Водяница

– Чем ребенка химией травить, иди на кухню да чай завари. Это травушки покойные. Гуля выпьет и уснет тут же крепким сном.

– Вы уверены, что ей такое можно давать? – недоверчиво спросила женщина, разворачивая сверток, в котором захрустели сухие травы.

– Нужно! – баб Дуся строго зыркнула на обеих женщин, – Тут всего-то озерная сон-трава да таволга. Специально с собой взяла, знала, что пригодятся. Лучше этих трав ничто не успокаивает.

Женщина пожала плечами, понюхала сухие травы и пошла на кухню ставить чайник.

Через час Гуля крепко спала. Ее напоили травами, а когда она уснула, Баб Дуся укрыла ее теплым пледом и вошла на кухню к женщинам.

– Значит, точно решили, Евдокия Андреевна? Забираете девочку к себе? – устало спросила та, у которой был вечно растерянный взгляд.

– Забираю, – уверенно ответила баб Дуся, – дом у меня большой, добротный, огород ухоженный. Козы, куры – молоко, яйца, все свое. Проживем.

Женщины дали ей на подпись бумаги, и, наконец-то, ушли. А баб Дуся вошла в спальню к Гуле, села на край кровати и долго сидела так в темноте, уставившись в окно, за которым мигал огнями ночной город. Снежок, спящий в ногах Гули, внимательно смотрел на незнакомую женщину и тихонько рычал. Баб Дуся взглянула на пса и положила ладонь ему на голову.

– Ну-ну, не рычи, будь смирным! А будешь мешаться – я тебя быстренько приструню!

Снежок перестал рычать, заскулил тихонько и положил морду на лапы.

***

Гуля почти не запомнила похороны. Все смешалось в ее голове в нелепую черно-белую круговерть. Бабушка поила ее успокоительными травами, и ей все время хотелось спать, в голове вместо мыслей болтался густой кисель. Очнулась она, когда баб Дуся повезла ее в деревню, в которой прожила всю свою жизнь. Деревня называлась Заозерье. Гуля там ни разу не была, но по рассказам мамы, она знала, что Заозерье было глухоманью, в которой из двадцати домов жилых было всего четыре или пять. Гуля не хотела раньше времени думать о том, чем она будет заниматься в этой глуши, где нет ни друзей, ни магазинов, ни кинотеатра, ни библиотеки, куда она ходила в городе раз в неделю. «Все равно, так лучше, чем в интернате,» – думала она.

Гуля смотрела в окно старого автобуса и крепко прижимала к себе Снежка, который тихо поскуливал от того, что не любил ездить в транспорте. На глаза Гуле то и дело накатывали горячие слезы, она вытирала их краем рукава. Баб Дуся иногда поглядывала на нее, гладила по коленке и шептала на ухо: “Ну-ну, не грусти, Гуленька, скоро уж приедем. Познакомлю тебя со своей упрямой козой Вишенкой”.

Но автобус все ехал и ехал по ухабистой дороге, которая без конца виляла то вправо, то влево. Немногочисленные пассажиры подскакивали на каждой кочке, ворчали себе под нос и устало вздыхали. В автобусе сидели одни старики, некоторые из них посматривали на Гулю с любопытством, словно ей среди них было не место. Гуля и сама чувствовала себя так, будто она пришла на пенсионерскую встречу без приглашения.

За окнами автобуса мелькали деревья, лес тянулся бесконечным зеленым полотном, изредка уступая место зеленеющим полям, извивающимся, словно змеи, речкам и озерам причудливых форм, а потом лес снова поглощал собою все пространство. Гуле природа вокруг казалась мрачной и пугающей. В городе было светло и днем и ночью, шумно от людей и машин, а в лесу было сумрачно, тихо и одиноко. Когда на Гулю накатила очередная тоска по матери, она сжала зубы и уткнулась лицом в лохматую шерсть Снежка.

– Все будет хорошо, Снежок. Мы как-нибудь с тобой справимся, привыкнем, правда же? – прошептала девочка, успокаивая пса.

На самом деле, она пыталась тем самым успокоить саму себя. Это очень грустно и очень страшно – потерять самого родного человека в двенадцать лет, а вместе с ним потерять и все свое привычное и родное, даже само детство…

Мотор старого автобуса вдруг натужно закряхтел, а через пару секунд заглох. Водитель неприлично выругался, выскочил из кабины, открыл капот и стал что-то крутить там гаечным ключом. Целый час до пассажиров долетали его эмоциональные матерные словечки. Гуля таких слов никогда прежде не слышала. За то время, пока автобус стоял, она успела погулять со Снежком по лесу и съесть сухарик, который ей сунула баб Дуся. Аппетита совсем не было, но бабушка заставила ее есть через силу.

