернуться и уйти прочь, но тут дверь напротив, безымянная, отворилась, и оттуда выглянула черноволосая женщина с усталыми глазами, в розовом халате с пояском, та самая, знакомая Кальманиса.

— Вы Шестопалову ищете? — спросила она. — Это я.

Сергей представился жильцом пятой квартиры, протянул женщине журнал.

— Странно, — сказала брюнетка, забрав «Мурзилку», — мы такой не выписываем. Наверное, на почте ошибка произошла, я потом зайду, верну. Спасибо, товарищ. Я вас первый раз вижу, вы, должно быть, только переехали?

— По линии подотдела благоустройства, — туманно ответил Травин. — Временно занимаю площадь из фонда. А так подыскиваю постоянную, может, выпишется кто или уже выписался. Не знаете, есть тут свободные комнаты?

Из комнаты послышался шум, затем плач, женщина отрицательно мотнула головой, улыбнулась и ушла к себе, успокаивать ребёнка. Улыбка у неё оказалась мягкая и искренняя, с ямочками на щеках и лучиками возле карих глаз, Сергей даже пожалел, что она оказалась в эту историю втянута. Комната у Шестопаловой была одна, да ещё с мальчишкой, прятать там ценности никто бы не решился.

Судя по словам Коврова, ювелирные изделия помещали в тайник раз в несколько дней, Радкевич несколько часов назад забрал их и положил туда деньги. Значит, надо было искать комнату, в которой никто не жил, хотя бы временно. Такие жильцы у остальных обитателей коммунального сообщества были как бельмо на глазу, они занимали ценные квадратные сажени и аршины без всякого толку. Оставалось только найти кого-нибудь, кто обо всех всё знал, такие персонажи обычно сидели на лавочках во дворе, и обсуждали соседей меж собой.

И ещё стемнеть не успело, как Травин обзавёлся целым списком людей, которых, по мнению активных жильцов, следовало выселить. Тут были и шпионы германской разведки, и недобитые аристократы, и аферисты всех мастей. Если всех сложить, получалось половина дома. В квартире семь таких было пятеро, и ни одного, кто подходил под нужные параметры.

— Погодите, — спохватилась одна из активисток. — А геолог? Он месяцами пропадает.

Сергей откланялся, когда понял, что уже в разговоре не участвует. Разумовский, так звали геолога, отлично подходил для прикрытия, он жил в комнате наездами, а остальное время туда наведывались его многочисленные друзья из разных концов СССР. Если отбросить словесную шелуху, приезжали они редко, и даже на ночь не оставались.

Кольцова заявилась домой ближе к полуночи, слегка навеселе и раскрасневшаяся. Машину она поставила поперёк двора, пришлось Сергею отобрать у неё ключ и переставить автомобиль так, чтобы он другим не мешал.

— Я была в ресторане, Серёжа, — девушка стянула с себя сарафан, плеснула холодной воды на лицо, — мы пили шампанское. Это просто чудо, как люди встречаются.

— Ты о чём? — Травин прикидывал, как лучше перевести разговор на Кальманиса.

— Этот друг Коврова, Герман, такой обходительный мужчина, и представляешь, он знал моего отца. Они вместе воевали в Красной Армии. Мы проговорили два часа, время пролетело незаметно.

— А Ковров?

— Что Ковров, — Лена скорчила кислую гримаску, — сидел и на проституток пялился, а ещё шептался с приятелем Германа, Борисом. Но Радкевич, он такой внимательный, вот кажется, пустяки рассказываю, а он выспрашивает и выспрашивает.

— И об убийстве тоже?

— Серёжа, я может быть женщина легкомысленная, но не дура набитая, — Кольцова попыталась гордо выпрямиться, но ей это не удалось, — это же тайны следствия, о них никому нельзя, даже тебе. Нет, тебе можно, ты и так знаешь. Вообще он этим не интересовался, всё больше о том, как мы тут жили после революции, как папу убили и…

Она резко замолчала, размазала выступившие слёзы по лицу, легла на кровать и повернулась к Травину спиной. Выходило, что время для разговоров о Кальманисе Сергей выбрал неудачно.

Глава 21

Глава 21.

Субинспектор Панов пристально смотрел на столешницу. Справа лежала пачка папирос «Герцеговина Флор», слева — трубка и жестяная банка с табаком. Новая трубка субинспектору не нравилась, но и возвращаться к папиросам он не хотел. Почти на равном расстоянии от трубки и пачки папирос сидела муха. Панов ждал, куда она поползёт. Он даже насыпал немного сахара рядом с папиросами, делая выбор простым и предсказуемым, но подлое насекомое не трогалось с места, потирая лапки. Субинспектор старался не дышать.

Муха издевалась над сотрудником уголовного розыска. Растерев липкую грязь по лапам, она поползла в сторону трубки.

— Ах ты тварь, — Панов изо всей силы хлопнул по столу пачкой бумаг, муха попыталась избежать смерти, но старый сыщик был быстрее.

По листку расползлось кровавое пятно с трупом насекомого посредине, субинспектор решил, что окончательный выбор не сделан, и распрямил бумаги. Два верхних листа, сильно помятых, были копией протокола опроса Серафимы Олейник. Материалы дела прислали из двадцать четвёртого отделения для практикантки Кольцовой.