Шофер

Так что теперь Радкевич оставался с одним подручным и без водителя.

Ковров, пока они ехали обратно в Пассаж, сказал, что бандиты решились выследить вора, и ценности экспроприировать, а значит, всё закончится в ближайшие десять-двенадцать дней. Этот срок Сергея вполне устраивал, на время увольняться из гаража ради спецоперации ОГПУ он не хотел.

— Отличное представление получилось, — похвалил Травина Николай, когда они остановились на улице Белинского, — ты, братец, просто мастер подраться. Где так навострился?

— Было дело, — не стал уточнять Сергей. — Ну что думаешь, возьмёт меня Радкевич к себе?

— С одной стороны, вдруг подумают, что я тебя подослал, чтобы камушки к рукам прибрать. А с другой, нет у них выхода, разве только на два-три месяца всё растянуть. Но это до нашего сегодняшнего разговора было, а теперь Радкевич спит и видит, как миллион себе захапает, Шпуля, тот поосторожнее, но тоже обмануть хочет, эти двое между собой только с виду друзья. Попробуют тебя подкупить, на свою сторону переманить. Ты только по кривой дорожке не пойди, в бандиты всегда успеешь попасть.

— Может, мне понравится, — Травин высадил Коврова, и уехал, освещая дорогу фарами.

Ночная Москва отличалась от дневной, людей становилось меньше, а извозчиков — гораздо больше. Появлялись гужевые повозки, они спешили доставить товар со складов в магазины, в глубокой ночи их станет гораздо больше — в лавки повезут свежие продукты, а на склады груз с товарных станций. Заблестели вывески, зазывая людей с деньгами отведать блюда с красивыми названиями, посмотреть на артистов и фокусников. Возле Госцирка на Цветном бульваре выставили клетку с медведем, подсвеченным фонарями, он рычал и высовывал лапу, пытаясь схватить очередного неосторожного зеваку. Но чем дальше от центра, тем вывесок становилось меньше, равно как и зажжённых фонарей. Здесь прохожие чувствовали себя не так уверенно, они держались светлых мест, стараясь не заходить в тень, и уж точно не гуляли по скверам и паркам, там, в зарослях, можно было сгинуть почём зря.

Травин сделал круг по 4-й Мещанской, Старой Божедомке, Самотёчной и Сухаревской площади, только на Садовом кольце возле здания Московского губернского Совета стоял милиционер и горели фонари, да в здании бывшего института благородных девиц велись строительные работы. Сергей остановился возле сквера, примерно там, откуда вели следы к дереву, обнаруженному днём, вылез из машины, закурил, прогулялся до дома Олейник и обратно, вдыхая полной грудью свежий воздух. Фонарь стоял в десяти метрах от машины, и не горел, зато огонёк папиросы отлично был виден со всех сторон, но никто не торопился бить Сергея по голове и тащить в кусты. Дворник соврал, никаких хулиганов здесь не было, только птицы щебетали. Травин было взялся за ручку двери, чтобы залезть обратно в машину, как вдруг услышал шаркающие звуки. Кто-то елозил метлой по мостовой.

Дворник, подметающий ночную Москву, ростом и телосложением почти не отличался от Сергея, мощные плечи и здоровые ручищи майка оставляла открытыми. Кроме майки, на дворнике был фартук, семейные трусы и сапоги. Травин подождал, пока фигура с метлой приблизится к Форду, кашлянул, включил фонарик, освещая незнакомца.

Здоровенный, под два метра ростом, детина вздрогнул, остановился, опершись на древко, и загораживая лицо ладонью размером с лопату. Ему на вид было лет пятьдесят, простоватое лицо с носом картошкой и пухлыми губами, на глазах — очки в проволочной оправе.

— Не балуй, — сказал он, — чего надо?

Сергей выключил фонарь, Луна то появлялась, то скрывалась за облаками, разглядеть человека удавалось, лишь подойдя к нему близко, что он и сделал.

— Ты Пурищев? — спросил он наугад.

— Ну я, — пробасил дворник, на инвалида войны он похож не был. — А ты что за крендель?

— Из Москоммунхоза, подотдел благоустройства. Жалуются на тебя, Пурищев, говорят, пьёшь и фонари не зажигаешь.

— Тьху, — Пурищев сплюнул, — да пусть. Хочешь, тебе метлу дам, мети на здоровье. Только в толк не возьму, неужели из-за этого на самоходном экипаже приехал второй раз?

— Как второй? — не понял Сергей.