Когда водитель, весь перепачканный мазутом, наконец, сел за руль и с третьей попытки завел мотор, со всех сторон раздались радостные возгласы стариков. Гуля посмотрела на баб Дусю – та сидела, выпрямив спину и с тревогой смотрела перед собой, лицо ее при этом было очень бледным и взволнованным. Гуля занервничала.

– Бабушка, с тобой все в порядке? – тихо спросила она.

Баб Дуся словно очнулась от забытья. Посмотрев на Гулю, она выдавила из себя улыбку и проговорила нарочито бодрым голосом:

– Все хорошо, Гуленька. Так, вспоминаю разное… Да все о маме твоей думаю.

Гуля отвернулась к окну и снова, уже в который раз, проглотила комок подступивший к горлу. Но хлынувшие из глаз слезы она остановить не могла – они покатились по ее щекам прозрачными каплями.

***

Заозерье встретило Гулю туманной прохладой. До конечной остановки они с баб Дусей ехали вдвоем – все остальные старики-пассажиры вышли раньше на странных остановках по требованию, где ничего, кроме леса, не было. Их с баб Дусей шофер высадил на автостанции в Заозерье, которая представляла собой деревянную будку с маленьким окошечком для продажи билетов.

– В следующий раз нескоро в вашу сторону поеду, Евдокия Андреевна. Бывайте!

Баб Дуся махнула шоферу рукой.

– То есть, у вас сюда автобусы редко ходят? – обеспокоенно спросила Гуля.

– Почти не ходят, нет надобности, – ответила баб Дуся, не глядя на Гулю.

Развернувшись, автобус уехал обратно, поднимая клубы пыли на пустой дороге. Гуля тут же оглянулась по сторонам и засмотрелась на большое озеро, раскинувшееся за деревней. Но баб Дуся не дала ей вдоволь полюбоваться видами. Она подхватила обе сумки – свою и Гулину и торопливо засеменила по дороге, усеянной коровьими лепешками.

– Не отставай, Гуля! Иди быстрее! Нужно успеть добраться до дома до темноты. Очень уж не вовремя сломался автобус! – с тревогой в голосе сказала она.

Гуле очень хотелось прогуляться по деревне, размять ноги после долгой дороги, но спорить с баб Дусей она не стала. Накинув на плечи рюкзак, она взяла на руки растерянного и слегка напуганного Снежка и побежала за бабушкой, которая уже свернула с широкой дороги на тропинку, идущую между старыми деревянными домами, большая часть которых была заброшена.

– Чегой-то ты, Дуся, так поздно по улицам бродишь?

Низкий скрипучий голос донесся со двора, заросшего кустами смородины. Он принадлежал маленькой, сгорбленной старухе.

– А тебе-то что, Галина Петровна? – недружелюбно буркнула в ответ баб Дуся.

– Да ничего, интересно просто! Привезла к нам, что ль, кого?

Баб Дуся махнула рукой в сторону Гули.

– Внучку из города привезла, – крикнула она, не замедляя шага.

– Внучку? Ну и ну! Такую молоденькую – и к нам? Заскучает поди, – ответила старуха, глядя им вслед.

– У нас скучать некогда! – ответила баб Дуся и помахала соседке рукой на прощание.

Снежок гавкнул на старуху, и та, махнув на него рукой, скрылась в своем покосившемся доме.

Гуля и баб Дуся дошли до дома как раз за несколько минут до того, как темнота накрыла деревню – как будто на маленькие, неказистые домики кто-то взял и набросил сверху темное покрывало. Баб Дуся бросила сумки на пол, торопливо заперла дверь изнутри на массивный железный засов и только тогда облегченно вздохнула. Снежок тут же принялся обнюхивать новое место. Он еще не понял, что это его новый дом. Да и Гуля сама пока что этого не поняла.

Пока она снимала свой рюкзак и развязывала шнурки на кедах, баб Дуся успела обойти комнаты и плотно задернуть все занавески на окнах. После этого она зажгла две керосиновые лампы, одну оставила на кухне, а другую отнесла в маленькую комнатушку, откуда крикнула Гуле: