Сын Петра 4

Глава 5

— Москва-то изменилась… — покачал головой Федор Юрьевич Ромодановский, но как-то с разочарованием что ли, хоть и едва заметным. И отхлебнул чая.

— Да, — покивал Василий Васильевич Голицын, который хоть и считал эту эмоцию, но подчеркнуто проигнорировал. — Еще года два и основные работы завершатся, а бригады освободятся. На их наем уже очереди появляются. Демидов вон — Тулу задумал тоже перестроить.

— Это навряд ли.

— А чего?

— А красивости? — грустно улыбнулся князь-кесарь. — Это сейчас наши родовитые и богатые в спешке строятся. А как все утрясется — самое интересное и начнется. Они ведь друг перед другом выкабениваться станут. Перестраиваться наперегонки. Я слышал уже кто-то мрамор закупает из Италии. Он не успел кораблями проскочить османов до войны. Вот как раз для отделки фасадов. А ты думал? О! Все только начинается.

— Федор Юрьевич, так это мелочи, — отмахнулся Голицын. — Ни землекопы, ни каменщики, ни кровельщики, ни прочие в таком количестве не понадобятся. Останется мал-мало самых рукастых бригад. Вот они и будут этим всем заниматься. А остальные куда пойдут? Вон, государь у нас задумал большой храм в селе Кунцево. Вместо него. А вокруг него разбить парк по типу Версаля. Как раз — высвобождающие бригады и направил туда. Пока. Дальше то их все равно станут выкупать Демидовы, Строгановы и прочие.

— А зачем он всего этого понастроил?

— Чего этого?

— Мануфактур кирпичных, черепичных и прочего. Вон — аж три цементные мануфактуры завел. Да здоровенные. Куда столько?

— Строить Федор Юрьевич. Строить.

— Так если Москва уже все?

— Ну она, допустим, не все. Какая-то стройка будет продолжаться и дальше. А остальные города? Нам ведь Русь перестраивать надо. И дело доброе и страну развивает невероятно.

— Ладно. Кирпичи куда ни шло. А цемент? Его куда столько? Балки перекрытий делать? Так их не надо в таком количестве. Подменить известь при кладке? Опять — слишком много. На склады же все везут, где и тухнет без дела.

— А ты не ведаешь разве?

— Что?

— Государь с сыном удумали строить корабли из железобетона. Вот, ждут пока Лев Кириллович наладит выпуск арматуры и вязальной проволоки под это дело. Но война, сам знаешь, он все на поковку пушек бросает. Вот и откладывают в сторону.

— Бред какой-то, — покачал головой Ромодановский.

— Что? Почему?

— Корабли из бетона… из камня… где же это видано?

— А ты не видел еще?

— Что? О чем ты?

— А, — махнул рукой Василий Васильевич, — у одной цементной мануфактуры причал такой поставили. Сделали оправку. Заполнили вязаной сеткой арматуры. Залили бетоном. Получился такой бетонный понтон. Его и поставили в качестве причала. На якоря.

— И что?

— Так этот понтон и есть корабль, — улыбнулся Голицын. — Дебаркадер. Вот такие государь с сыном и хотят начать делать во множестве. Несколько видов. А потом буксировать к месту постоянной стоянки. Через что решить вопрос с причалами по рекам. Потом же, как здесь дела пойдут, в Нижнем Тагиле еще одну мануфактуру по выпуску таких дебаркадеров открыть. Уже для Сибири. А то без причалов совсем кисло.

— А… — открыл было рот Ромодановский, но закрыл, не найдя слов.

— А ты что думал? Линейный корабли из бетона лить?

— Ну а что я мог подумать?

— Может с этим что и выйдет, — пожал плечами Голицын. — Но о том даже не думали. Даже для этих дебаркадеров требуется целая прорва цемента и арматуры. Понимаешь? И эти три мануфактуры — просто капля в море.

— Дожил, — покачал головой Федор Юрьевич, — теперь и корабли из камня. А их него баб себе они не думали добывать? Вон — Ляксей черенькими себя окружил. Видать готовиться к бабам-то гранитным?

— А чем тебе камень то не нравиться?

— Нету в нем жизни. Железо… камень… камень… железо… стекло… мне кажется, что я с ума схожу. Словно все вокруг будто бы проклятие какое заразило, и оно умирает.

— А раньше было лучше, пожары за пожарами? — холодно спросил Василий Васильевич. — Вот уж где жизнь. Не правда ли?

— Да умом я понимаю, что дерево — опасно. Что горит легко. Что бед много. Но сердце к камню у меня не лежит. Мертвый он. Поганый какой-то. Если храм — еще куда ни шло. Особое место. А весь город… — Федор Юрьевич покачал головой. — Ты глянь — камни… камни… вокруг одни мертвые камни… Не город, а склеп какой-то.

— Федор Юрьевич, — покачал головой Голицын, — жизнью город наполняют люди.

— Так-то да… он старая Москва она была какая-то живая. Люди то с тех пор не поменялись. А эта… словно статуй какой. Вроде красиво, правильно, но нет естества.

— Тебе что, нравилось по кривым улочкам ездить? Петляющим как пьяный поденщик после получки? — хохотнул Василий Васильевич.

— Нет, но…

— Ты просто бурчишь. Как старик. Старики всегда бурчат.

— Может и бурчу. Да токмо не лежит у меня сердце к новой Москве. Не нашенская она какая-то.

— Так понятное дело. У нас-то городов, застроенных сплошь камнем и не было. Пришлось в Европе учится. Оттого и вид. Хотя такого городского устроения нигде нет. Чай такие крупные города никто никогда не строил разом да по единому плану. Уникальная наша Москва.

— По плану… то да, Алексей у нас мастак чертежи сии да планы сочинять. Да только жизни в них нет. Слишком все по линейке. Так не бывает.

— Вон — Лопухины, слышал, что удумали? Башню себе ставить задумали.

— Чего? Башню? Что за нелепица?

— В Италии есть города, в которых влиятельные семьи обязательно обзаводятся высокими башнями. Чем они выше, тем значится и влияние семьи больше. Вот Лопухины и выкупили целый квартал у реки. И, получив разрешение государя, строят там потихоньку не просто коробку домов с внутренним двором, но и башню, как часть композиции. Большое родовое подворье хотят создать. Жизни, говоришь, нет? Вон — бьет ключом. Творят и вытворяют.

— Вздор какой-то. На кой бес им эта башня? Что за ребячество?

— А хочется. Просто хочется. Вот и подумай — Лопухины свою башню поставят. Дальше что будет? Правильно. Каждый, кто осилит, бросится чудить. Так что помяни мое слово — пройдет лет пятнадцать с завершения перестройки, и это ощущение правильности уйдет. А вот ровные и широкие улицы останутся. И грамотная планировка тоже.

— Ну… не знаю, — покачал головой Ромодановский. — Может быть. Хотя мне не очень верится в то, что Москва оживет.

— Ты словно сам себе голову морочишь.

— А тебе разве все это по душе?