— Да вчерась я тоже мёл, присел отдохнуть, и тут твоя машина-то и остановилась, а потом ты ещё за мной наблюдал. Разве не так?

— Точно моя? Посмотри.

Дворник подошёл поближе, пригляделся.

— Да они все одинаковые, то ли дело упряжью, или возок, или пролётка, ну там дрожки, сразу понятно. Значит, не ты?

— Нет, — Сергей покачал головой. — Может, номер помнишь?

— Не знаю я никаких номеров, — беседа начала дворника утомлять.

— А во сколько эта машина стояла?

— Да я не помню, может, часов в одиннадцать или пораньше, Пурищев мусор убирал, никого не трогал, а ты шмыг в неё, и уехал. Чуть не задавил меня, гад.

Пурищеу скосил глаза вверх, припоминая, как это было, потянулся к Травину рукой, пытаясь ухватить за грудки.

— Зачем меня задавить хотел, сволочь?

— Держи, — Травин протянул ему папиросу, — не я это был.

Рука, чуть не дотянувшаяся до пиджака, ухватила курево.

— Ну не ты, так не ты, — дворник легко согласился, зажёг спичку, втянул дым, и снова замахал метлой, полуобернулся, — да, ты тут долго не стой, детишки шалят, когда Пурищев здесь — побаиваются, а как уйду, могут и набезобразничать.

— Эй, погоди, а вчера ты до скольких тут подметал?

— Да вот как машина уехала, ещё с четверть часа.

— Так фонарь-то почему не горит?

— Сломан, — дворник отходил всё дальше и дальше, шваркая прутьями по мостовой, — а чинить кто будет? Пурищев не будет, у Пурищева своих дел по горло, Пурищев в чистоте место держать должен.

Сергей заехал в гараж, заправить машину бензином, вторая смена уже заканчивала работу, но ради товарища расстарались, и бак залили, и камеры подкачали, и смазки набили куда нужно. Всем было интересно, как там на нэпмана работается, Травин не подкачал, рассказал пару забавных случаев, правда, произошедших годом раньше, но публику это вполне устроило. Он расплатился с заспанным кассиром, получил квитанции, и к полуночи добрался до дома. Тихо, чтобы не беспокоить хозяйку, которая вставала с первыми лучами солнца, затолкал машину во двор и прикрыл ворота. На хозяйской половине свет был выключен, заходить туда Сергей не стал, бывший денщик штабс-капитана Травина большую часть суток проводил в бессознательном состоянии. Врач из исправдома, приходивший последний раз в субботу, только руками разводил — самые современные лекарства и методы лечения не помогали, больному становилось всё хуже.

То, что с его комнатой тоже не всё в порядке, Сергей понял, когда открыл дверь и включил лампочку. Возле стола стоял раскрытый чемодан, а на стульях, спинке кровати и дверце шкафа были развешаны предметы женского гардероба. На кровати в одежде, прямо на одеяле спала Кольцова, она подложила ладони под щёку и тихо посапывала. Молодая женщина улеглась прямо на середину матраца, так что Травину не оставалось места.

Пришлось взять подушку, покрывало и растянуться на полу. Молодой человек подложил руки под голову, уставился в потолок, погрузился в мысли о прошедшем дне и не заметил, как уснул. Проснулся он от того, что кто-то гладил его по щеке. Кольцова сидела на нём верхом, раскинув полы платья, и что-то напевала.

— Что на этот раз? — Сергей приподнялся на локтях.

— Милый, — Лена покачивала головой в такт неслышной музыки, — я выбрала тебя.

— Меня?

— Конечно. Зачем мне Кольцов и другие, если есть ты. И вообще, ты рад или не рад?

Травин сел, приподнял Лену за талию, снимая с себя, она тут же уселась рядом, обняла Сергея за плечи двумя руками, склонила голову ему на грудь.

— Я всё поняла, раньше я думала, что могу быть самостоятельной и независимой женщиной, на теперь решила, хватит. Так тёте вчера и сказала, что больше не собираюсь быть нахлебницей и синим чулком.

— Поругались? — догадался Травин.

— Это не важно, главное, что теперь мы всегда будем вместе. Смотри, здесь мы поставим перегородку, разделим комнату на две части, вот тут мы будем спать, а там готовить еду на керосинке. И надо обязательно купить вышитые салфетки, а ещё ложечки, я их захватила с собой, мы будем с ними пить чай из самовара. И слушать радиоприёмник, почему у тебя нет приёмника?