Колокол и держава

Оставалась последняя и самая трудная немецкая копия. Для нее Митя выбрал угловатый готический шрифт, привычный ему по ганзейским документам. Шрифт этот, правду сказать, ему не нравился, тот, кто его придумал, казалось, нарочно старался сделать текст трудночитаемым. Буквы стоят плотно, впритык, немцы – известные крохоборы, на всем экономят, особливо на дорогом пергаменте.

…Ночь давно истекла, слипались глаза. Когда перо начинало предательски подрагивать в усталых пальцах, Митя вставал, приседал, бил себя по щекам, яростно тер уши и садился за работу снова. И вот уже сквозь запертую дверь библиотеки донеслись звуки заутрени. Заглянул Герасим, что-то спросил, но Митя только нетерпеливо дернул плечом. Дьякон повздыхал, глядя на согбенную спину младшего брата, и тихо удалился.

Уже отслужили обедню, когда Митя вывел последнюю строчку. Внимательно перечитав все три копии, скатал их в свитки и перевязал красной тесьмой, после чего уронил голову на руки и уснул как убитый.

Очнулся Митя от властных голосов. В сопровождении Герасима в библиотеку вошел Дмитрий Борецкий, с ним еще двое, которых Митя не знал.

– А ну, малец, показывай! – строго велел Борецкий.

Пробежав глазами ровные, красиво выписанные на трех языках строчки, посадник облегченно вздохнул и молвил потеплевшим голосом:

– Ай да Малой! Правду сказать, не верил, что так быстро управишься. Ну и как тебе сей договор?

– Скажу, когда его исполнят, а покамест это только буквицы, – ответил Митя.

– А ты востер! – рассмеялся Борецкий. – Ладно, беру тебя в толмачи. Поедешь с нами в Вильну. Только сначала надо тебя одеть прилично да лохмы постричь. Чать, самого короля переводить будешь!

Перед уходом посадник снял с указательного пальца серебряный перстень и протянул его Мите со словами:

– Держи, это тебе от меня.

Перстень оказался велик, и, чтобы не потерять, Митя повесил его на кожаный шнурок вместе с наперсным крестом. Шагая по тесаным плахам мостовой и, ощущая на груди приятный холодок серебряного перстня, Митя тихо напевал любимый псалом: «Радостно, радостно шествую в путь…»

2

Дорога от Великого Новгорода до Вильны заняла две седмицы. Сразу по прибытии новгородцы долго и щепетильно обсуждали церемониал предстоящего приема с королевским дворецким. Дворецкого насторожила малая численность посольства. Всем своим видом он выражал сомнение: уж не являются ли эти люди самозванцами, не обладающими необходимыми полномочиями для переговоров с монархом? И только узнав, что среди послов находятся высшие должностные лица республики, дворецкий несколько успокоился.

Языком переговоров определили латынь, договорившись, что у каждой стороны будет свой толмач. Когда новгородцы представили Митю, поляк изумленно вскинул тонкие брови: «Езус Мария! Сей хлопчик будет переводить короля?» На помощь смутившемуся Мите пришел посадник Борецкий, напомнив, что выбор толмача является правом каждой стороны. На этом споры не закончились, поскольку новгородцы отклонили целование руки монарху и коленопреклоненную позу. После долгих препирательств сошлись на глубоком поклоне. Дворецкий еще бы долго закатывал глаза и поминал матку боску, но после того, как ему были вручены дорогие подарки, пан стал сама любезность.

Казимир IV принял новгородских послов в Верхнем замке, в том самом рыцарском зале, где в прошлом году он принимал братьев Олельковичей. Роль толмача с польской стороны выполнял королевский астролог и личный врач Петр Гашовец, одетый в черную мантию и с академической шапочкой на голове. За спиной короля стоял папский нунций, в течение приема не проронивший ни единого слова.

После вручения даров и посольских грамот вперед выступил Дмитрий Борецкий. Молодой посадник заметно волновался, говорил быстро, и Митя едва успевал переводить.

– Господин Великий Новгород – это европейский город с русской душой, – такими словами начал свою речь Дмитрий Борецкий. – Наша земля всегда была мостом между Европой и Русью, и мы хотели бы оставаться таковым и впредь. У Новгорода много общего с Литвой и Польшей, наши законы немногим отличаются от Магдебургского права, а наше вече – от вашего сейма. Мы преданы православной вере, но мы с уважением относимся ко всем религиям. Да, мы привыкли жить по своей воле, – продолжал посадник, – и более всего на свете дорожим ею. Но сейчас над нами нависла смертельная угроза. Великий князь Иван Васильевич хочет силой захватить наши земли и установить у нас московские порядки. Если ему это удастся, он пойдет дальше и захочет завоевать русские земли Литвы. Нужно остановить его сейчас, иначе потом будет поздно. И сделать это мы можем только вместе. Вот почему мы предлагаем вашему королевскому величеству заключить договор о взаимной помощи на случай нападения третьей стороны.

Ответная речь короля была краткой.

– Великий Новгород опровергает мнение тех, кто считает русских варварами, – сказал Казимир, – и он мог бы на равных влиться в семью европейских народов. Король приветствует это желание и будет всемерно ему способствовать. Что же касается московской угрозы, то Королевство Польское и Великое княжество Литовское будут, безусловно, на стороне Великого Новгорода. Но вместе с тем король желал бы знать: что предпринимают сами новгородцы, дабы защитить себя? При всем уважении к вольному городу король не понимает, почему республика так легкомысленно относится к собственной безопасности. Князь Михаил Олелькович извещает нас, что у республики нет постоянного войска, а его крепости находятся в плачевном состоянии. Мало красиво говорить о своей древней воле. Тот, кто дорожит свободой, должен биться за нее как дикий кабан, а не уподобляться домашней свинье, которая визжит под ножом.

Кровь бросилась в лицо Борецкому, и он едва удержался, чтобы не ответить резкостью. С достоинством возразил:

– Новгородцы не раз доблестно бились за свою волю, и мы готовы сложить за нее свои головы. Что до князя Михаила, то он пребывает в безделье и пока еще ничего не предпринял для того, чтобы подготовить город к обороне. Если так будет продолжаться и дальше, нам придется отказаться от его услуг!

Король сдвинул брови, повисло молчание. Напряжение разрядил Петр Гашовец, который что-то тихо сказал королю. Лицо монарха разгладилось.

– Князь Михаил отнюдь не лучший из королевских подданных, но это был ваш выбор, – извиняющимся тоном сказал Гашовец. – Его величество сожалеет, что князь не оправдывает его и ваше доверие. А теперь король готов выслушать ваши просьбы.

– Мы ни о чем не просим, – гордо отвечал Борецкий. – Мы хотим предложить королю заключить договор с Великим Новгородом, который был бы равно полезен для обеих сторон.

Получив согласие, Борецкий развернул договорную грамоту и стал зачитывать пункт за пунктом, а Митя переводил его на латынь. Король слушал внимательно, и Мите казалось, что он понимает по-русски, но дожидается перевода лишь для того, чтобы получить дополнительное время для обдумывания. Закончив читать, посадник с поклоном вручил договорную грамоту королю.

Полузакрыв веки, Казимир IV долго молчал. Потом что-то негромко сказал своему переводчику.

– Его королевское величество милостиво одобряет договор и готов его подписать! – торжественно возвестил Гашовец. – Однако для того, чтобы сей документ вступил в силу, его должен утвердить сейм. Таковы наши законы. Но вы можете не сомневаться, король использует все свое влияние для того, чтобы сейм принял правильное решение.

На этом аудиенция закончилась.

Вечером король Казимир дал ужин в честь новгородских послов. Рябило в глазах от златотканых жупанов, бесценных мехов, шелков и бархата, золотых пуговиц, аграфов и плюмажей. Сам король был одет в белый атласный доломан, на поредевших волосах монарха красовалась легкая корона, увенчанная бриллиантовым крестиком.

Однако истинным украшением зала были польские дамы, исполненные очаровательного своеволия. Поймав на себе томный взгляд белокурой панны, Дмитрий Борецкий вдруг подумал об Анне Батори. Мелькнула шальная мысль: а что, если махнуть в Эчед?! Два дня туда, два дня обратно. Сами собой нарисовались в воображении соблазнительные картины, но, тряхнув головой, он отогнал дивное видение прочь…